Исследование авторитарного государства
Опираясь на статью “Putin’s Russia as a fascist political system”, а также классические труды Умберто Эко "Ур-фашизм", Фромма "Бегство от свободы", Адорно "Исследование авторитарной личности", идеи Фуко, Хардта и Негри, попробуем разобраться в признаках авторитарного государства, фашистского государства, какие они бывают и каким представляется неолиберальный авторитаризм в начале XXI века.
Товарищка прислала пост небезызвестной киберфеминистки Александры Элбакян, создательницы проекта Sci-Hub, с прикреплённой статьёй “Putin’s Russia as a fascist political system”, опубликованной в журнале Communist and Post-Communist Studies (IF 1,351). Прочитал статью, хотя и не во всём с ней согласен. Однако она представляет собой определённый интерес как достаточно современный обзор сложившихся представлений об авторитарном государстве. На мой взгляд, самым интересным в статье являются определения фашизма:
1) «Основная суть фашизма – восстание против свободы.» (Бушхейм, 1986)
2) «Для большинства людей фашистская диктатура гарантировала отсутствие выбора; именно в этом заключается реальная тоталитарная природа фашизма (а не в большем или меньшем уровне явных репрессий); именно это позволяет напрямую сопоставить итальянский фашизм с его справедливо порицаемым партнёром и союзником, германским нацизмом.» (Корнер, 2002)
3) Фашизм – это «гипернационалистическое, часто паннационалистическое, антипарламентское, антилиберальное, антикоммунистическое, популистское и, следовательно, антипролетарское, частично антикапиталистическое и антибуржуазное, антиклерикальное или, по крайней мере, неклерикальное движение, имеющее целью национальную социальную интеграцию через единую партию и корпоративное представительство, не всегда в равных пропорциях; с характерным стилем и риторикой, он опирался на кадры активистов, готовые к насильственным действиям в сочетании с участием в выборах, чтобы получить власть с тоталитарными целями путём сочетания правовой и насильственной тактики. Идеология и прежде всего риторика призывают избирательно включать национальную культурную традицию в новый синтез в ответ на новые социальные классы, новые социальные и экономические проблемы и с новыми организационными концепциями мобилизации и участия, что отличает их [от идеологии и риторики] консервативных партий.» (Линц, 1976)
4) «Фашизм, если отсечь от него всё лишнее – идеология непрерывного конфликта.» (Литтлтон, 1973)
5) «Фашизм – это стремление к трансцендентному и очищающему государственному этатизму через парамилитаризм.» (Манн, 2004)
6) «Фашизм может быть определён как форма революционного ультранационализма, используемая для национального возрождения, основанная на философии преимущественно витализма, построенная на экстремальной элитарности, массовой мобилизации и Фюрер-принципе, которая положительно оценивает насилие как цель, а также средство и стремится к нормализовать войну и/или военные достоинства.» (Пэйн, 1995)
7) «Фашизм может быть определён как форма политического поведения, отмеченная навязчивой озабоченностью упадком сообщества, унижением или виктимностью и компенсаторными культами единства, энергии и чистоты, в которой массовая партия преданных националистических боевиков, работающих в непростом, но эффективном сотрудничестве с традиционными элитами, отказывается от демократических свобод и стремится к искупительному насилию без этических или правовых ограничений с целью внутренней чистки и внешней экспансии.» (Пакстон, 2004)
8) «Четвёртой стадией [фашизма] является усиление власти.» (Пакстон, 1998)
9) «Я рассматриваю итальянский фашизм и Испанию [основателя фалангизма] де Риверы как примеры, соответственно, гегемонистского авторитаризма и экономической корпоративной диктатуры.» (Рилей, 2005)
10) «Фашизм характеризуется следующими особенностями (не все из которых должны присутствовать в каждом конкретном случае): национализм; враждебность к демократии, эгалитаризму и ценностям либерального просвещения; культ лидера и восхищение его особыми качествами; уважение к коллективной организации и любовь к символам, связанным с ней, таким как униформа, парады и армейская дисциплина.» (Скрутон, 1982)
Далее автор статьи утверждает, что нам почему-то следует отвергнуть все определения фашизма как идеологии, системы ценностей, риторики, организации и т.п. и воспринимать фашизм исключительно как характеристику авторитарного режима или, во всяком случае, сильной власти. В качестве аргументов он указывает, например, что все фундаментальные фашистские труды – например, работы Муссолини или «Майн Кампф» Гитлера – имеют очень много общего с программными книгами левых или консерваторов и фактически являются политическим «самоучителем». На мой взгляд, это утверждение является как минимум спорным – в конце концов, все фашистские режимы проходили через этап становления: риторика (выступления Гитлера в пивной) – партия (НСДАП) – идеология («Майн Кампф») – власть (Гитлер становится рейхсканцлером) – авторитарный режим (Гитлер становится фюрером).
Более того, автор вообще отрицает тоталитарность как признак фашистского режима, утверждая, что люди при фашизме «приспосабливают» его под себя, создавая, так сказать, новый вид свободы и видоизменяя идеологию под свои непосредственные нужды. В каком-то смысле это действительно так, для фашизма характерна зыбкость и противоречивость идеологии, доходящая порой до шизофрении. Однако я бы не стал говорить про «формирование новых свобод», поскольку «приспосабливать под себя» идеологию стремится любой режим – военная хунта, сталинистский или ультраконсервативный. Достаточно взглянуть, например, на коллективизацию СССР или «культурную революцию» в Китае – оба примера являются следствием слабо продуманной политики государства, направленной на решение конкретных задач здесь и сейчас, без какой-либо долгосрочной перспективы.
Не нравятся автору и рассуждения из небезызвестного эссе Умберто Эко «Ур-фашизм». По его мнению, фашистский режим всегда рационален и предпринимает весьма логичные шаги для установления своей диктатуры. По той же причине не согласен автор и с позиционированием фашизма как действия ради действия. В каком-то смысле с ним можно согласиться – спорадическое, непродуманное поведение действительно характерно только для раннего этапа становления фашизма (Германия 1930-х, Италия 1920-х). В «зрелом» возрасте (Испания 1950-70-х) фашистские диктатуры ведут себя аналогично другим авторитарным диктатурам, завязанным на личность своего лидера – ультраконсервативно без каких-либо резких инициатив. Большие сомнения вызывает описание автором фашизма как тотальной идеологии, характеризующейся трансцендентностью во времени и пространстве, а также посягающей на непрерывный и глубочайший контроль индивида – скорее, это в целом характерно для авторитарных и псевдодемократических стран эпохи модерна и постмодерна и соотносится с понятиями «Империи» Хардта и Негри и «биовласти» Фуко.
Опираясь на работы Циммермана, Левицкого, Уэя и Гельмана, автор выделяет 10 характеристик авторитарного режима: политические институты, лидер, мировоззрение, народное отношение к режиму, экономика, оппозиция и гражданские права, негосударственные институты, принудительный аппарат, аппарат пропаганды и насилие. В заключение своих рассуждений автор позиционирует фашизм как подтип авторитаризма, отличающийся от него тремя признаками:
1) фашистские диктаторы – единоличные «вожди», в то время как классические авторитарные диктатуры управляются «серыми кардиналами» или хунтами;
2) авторитарное мировоззрение опирается на культ государства и нации, в то время как фашистское – ещё и на культ мудрого и энергичного лидера;
3) наконец, население классической авторитарной диктатуры испытывает молчаливое согласие с властью, в то время как фашистской – живёт в ожидании великого и славного будущего.
Таким образом, автор относит к фашистским режимам Италию Муссолини, Германию Гитлера, Испанию Франко, Хорватию Павелича, Ирак Саддама Хусейна, Иран аятоллы Хомейни, Ливию Муаммара Каддафи, Сирию Хафеза аль-Асада, Уганду Иди Амина, Гаити «Папы Дока» Дювалье и Турцию Кемаля Ататюрка. Сама подборка списка, если сравнивать её с приведёнными выше критериями, довольно странная и вызывает определённые сомнения. В каких-то случаях трудно уверенно говорить о культе личности (Хафез аль-Асад, Иди Амин, Дювалье). В других случаях фюрер не исключает существование хунты (Сирия, Иран, Ливия, Уганда, Гаити). Что касается «ожидания великого и славного будущего», оно характерно в большей или меньшей степени для любой развивающейся страны, не имеющей работающих демократических институтов. Многие из перечисленных диктатур противоречат определениям фашизма, приведённым выше (например, клерикальные усташи в Хорватии или Сирия аль-Асадов, управляемая алавитским меньшинством, пытающимся примирить между собой суннитов, друзов и исмаилитов). С другой стороны, в список не вошли некоторые диктатуры, которые обладают одним или более из перечисленных выше признаков (Чили Пиночета, Парагвай Стресснера, Аргентина Перона, Португалия Салазара, да и Сирия Башара аль-Асада, уж коли на то пошло).
Наконец, автор переходит к рассмотрению российского режима. Отметив консенсус по поводу признания его авторитарным, он рассматривает вопрос о том, можно ли считать Россию конкурентным авторитарным или полностью авторитарным государством. Согласно Левицкому и Лукану Уэю, «конкурентные авторитарные режимы – это гражданские режимы, в которых формальные демократические институты широко рассматриваются как первичные источники получения власти, но в которых мошенничество,нарушения гражданских свобод, государственные злоупотребления и пропаганда настолько искажают правила игры, что их нельзя назвать демократическими. Такие режимы конкурентны, а демократические институты – это не просто фасад: оппозиционные партии используют их для серьёзной борьбы за власть; но они авторитарны, поскольку оппозиционные силы сталкиваются с крайне непредсказуемыми, а иногда и опасными правилами игры.» В свою очередь, «закрытыми» (полностью) авторитарными режимами являются «все режимы, которые неконкурентны, то есть не существует жизнеспособных каналов, по которым оппозиционные силы могут на законных основаниях бороться за власть. Эта категория включает и те режимы, в которых демократические институты не существуют даже на бумаге… Тем не менее, она включает также те режимы, в которых формальные демократические институты существуют на бумаге, но сводятся к статусу фасада или «оформления витрины… В этих режимах, которые часто характеризуются, как «псевдодемократические» или «избираемые авторитарные», выборы настолько омрачены репрессиями, ограничениями на оппозиционных кандидатов и мошенничеством, что в их результате нет никакой неопределённости. Несмотря на юридическую возможность легальных действий, оппозиция вынуждена преимущественно перейти в подполье в результате репрессий, а критики режима часто бывают заключены в тюрьму или сосланы.»
Автор считает, что последними конкурентными выборами в России были выборы 2012 года – хотя в тех условиях и не возникало сомнений в их результате, существовала значительная группа несогласных, которая не боялась выражать свою точку зрения. Тем не менее, действительно, в течение ельцинского и особенно путинского этапа прослеживается чёткий тренд к авторитаризму, который сильно усугубляется в период «Крымской весны» 2014 года (автор даже пользуется цитатой «поворот от брежневского «левого фашизма» к классическому «правому фашизму»). Однако, как говорит сам автор, «критерии, отличающие конкурентный режим от полностью авторитарного, сами неоднозначны» и «даже фасад – это не только фасад», что ярко демонстрируют выборы мундепов в Москве 2017 года или выборы мундепов в Санкт-Петербурге и выборы в МГД 2019 года. Интересно, что, например, Ямпольский (2015) отмечает описанный ещё Умберто Эко характерный для фашизма культ маскулинности в России: «Всё, что может быть рассмотрено, как признак слабости или женственности, отвергается; в том числе либерализм и гомосексуальность. Как правило, это именно те качества, которые в конечном итоге проецируются на врага.»
Однако автор, опираясь на уточнение Циммермана к модели Левицкого и Уэя, рассматривает Россию как полностью авторитарное государство: демократические институты превратились в фасад, неопределённость выборов низка или отсутствует, «выбор» осуществляет элита, а не электорат, цель режима – внутренняя и внешняя безопасность, а сам режим противопоставляется «внешнему влиянию». Единственным критерием, которому не соответствует путинская Россия настоящего, является подпольность оппозиционной борьбы (хотя автор утверждает, что всё к тому идёт).
Важной особенностью, свидетельствующей в пользу «полного» авторитаризма в России, по мнению автора, является «культ личности» Путина. Он пишет: «в авторитарном [государстве] исполнительная власть доминирует, иногда до такой степени, что превращает другие [ветви власти] в фасады… Полностью авторитарные системы, управляемые хунтами, кликами и камарильями, очевидно, отличаются от полностью авторитарных систем, управляемых единолично. В первом случае для принятия решений необходим некоторый консенсус… В последнем случае правитель является диктатором и потому навязывает свою волю элите… Диктатор может быть, а может не быть автократом – единственным, кто принимает решения, но он или она всегда является первым лицом без запасного [альтернативного] варианта.»
Интересным является произведённое автором деление полностью авторитарных государств на управляемые «серыми кардиналами» и управляемые «личностями». Во втором случае лидер персонифицирует собой образ: сурового старика (Аугусто Пиночет), энергичного вождя (Уго Чавес) или мудрого патриарха (аятолла Хомейни). Ограничением такой системы является постоянная опасность потенциального краха в результате разрушения образа: мудрый лидер не может совершать ошибок; энергичный лидер не может состариться. Путин является выраженным примером «энергичного» лидера.
Наконец, в конце автор ударяется в подмену понятий и силлогизмы. Это наименее чёткая часть статьи. Опираясь на то, что он доказал, что Россия является авторитарным государством (хотя, как он сам писал, консенсус по этому поводу в научной среде уже давно достигнут), он утверждает, что Россия является ещё и фашистским государством, подтверждая эту позицию сомнительными яркими цитатами отечественных авторов. Показательно, что исследование практически не цитирует оценочных суждений иностранных авторов – вероятно, именно потому, что они недостаточно ярко окрашены, подтверждая описанное в нём самом же утверждение о том, что в России в результате травмы Второй Мировой войны пока ещё невозможно конструктивное обсуждение фашистской риторики, языка и в целом фашизма как дискурса, поскольку оно неизбежно превратится в агрессию и абстракцию понятий.
В целом, данную статью следует рассматривать как обзорный материал по термину «фашизм» и по отечественным исследованиям, у неё нет достаточной глубины чтобы считать её полноценным анализом путинского режима. Она даёт определённое представление об авторитарном государстве и позволяет соотнести его с классическими работами Франкфуртской школы, например, «Исследование авторитарной личности» Адорно или «Бегство от свободы» Фромма, а также концепцией «биовласти» Фуко и «Империей» Хардта и Негри. В определённом смысле автор провёл исследование современного авторитаризма, уже не совсем похожего на классический авторитаризм стран периферии или фашистских и сталинистских режимов XX века. Возможно, эту статью стоит рассматривать как затрагивающую основы современного, неолиберального авторитаризма, который постепенно вытесняет многие демократические институты в странах центра и полупериферии, формируя новый дискурс, который, возможно, будет доминировать в мире в ближайшие несколько десятилетий.