Долгая счастливая жизнь
Пятница, ресторан «Вкусно и точка», толкучка, много офисных работников, обеденный перерыв. Я очень голоден и очень спешу, пью кофе, жадно пережевываю двойной чизбургер, листаю телеграм, и в этот прекрасный момент насыщения пищей читаю: умер Алексей Навальный.
Не верю, не понимаю, но реальность проникает через пробоины новостей — и вот уже на других каналах появляются сообщения схожего содержания, в считанные секунды они заполняют все инфополе, а через минуту попадают в разговор за соседним столиком.
С этого момента, и далее все выходные душа требовала думскроллинга. Однако куда ни зайди — всюду затишье. Тогда хотелось как в старые добрые сказать «перед бурей», но нет, на сей раз слишком очевидно, что нет.
Казалось бы, многие люди на эту тему должны были высказаться — ведь они отзывались, если не длинным постом, то хотя бы знаком на события 2021 и 2022 года. Теперь же все будто разом поняли — десятые кончились. И если к чему-то и приведет высказывание своих мнений, то лишь к смерти где-то за полярным кругом.
Дело тут даже не в страхе — то что посадить могут за любой пост, за любой плакат давно ни для кого не секрет. Просто раньше было ощущение какой-то общности, гражданского тыла — да, можно присесть за решетку, но ты не один, все крупные СМИ, вся «прогрессивная общественность» на твоей стороне. И были ведь прецеденты, когда удавалось отбиться. Были. Однако слишком многое изменилось за последние годы. Конечно, чувствовалось, что власть стала безнаказаннее, общество cлабее. И все же сложно было представить, ощутить масштабы произошедшего. Смерть главного оппозиционера в тюрьме — событие, которое в 2013 могло бы вызывать отставку правительства, в 2018 массовые протесты по всей стране, в феврале 2024 года не вызвало ничего.
Мы впервые ощутили по-настоящему, что значит миллион уехавших из России, постоянные посадки то одной, то другой медийной фигуры, отъезд всех крупных свободных СМИ заграницу, статусы иноагентов, заочные аресты, сделавшие возвращение невозможным, ковидные ограничения, пережившие сам ковид, закон о дискредитации — от гражданского общества в России не осталось и камня на камне. Это факт, который приходится констатировать.
А самое поразительное, что каких-то десять лет, да даже три-четыре года назад все было иначе. Еще недавно лидеры оппозиции могли не только находиться в России, но даже кое-что говорить. А Манежка, Болотная, протесты на Сахарова? Это не далекое время из учебников по истории, это время, в котором мы жили. И которое (как непривычно теперь этот пафос звучит) мы потеряли.
Я не носил значок с буквой Н, когда это было модно, не смотрел каждый новый видеоролик Алексея Навального, на его митинге я был всего лишь однажды. Во второй половине десятых его было слишком много, слишком банально было его любить. Он не был моим героем, но был героем моего поколения, моей юности. Во многом эта юность была нелепой, а поколение наивным и инфантильным, но это моя юность, и мое поколение, другого нет и не будет.
Навальный не был правым или левым, радикалом или неловким интеллигентом. Он был нормальным. В отличие от своих более идеологичных и более оригинальных коллег по цеху он не предлагал какие-то волнительные идеи. Чтобы чиновники не воровали, росли зарплаты, отношения с Западом были в порядке, мигрантам направо и налево не раздавали паспорта — обычные пожелания усредненного россиянина. Борьба за электорат из разных целевых аудиторий — правильная стратегия для классического политика. После 2018 года, однако, стало очевидно, что Владимир Путин с нами надолго, а значит политики вряд ли в ближайшее время понадобятся — слишком они скучные, слишком нормальные, политические блогеры — другое дело. К этому времени на смену старому либерализму пришел леволиберализм с его феминистской, LGBT+, BLM повесткой — для этого Алексей уже был слишком патриархальным гетеросексуальным мужчиной. Тогда в либеральных кругах входило в моду говорить что-нибудь вроде: «Да вы на него посмотрите, он такой же авторитарный как Путин», или «Навальный — проект Кремля». Его популярность была на пике, дальше возможен был только спад. Вероятно, он понимал это. И пошел в ва-банк.
Будущие историки будут спорить о том, когда начались десятые — в 2012 (Болотная) или в 2014 (Украина). И какой хронологической рамкой их ограничить — 2022 год (Украина) или 2024 (гибель лидера Болотной). Конечно, эти события связаны — Болотная для верхов стала неприятной неожиданностью, Майдан по-настоящему их встревожил. Власть на это ответила антиукраинской риторикой, усилением цензуры, зачисткой политического поля, что в свою очередь привело к застою. А из него два выхода — революционные изменения или война. Очевидно, что выбор государства пал на второе. Ежедневные передачи об Украине, занимающие половину эфирного времени, подготовили общество к СВО.
У меня долго не получалось сформулировать внятный образ десятых — на фоне предыдущих десятилетий они были менее яркими. Теперь, когда они позади, легко сказать, какими они были. Они были нормальными.
Не желать своей стране развала, а близкому народу — ковровых бомбордировок Высказываться, не опасаясь, что за это отменит общество или посадит государство. Выстраивать с людьми диалог, не делая их нерукопожатными из-за их позиции по какому-либо вопросу. Эта нормальность утрачена, и каждый теперь сходит с ума по-своему.
Конечно, уже тогда в зачаточном виде была война, политические преследования, деградация государста, но была ещё и надежда, и её было много больше. Через оптику двадцатых десятые кажутся просто детством, невинным временем, когда дубинки и автозаки были не более чем модным развлечением городской молодежи, а сгущающиеся тучи казались всего лишь временным метеорологическим явлением.
В те травоядные времена либеральные СМИ кричали о диктатуре, кровавом режиме, цензуре. А государственные СМИ всех поголовно обвиняли в предательстве, русофобии. Тогда и то, и другое было сильным преувеличением. Но эти преувеличения проложили дорогу в новую реальность. Стороны буквально вытолкнули друг друга из нормальности.
Государство выдавило оппозицию из страны, пораздавало тюремные сроки и статусы иноагентов, лишило доходов с рекламы, и потому мудрено ли, что в какой-то ответсвенный для России момент из Вильнюса или Риги кто-то приедет в пломбированном вагоне.
Я хорошо помню тот боевой настрой, каким был заряжен Петербург, когда Навального посадили — если в автобусе или метро вы видели человека, уткнувшегося в телефон, наверняка можно было сказать, какое видео он смотрит. Помню, как зашел в салон связи, а там из колонки на всю играл какой-то рэп про Навального — протест витал в воздухе. Перекрытые улицы, сотни машин спецтехники, закрытые станции метро. Это было беспрецедентно, до той поры власть старалась делать вид, что нет такого человека, как Алексей Навальный.
Но также хорошо помню тот день, когда все закончилось. От десятка мигалок, отраженных в витринах Невского становилось кисло во рту — реакция торжествовала. Казалось, произошло нечто важное, отныне нет ни дня, ни ночи, и как прежде уже не будет. Но было ощущение, что будет вторая серия, и уж тогда, тогда-то, конечно, мы победим. Во второй серии мы проиграли.
В вагоне метро помимо меня было человек пять с цветами. Практически все вышли на станции Марьино, отчего сразу же образовался митинг.
Хотя я приехал заранее, к церкви было уже не пройти. Еще одна новость состояла в том, что локально отключили интернет — то, что раньше представлялось фантастикой, оказалось вполне себе реальным.
Делать нечего, пошли в обход. Вскоре возникла очередь. Полицейские оперативно пресекали тех, кто пытался идти по проезжей части — вероятно, им дали указ регулировать людской поток, чтобы не получилось картинки с забитыми битком улицами. Я встал на сугроб и уже не видел края толпе. тем временем на другой стороне квартала за высокими многоэтажками прокатились кричалки — это означало, что и там всё стоит, а очередь тянется на километр. Для буднего дня людей пришло неожиданно много.
Возрастной состав так же разрушал все стереотипы о школьниках-зумерах. Средний возраст участников был ближе к 35, если не к 40. На удивление много было людей пожилых, буквально пенсионеров. Cтоя в очереди, со многими поговорил — и в целом их мысли звучали куда более адекватно, чем их либеральных лидеров.
За день до было плохое предчувствие — казалось, похороны обернутся самой серьезным винтиловым. Полицейские, однако, вели себя сдержанно. Не успел катафалк выехать в сторону кладбища, как похороны по старой русской традиции превратились в манифестацию. Началось с «Навальный», «Путин убийца», но очень скоро перешло в «Нет войне» и «За нашу и вашу свободу». Полиция на это никак не реагировала, хотя последний лозунг, особенно кринжовый, этого вполне заслуживал.
Мне почему-то думается, что и для некоторых полицейских похороны были событием грустным. Конечно, кто-то из них убежден, что правильно его убили, так ему и надо и т.д. Но для большинства "это просто работа". И вот представьте, работаете вы с 2012 года в полиции, вы стояли еще на Болотной, стояли на Сахарова, стояли на центральных улицах в 2021-ом. Слышали, что кричат люди, видели, сколько их приходит, возможно, даже немного прониклись их идеями. А теперь эта эпоха ушла вместе с человеком, создававшим эти внештатные ситуации.
Пожилые женщины (зная, что их вряд ли тронут) затевали разговор с полицейскими. Одна из них проповедовала, что Навальный был настоящим героем, что лучшие нас покидают и так далее. Полицейский слушал спокойно, и по выражению его лица можно было сказать, что в общем, ничего не имеет против. Он не хамил ей, готов был к диалогу, но комментировать политические вопросы отказывался. Потом кто-то выпустил шарики, и ими от нечего делать, начали перебрасываться — получилась такая невинная веселая игра на фоне многотысячной очереди и десятков автозаков. Пару раз даже сами полицейские подбрасывали шарики — и это выглядело уж совсем по-оттепельному.
Начинало темнеть, когда на горизонте появилась новая партия людей — у них только закончился рабочий день, и шансов дойти до кладбища не было никаких. Продолжали скандировать какие-то лозунги, которые половина подхватывала, половина нет. Конечно, большинство кричалок никакого чувства кроме чувства стыда не вызвало — находится в толпе, которая на протяжении десяти лет транслируют кашу из головы, где «Полиция с народом» сменяется криками «Позор» довольно неловко. Но что поделать.
Простояв около семи часов в очереди, я возложил цветы, обошел могилу (граждане, проходим, не задерживаемся), и в голове подытожил. Ну вот и все. Эпоха Навального кончилась. Следующие протесты будут нескоро. И они точно будут не похожи на прежние.
Я ехал в полупустом вагоне метро, шел домой, лежал на кровати, и везде звуковыми галлюцинациями мне слышались голоса из толпы «Путин убийца», «На-валь-ный», «Россия будет свободной».
На президентских выборах Владимир Путин набрал 87% голосов. А значит, как минимум до 2030 года нам придется слушать лекции по истории, рассказы о трансформерах и гендерно-нейтральных туалетах, от трех до пяти миллионов высококвалифицированных специалистов из Средней Азии получат российские паспорта, еще неизвестно, сколько тысяч солдат погибнут за выжженные поля, и неизвестно сколько амбициозных молодых людей уедут, начнут новую жизнь и уже никогда не вернутся обратно. За эти годы в России не снимут ни одного великого фильма и не напишут ни одной великой книги, не появится ни нового Сплина, ни нового Би-2. Как пелось у Егора Летова, нас ждет долгая счастливая жизнь:
«Потрясениям и праздникам-нет
Горизонтам и праздникам-нет
Вдохновениям и праздникам-нет, нет, нет, нет»
Спустя два года становится очевидно, что война помимо прочего — это скучно. Нормальная жизнь в тысячу раз интереснее, она полна новых веяний, споров, фигур, явлений. Война же — это новости, сколько людей сегодня убито, это проклятия на оба дома, это ненависть, это мерзость. Столько всего разного могло произойти, столько талантливого могло появится, а случилась только война — ее нельзя игнорировать, но вместе с тем игнорировать жизнь, делать вид, что она остановилась, тоже нельзя.
Смысловая пустота грядущих шести лет парализует любой творческий порыв: не хочется писать, не хочется читать, не хочется мечтать, не хочется влюбляться. В 2030 году я уже не смогу назвать себя молодежью — мне будет 31, и придется констатировать факт, что вся моя молодость пришлась на самый унылый застой, какого Россия не видала со времен Брежнева.