Политический постмодернизм

Возможно, вам попадался тот фрагмент интервью, где В.В. рассказывает, как загнал крысу в угол, и тогда она уже стала бежать за ним — видимо, этот случай произвел сильное впечатление на президента, из него был извлечен урок на всю жизнь — «лучше в угол никого не загонять».

Либералы еще лет пятнадцать назад называли режим диктаторским, тоталитарным, кровавым, сравнивали задержания журналистов на двое суток со сталинскими репрессиями, цитировали «1984» — словом, были похожи на мальчика, что кричал «волки». А теперь, когда кричать самое время, эта риторика на уровне стиля уже изрядно изношена. Аполитичные граждане в те времена слабо ей верили, видя в ней сильное преувеличение, а лоялисты не видели ничего кроме доказательств, что все в стране правильно, и не диктатор, а просто крепкий государственник во власти.

Между тем, секрет успеха путинской стабильности был как раз в том, что гайки никогда не закручивались до конца. Над людьми, вставшими на путь борьбы, порой висела опасность, но она никогда не была гарантирована. Репрессивный закон не работал с точностью швейцарских часов, он бил либо случайно, либо по совсем важной цели. Опыт Советского Союза был хорошенько переосмыслен. Оказалось, необязательно сажать всех несогласных, можно посадить лишь немногих — этого будет достаточно, чтобы одни боялись, но недостаточно, чтобы остальные сплотились против. Оказалось, необязательно вводить строгую цензуру, достаточно просто сделать посещение некоторых сайтов затруднительным — те, кто захочет, зайдет с VPN, но массовым ресурс быть перестанет. Оказалось, не надо преследовать оппозицию открыто и в лоб, куда эффективнее делая вид, что не замечаешь ее, потихонечку от нее избавляться. Оказалось, не надо закрывать границы, ведь политика «Не нравится? Вали!» куда прагматичнее: она отсеивает чересчур активных и недовольных. Оказалось, необязательно предлагать единственную правду, куда лучше одних заставить верить в мировое правительство, занятое уничтожением славян, других — в то, что Россия криптоколония Великобритании, третьих, что такой-то оппозиционер — проект Кремля.

Меры по ухудшению жизни граждан тоже принимались постепенно. По телевизору людей готовили к тотальному дефициту и очередям, а оказывалось, что в «Пятерочке» есть еще колбаса — народ вздыхал с облегчением и забывал, что недавно она стоила на 20% дешевле. Кстати, вот вам фирменный рецепт Кремля на случай, когда нужно изобразить активность на скорую руку: берем депутата, желательно не шибко нужного, можно даже просроченного, таковой всегда найдется в номенклатурном холодильнике, вкладываем в его уста какое-нибудь непопулярное предложение — например, вернуть двухлетнюю срочную службу. Народному ворчанию даем слегка настояться. Затем, если людям предложение слишком не нравится, депутату важному и нужному вручаем возможность сделаться голосом адекватности и политической мудрости — вуаля, стабильность по-президентски готова — дешево и сердито, как говорят представители среднего класса (с заработком в 30к). Вообще повара наверху всегда очень внимательно следили за температурой в обществе, не допуская перегрева — лишний пар лучше выпустить, дабы избежать взрыва.

Либеральные СМИ, критикуя Кремль, кривлялись, говорили про духовность, скрепы, импереский дух, православие, традиционные ценности, тем самым убеждая обывателя, что у РФ есть какая-то идеология.

Однако В.В. никогда не ограничивал себя ею. На одной пресс-конференции процитирует Ильина, на другой — с сожалением скажет о распаде Союза, на третьей не забудет подчеркнуть важность демократических преобразований, не веря, разумеется, ни в одно, ни в другое, ни в третье. Но веры и не надо, куда важнее, если не объединить вокруг себя, то не объединить против — похвалив символические для каждой политической аудитории фигуры, он таким образом вбивал клинышек в каждую из них, после чего ни одна из этих квази-партий не могла быть целиком против него — ведь внутри всегда находилось немало людей, которые думали, дескать, правильно все говорит наш президент, может быть, это бояре плохие? Однако если бы даже оппозиционные части каждой из этих групп объединились бы — но как они объединились бы? — представьте себе недовольных националистов с недовольными коммунистами бок о бок — одни ненавидят В.В. за то, за что вторые его прощают — разделяй и властвуй, как оно есть.

В.В. хорошо настроил таргетинг, построил образ, которым была бы удовлетворена максимально широкая аудитория: любит Набокова, и драться умеет, и на лыжах катается, и разбирается в винах, свободно говорит на немецком, но и по фене сказать тоже может, и Империю похвалит, и дядюшку Ленина в обиду не даст. Цель была и есть не в активных сторонниках (потому что власть уже в руках, бороться за нее не надо, ее надо удерживать), а в молчаливом нейтральном большинстве. Забрав себе положительные идеологемы, отрицательные он оставил оппозиции: пока В.В. говорит про величие русской культуры, либералы от нее открещиваются, пока он обещает многополярный мир с Россией, как одним из его центров, либералы настойчиво, слишком настойчиво говорят о ее развале. По сути единственное, что он оставил оппозиции — это какие-нибудь права ЛГБТ, за которые он пока разрешил им бороться. Но на самом деле, если пролонгировать нынешнюю систему, то через десять лет речь Путина будет примерно такой:

«Россия всегда была страной, где к представителям меньшинств относились с пониманием. Это важно подчеркнуть. Наша история знает массу примеров — вспомните хотя бы того же Чайковского, Дягилева, Феликса Юсупова. Никто этих людей не притеснял, напротив. Пока в Европе в Средние века царила гомофобия и нетерпимость, у нас к этому относились нормально. А теперь вот наши западные партнеры пытаются нас учить толерантности. Ну это просто смешно. Вы на себя посмотрите сначала. То и дело мы видим, как так называемую (с их точки зрения) нетрадиционную ориентацию пытаются дискредитировать. Считаю, это неприемлемым в современном многокультурном мире. Сегодня я вижу нашей задачей отстаивать интересы меньшинств по всему миру. И мы будем бороться до конца, как боролись наши деды и прадеды»

Проглотив весь спектр политических координат, В.В. раздулся до необычайных масштабов, казалось бы — замечательно, и царствовать бы ему вечно, ан нет: став эдаким Гаргантюа, он вместе с тем как-то растворился, разбавился, оказался слишком прозрачным, и уже просвечивалась даже для невооруженного глаза полое пространство внутри. Люди перестали видеть в нем не то что лидера, но даже какую-никакую личность (теории о двойниках — яркое тому свидетельство). В самом деле, сейчас сложно представить, что есть в какой-то географической точке некий гражданин В.В., что это не наша коллективная галлюцинация, не наше безразличие, не наш конформизм.

Нынешний постмодернистиский режим строится не на активной поддержки власти, а на отстраненненности от гражданской жизни. Не на идеологии, а на ее отсутствии. Т.е. отнюдь не на крепких вещах. В силу своей бессодержательности эта система весьма устойчива: когда не надо ничего делать, она отлично с этим справляется. Однако стоит ей столкнуться с каким-либо испытанием, как сразу же выясняется, что к этому она не готова — нужны искренние сторонники и профессионалы своего дела, а есть лишь вялые лоялисты. Тогда остается еще вариант — сделаться не на шутку диктаторской, завинтить до конца гайки. Но гнилой компромисс, на котором все держится, резкого завинчивания не выдержит — поэтому приходится действовать осторожно.