«В прямом эфире не знаешь, что произойдет в следующую секунду, и не знать этого — дикий кайф»
В России всего тридцать интернет-радиостанций. Мы поговорили с основателем одной из них — Иваном Ветошкиным. Совсем скоро, 7 сентября, на его радио «Сто семнадцать и два» стартует второй сезон.
Главный редактор «Плота» Евгений Лепёхин спросил у Ивана, зачем идти на радио в 2018 году, почему прямой эфир круче подкастов и можно ли зарабатывать на интернет-радио.
— Ты позиционируешь себя как дизайнер и блогер. Но по факту ты больше занимаешься радио: «Сто семнадцать и два» сейчас твой основной проект. Почему такое противоречие?
— Я не знаю, как называть себя в контексте радио, потому что я не профессиональный радиоведущий. Я не веду эфир за деньги, у меня недостаточно квалификации, чтобы сказать: «Я радиоведущий».
Дизайн за деньги я делаю: картинки, рекламные баннеры. Например, недавно сделал баннер для «Вестей-Новосибирск», он есть у меня на Behance. Сегодня все блогеры, и это нормально. Если у меня есть блог, но я не называю себя блогером — это странно. А радио действительно мой основной проект. Там можно спрятаться от реальности.
— Почему из всех возможных жанров журналистики ты выбрал радио? Сейчас считается, что радио — умирающий жанр, как и печатные издания.
— Для меня радио — не жанр журналистики. Большинство моих проектов — это игры, а не жанр чего-либо. Несколько раз в неделю по вечерам я играю в радио, и по-другому это назвать нельзя. Обычно мои проекты начинаются с того, что я вижу, как что-то делает кто-то другой и начинаю делать так же. Радио слегка посерьезнее, потому что выходит за рамки моего круга общения: я рекламирую его в соцсетях и общаюсь со слушателями. Но я не хочу говорить, что я журналист. Я не журналист. Мне нравится вести эфиры, и у меня есть возможность это делать.
Мое «Сто семнадцать и два» — это просто игра, как и вся наша жизнь. В моем случае этот постулат очень хорошо работает.
— С чего все началось?
— В августе прошлого года я наткнулся на «Серебряный дождь», и мне понравились формат, подача и ощущение, которое возникает, когда его слушаешь. Это такое радио из 90-х для среднего класса среднего возраста. У него много городов вещания, и в Москве эфир сильно отличаются от других станций. Например, на «Серебрянном дожде» из принципа не ставят попсу.
Был вторник, четыре часа дня, я слушал какую-то запись эфира и думал: а почему бы мне так же не сделать?
За шесть часов я нашел сервис, с помощью которого можно вещать, зарегистрировался, настроил, подключил микрофон к компьютеру и провел первый эфир. Его могли слушать только пять человек, потому что чтобы слушали больше, надо было заплатить, а я об этом не знал. Весь эфир я искал другой способ вести трансляцию, чтобы можно было слушать без ограничений. И нашел ровно через пять минут после окончания программы.
Иван Ветошкин. Фото © aleksvet.
— Что именно тебя зацепило в радио?
— Мне понравился процесс и то, как это легко и интересно организовывать технически. А чуть позже, когда я освоил техническую часть, мне вдруг понравилось ощущение прямого эфира, когда ты не знаешь, что произойдет в следующую секунду, отдаешься потоку. Как ежик в тумане, который упал в реку и сказал: «Пускай река сама несет меня». Это стало приносить дикий кайф, и приносит до сих пор.
Раньше я такого почти нигде не испытывал. Ты сидишь: перед тобой микрофон, на экране примерное расписание эфира — ты говоришь с некой толпой, которая находится далеко от тебя. Ты её не видишь и воображаешь её себе как некий сгусток, в который бросаешь слова, а реакции на них практически никакой нет.
— Тебя не пугает, не смущает, что нет реакции?
— Нет, на самом-то деле она, конечно, есть: у меня есть чат. Но тут дело в другом. Вот, скажем, если ты накосячишь, но никогда об этом не узнаешь, тебе будет стыдно?
— Конечно.
— Но ты же не узнаешь о том, что ты накосячил. Это объективная реальность будет знать, что ты, например, поставил в эфир не тот трек. А если ты это не осознаешь, то никогда об этом не узнаешь, и слушатель не узнает.
Ощущение прямого эфира — это спонтанность: ты попадаешь в какие-то обстоятельства, которые ты не контролируешь, или контролируешь, но частично. Думаю, это ощущение многим знакомо.
Эфир, с одной стороны, проходит под моим полным контролем, но одновременно есть вещь, которую я не могу контролировать — это следующая секунда.
Я не знаю, что произойдет в следующую секунду и не знаю, почему это для меня — дикий кайф. Я бы хотел оказаться в эфире большой радиостанции и посмотреть, насколько мне будет комфортно — буду ли я думать о том, что говорю, и о том, сколько тысяч человек меня сейчас перестало слушать, потому что я только что в прямом эфире сказал какую-нибудь несусветную глупость.
— О чем твое радио?
— Да мне, честно говоря, самому не совсем понятно. Я уже говорил, что это для меня игра. Это как с поступлением. Когда я поступал, я точно знал, где не хочу учиться. Но даже после того, как исключаешь ненужное, все равно остается море вариантов, и ты не знаешь, как определить, чего хочешь от жизни в следующие четыре года.
Мое радио о том, что интересно мне. Если то же самое интересно слушателю — замечательно, добро пожаловать.
Если посмотреть, что я доношу до слушателя, это будет довольно скудный набор, потому что я не работаю с новостями. И не пытаюсь, как Владимир Познер, раскрыть, расчехлить своего гостя — это не первая цель.
— Ты не любишь новости?
— Не люблю и не читаю. Не хочу засорять мозг кучей ненужной информации, которая на следующий день будет совершенно бесполезна, а я спустя месяц еще буду про неё помнить. Всё, что мне действительно нужно знать, до меня дойдет.
Одним человеком больше, знающим новость, одним меньше — какая разница? На мою жизнь знание этой новости никак не повлияет.
Впрочем, нет, повлияет, я слукавил: сегодня же были акции протеста Навального в центре Москвы (интервью было в марте 2018 года. — прим. ред.), а я пошел на лекцию в Центральный дом художника на Крымском валу. Уже идя в метро, я пожалел, что не взял паспорт. Но меня не задержали, ничего не произошло. Я просто несколько секунд об этом думал. И все.
— А кроме того, чтобы поучаствовать в игре, какие цели, какие задачи ты себе ставишь на эфир?
— Во-первых, я доношу свою точку зрения до неких людей, которые меня слушают. Мне важно иметь возможность высказаться, иметь медиапространство. При этом совершенно неважно, сколько людей за этим следят. Главное, чтобы ты мог что-то сказать и потом знать, что кто-то это услышал.
Весной прошлого года я провел такой эксперимент: создал новый аккаунт в Твиттере и периодически писал там на английском. Никак его не рекламировал, и никто не пришел. Ощущения от постинга в аккаунт на английском без читателей, и в аккаунт на русском с двадцатью подписчиками, у меня были абсолютно одинаковые.
Иван Ветошкин и гость эфира, актёр Владислав Третьяк. Фото из личного архива.
— То есть для тебя не важно, сколько людей тебя слушают?
— Да, именно к этому выводу я и пришел. Не важно, сколько человек тебя слушают, читают или смотрят. Главное, чтоб ты мог, блин, высказаться! На этом весь интернет построен.
— Мне кажется, ты дал лучший совет начинающим в медиа.
— Да, если вы хотите высказаться, но боитесь, что вас никто не будет слушать — не бойтесь. Да, вас никто не будет слушать. Но вы скажете, что хотели и, как сейчас модно говорить, закроете гештальт.
— А все-таки, какие цели ты ставишь себе на эфир? Давай назовем три.
— Первая цель — высказаться. Вторая — подковать себя технически, потому что во время своих эфиров и подготовки к ним я развиваю навык звукорежиссера, работаю с программами-планировщиками эфира, учусь говорить с аудиторией, контролировать свою речь. Учусь каким-то вещам, которые мне когда-нибудь пригодятся.
Третья цель — обеспечивать себе хорошее настроение после эфиров. Когда мне пишут, что выпуск был классным, это вселяет надежду. Круто, когда то, что ты делаешь, где-то востребовано, и не ты один этим интересуешься. Например, как-то мне писала девочка, совершенно незнакомая, и спрашивала: «А когда же будет запись? Я пропустила!»
— Ты переслушиваешь свои эфиры с целью проанализировать?
— С целью проанализировать — нет, потому что я заведомо знаю, что это меня расстроит. Ну, и зачем? Я переслушиваю свои эфиры, чтобы похвалить себя, сказать, какой я молодец: вот в 22:16 я задал хороший вопрос, и одновременно контролировал техническую часть, и вообще все было прекрасно.
У меня есть перерывы в двадцать и сорок минут. В них играет музыка, а я обычно в мыле: проверяю, работают ли скайп и чат; не написали ли в чате что-то новое; а если написали, думаю, что ответить; всё ли правильно в расписании на следующие двадцать минут; не смотрит ли гость на тебя недобрым взглядом и не держит ли в руках автомат Калашникова; не отошел ли у тебя, что особенно страшно, контакт в микшере.
Я не могу избавиться от мании все контролировать и мечтаю добиться такого состояния, когда во время этих музыкальных вставок я буду чувствовать дзен.
У меня получалось чувствовать дзен, когда был первый самый эфир. Тогда еще нечего было контролировать. И когда зазвучала душещипательная и медитативная композиция, пришел дзен. И ушел. Я все жду, когда же он вернется. Но тот первый эфир был настолько прост и ограничен технически, что я даже себя в наушниках не слышал. А это позорище для звукорежиссера, когда ты не слышишь себя в наушниках и не понимаешь, есть у тебя перегруз или нет.
Иван Ветошкин в мыле. Фото Всеволода Оленина.
— Какое максимальное количество людей, которые тебя слушали?
— Двадцать. Я сейчас каждым словом дискредитирую собственное радио.
— Тебя не демотивирует, что аудитория настолько маленькая?
— В последнее время стало демотивировать. Причем демотивирует не сам факт, что аудитория маленькая, а то, что это ограничивает мои возможности. Я не могу позвать на эфир Познера и сказать ему: «Владимир Владимирович, вот у меня интернет-радио, приходите ко мне на эфир, меня слушает много людей!» И эта проблема немножко на меня давит.
Я могу звать людей, которые до этого не бывали на радио, которым просто интересно, что там происходит. Серьезных лиц, конечно, звать бесполезно. Пожалуй, только это меня демотивирует. Каждый раз после эфиров я смотрю статистику, и когда вижу там число меньше десяти, а это происходит практически всегда — мне на три секунды становится грустно.
— А ты можешь проследить, сколько людей послушали выпуск после эфира? Может, в записи больше слушателей, чем в прямых эфирах?
— Могу, но никогда этого не делал. Люди часто жалуются, что не могут послушать прямой эфир. Многие пишут: «Ну, когда у тебя подкасты уже будут выходить в iTunes каком-нибудь, чтоб можно было открыть приложение в айфоне и заслушать!» Я делаю из этого вывод, что действительно, запись слушает гораздо больше людей. Хотя сам я всеми руками за прямой эфир, и в записи вообще стараюсь ничего не слушать.
— А почему ты не сделаешь подкаст?
— Иными словами, почему я против записи. Здесь надо признать, что я немного думаю за слушателя. Когда я слушаю прямой эфир, у меня есть ощущение соучастия. Я буквально чувствую напряжение тех, кто находится в студии. Ни я, ни люди, которые сидят в студии, не могут предсказать, что произойдет в следующую секунду.
Смысл прямого эфира в том, чтобы слушатель имел возможность на него повлиять. Чтобы можно было написать в чат, отправить смс или позвонить в студию.
Если таких возможностей у слушателя нет, то и в прямом эфире нет никакого смысла. Разве что создателю радио может быть в кайф, что это прямой эфир, а не запись. Немногие осознают ценность того, что в трехстах километрах от тебя прямо сейчас происходит то, что ты слышишь или видишь. Это дикий кайф, и я не понимаю, почему многие это не ценят.
— Да, это непопулярно.
— А жаль. Раньше все телевидение было в прямом эфире, и я мечтаю о телеканале, который соответствовал бы реальной повестке и состоял бы целиком из прямого эфира. Пусть даже ночью с двух до пяти утра там была бы просто трансляция с камеры на пустую студию — я готов это смотреть просто ради ощущения, что я вижу то, что происходит прямо сейчас.
— Как интернет-радиостанции набирают свою аудиторию? Какие есть способы продвижения?
— Реклама и сарафанное радио, всё. Если ты производитель контента, мне кажется, у тебя те же способы, что и у всех остальных. Я в этом не мастак, честно говоря. «Сто семнадцать и два» продвигаю во «ВКонтакте», Телеграме и Фейсбуке.
— Ты планируешь сделать радио платным, чтобы человек мог купить подписку на сайте и получить доступ к записям?
— Седьмого сентября начнется второй сезон, и да, теперь архив эфиров станет платным. Я уже не смогу относиться к радио как к игре. Когда в игру вступают деньги, она переходит на новый уровень, сокращается свобода, появляется реальная ответственность. Если всё получится, это будет не игра, а интересная работа, которая будет одновременно продвигать прямой эфир в массы — он ведь на радио останется бесплатным — и компенсировать расходы.
Иван Сурвилло ведёт на «Сто семндацать и два» авторскую программу. Фото из личного архива Ивана Ветошкина.
— Почему интернет-радио так непопулярно?
— Потому что неудобно слушателю ловить контент в прямом эфире. Сейчас пользователи потребляют контент on-demand, то есть по требованию. Люди считают, что у них должна быть возможность выбирать, какой контент потреблять, и в этом немалую роль сыграл Ютьюб. Когда контент не on-demand, слушателю становится скучно, потому что он не может повлиять на то, что он сейчас слушает － хотя, как я уже говорил, отдаться потоку и есть главный кайф.
В России интернет-радио как движение было популярно в 2000-х. Сначала оно стало массовым за рубежом, а к нам пришло позже. И тогда все действительно стали слушать интернет-радио в отвратительном качестве. Там в основном крутили музыку, а передач было мало, потому что за это не сильно-то платили. Интернет-радио делали ради удовольствия. Сейчас тех, кто делает радио ради удовольствия, мало, и они не готовы этому отдавать все свое время.
— Сегодня в России 31 интернет-радиостанция.
— Маловато, если учитывать станции типа моей, которые вещают не круглосуточно. А интернет-радиостанций, вещающих круглосуточно, мало, потому что обеспечение такой радиостанции отнимает все твое время. Если бы я мог зарабатывать на жизнь и ничему никогда больше не учиться, я бы какое-то время вещал круглосуточно и делал бы полноценное радио, где много и музыки, и программ.
Другой вопрос, что денег на этом особо не заработаешь, потому что слушать тебя будут немногие. Сейчас все привыкли к подкастам, к тому, что можно слушать в машине, подключив айфон к динамику. А интернет для прямого эфира есть не везде. Не то что в Норвегии, где аналоговое радио вообще исчезло: его официально полностью заменили цифровым.
— Как думаешь, когда аналоговое радио исчезнет в России?
— Я не эксперт в этом вопросе, поэтому мое мнение не стоит считать окончательным. Мне кажется, лет через тридцать это произойдет. Когда из регионов исчезнут те, кто потребляет контент с помощью старенького радиоприемника на батарейках.
Когда хороший интернет появится в деревне Сусликово Архангельской области — вот тогда можно будет говорить о цифровизации радио. Сейчас интернет-радио слушают только зажравшиеся москвичи, у которых мобильный интернет хороший.
— Представим армагеддон. Все улетают на другие планеты, ты тоже, и у тебя есть возможность взять с Земли только одну вещь. Что бы ты взял?
— Коробок спичек, ну, блин. И функционально, и на память. Я не оригинален в ответе на этот вопрос.
— Твоя любимая погода.
— +22°С, солнышко, небольшой такой, временами, ветерочек. Июньская.
— Лучшее издание России прямо сейчас?
— Что бы ответить, чтобы не ответить «Медуза»? Хотя пускай будет «Медуза», потому что я больше ничего и не читаю.
— The Beatles или The Rolling Stones?
— The Beatles.
— Москва или Лондон?
— Лондон.
— Почему?
— Во-первых, я в Москве родился и в Москве живу, а хорошо там, где нас нет. А во-вторых, в Лондоне свободнее. В Лондоне ты можешь подойти к полицейскому и спросить, где находится ближайшая станция метро. А в Москве ты подойдешь к полицейскому, но до этого будешь страшно бояться, что он у тебя попросит паспорт, который ты забыл дома.
— Какой совет ты бы дал своим детям? (Ване всего 19 лет. — прим. ред.)
— Постарайтесь не слишком сильно втягиваться в социальные игры.
Больше интервью в Телеграм-канале «Плота». Если ссылка не работает, наберите в поиске Телеграма наш ник @plot_media.