ФАЛЬШИВОСТЬ АКТИВИЗМА

PCInt

Собрание в Милане, 7 сентября 1952

1. Нынешние недостатки движения не являются для нас новыми (учитывая то, что они уже служат оправданием худших эпизодов дегенерации движения). Они обесценивают всякую ясность и преемственность принципов и пытаются спровоцировать нас на «политическую активность» и погружение в деятельность движения, что якобы покажет нам верный путь. Нельзя останавливаться и принимать решения на основе глубокого анализа теории и взвешивания опыта прошлого, надо рваться вперед, сломя голову! - заявляют они.

2. Практицизм, сам по себе, является искажением марксизма. Решимость, инициатива и харизма лидеров и авангардных групп замещают собой основу доктрины. Той доктрины, которая преподносится как «классовое» решение или образовательная программа для большинства населения при том, что лидеры и группы следуют выбору, принимаемому большинством рабочих, руководствующихся чисто экономическими интересами. Это давний обман, и ни один ренегат или продавшийся правящему классу реформист никогда не остается без поддержки. Ведь такие активисты всегда позиционировали себя лучшими и наиболее активными сторонниками «практических» интересов рабочих, и даже предательство с их стороны было желанием массы своих последователей или... избирателей.

3. Ревизионистское искажение, например, эволюционизм, реформизм и легализм Бернштейна, было наиболее активистским, а не крайне детерминистским. Речь не идет о том, как слишком амбициозная революционная цель заменяется малыми завоеваниями рабочих. Ревизионизм действительно закрывает глаза на отчетливое видение исторической дуги: достижение результатов теперь является всем: давайте поставим перед собой более близкие задачи и наметим скорее немедленные цели, местные и временные, а не универсальные, и затем, может быть, получим результаты благодаря усилию воли. Синдикалисты, придерживавшиеся насилия, такие как Сорель, говорили то же самое и закончили тем же: социалисты устремились к завоеванию парламентских законов, а синдикалисты - к победам на рабочих местах и в пределах рынка: оба течения отвернулись от исторических задач.

4. Все они являются разновидностями «эклектизма», требующими права изменить лицо и тело доктрины, и они начали с фальсификации. В письмах Маркса и Энгельса могут быть найдены непрерывная постановка целей и направления. Во всей нашей работе, используя обильные всесторонние исследования и цитаты, мы демонстрируем непрерывность линии. Она хорошо видна по цитатам и фундаментальной теории самых ранних текстов, в которых использовались те же самые слова и делались те же самые выводам.

5. Поэтому рассказы о двух Марксах - молодом и зрелом - являются мифом. Молодой Маркс - якобы изначально идеалист, волюнтарист и гегельянец, под влиянием последних буржуазных революций, ставший радикалом и сторонником восстания; и поздний - якобы холодный исследователь современных экономических явлений, который был позитивистом, эволюционистом и легалистом. Напротив, эти неоднократные отклонения от длинной последовательности, которую мы так часто объясняли, будь они радикальными или умеренными, не в состоянии справиться с революционной напряженностью диалектического материализма. Эти отклонения аналогичны буржуазным фальсификациям - идеалистическим, индивидуалистическим и поднимающим «вопросы сознания». Все эти пустые разговоры о несущественных деталях, пассивности - на самом деле только признак революционного бессилия в историческом масштабе.

6. Достаточно вспомнить, что завершающими словами первого тома Капитала являются строчки о необходимости экспроприации экспроприаторов, это есть не что иное, как повторение соответствующего раздела из Манифеста. Экономические теории, описанные во втором и третьем томах Капитала, являются просто выводом из теорий стоимости и прибавочной стоимости, изложенных в первом томе, использованных в тех же условиях, даже выраженных теми же формулами и символами, и это единство тщетно пытается оспорить Антонио Грациадей[1]. Даже разделение между аналитическим описанием капитализма и программными пунктами социализма является надуманным. Все сторонники этого разделения продемонстрировали свое непонимание марксистской критики утопизма, так же как и марксисткой критики демократизма. Это не вопрос воображения своей цели, довольствования мечтой или надежды на реализацию своих розовых грез, но вопрос признания главенства физических условий для достижения главной цели, справедливо указывающих на то, что человеческая слепота и несознательность не мешают этому достижению.

7. Не вызывает сомнений то, что Маркс установил связь (лучшие социалисты-утописты только предчувствовали ее) между этой далекой целью и реальным физическим общественным движением классовой борьбы, т.е. борьбы современного пролетариата. Но этого не достаточно, чтобы понять динамику классовой революции в целом. Зная общую структуру работы Маркса, в своих незаконченных трудах, можно увидеть, что он не дал своего последнего слова о безличном характере и внеличностной деятельности класса, хотя действительно мыслил подобным образом и очень ясно об этом писал.

Так что вся экономическая и социальная структура едина, соответствует методу и является должным образом завершенной, разрешается только собрать ее воедино.

8. Для марксистского детерминизма будет недостаточно опровергнуть миф о том, что движущими факторами исторических событий является особое мышление и практика неких исключительных личностей (нельзя путать движущий фактор с действующим лицом), и заменить их на целые классы, понимаемые как суммы индивидов (подобно статистике), смешав простые идеальные факторы сознания и коллектива и перейдя от отдельного индивида ко множеству индивидов. Это было бы чистым переходом от аристократической философии (возносящей отдельных индивидов) к популистско-демократической (возносящей множество индивидов), которая находится еще дальше от нас. Вопрос заключается в том, чтобы перенести причину из идеального сознания в область физических и материальных событий.

9. Марксизм гласит: невозможно, чтобы осознание исторического пути изначально появилось в одной единственной человеческой голове, по двум причинам: во-первых, потому что сознание не предшествует, но определяется физическими условиями, которые окружают сознательный субъект, во-вторых, потому что все формы общественного сознания возникают (с некоторой задержкой) по причине соответствующих обстоятельств и параллельных экономических отношений, в которых находятся массы людей, образующих социальный класс. Историческая ситуация заставляет этих людей «действовать вместе» задолго до того, как они будут «думать вместе». Теория этих отношений между условиями, в которых находится класс, его действиями и будущей целью, не требует личностей, в том смысле, что она не нуждается в одном авторе или лидере, и даже не требует «всего класса», как грубой суммы индивидов в определенной стране или в определенный момент времени, не говоря уже о буржуазном «голосовании» в классе.

10. Диктатура пролетариата для нас является не консультативной демократией в пределах пролетариата, но исторической силой, организованной в некоторый момент (сначала частью пролетариата и даже не его большинством), выражающим материальное давление, подрывающим старый буржуазный способ производства, и освобождающим новые коммунистические отношения.

В этом контексте важным фактором, упомянутым Марксом, являются дезертиры из правящего класса, которые переходят на сторону революционного лагеря, компенсируя собой действие огромных тех масс пролетариата, что находятся умом и телом в рабстве у буржуазии; и эта часть пролетариата почти всегда является статистическим большинством.

11. Общий баланс русской революции и ее итог не дал нашей школе никаких оснований винить во всем нарушения внутриклассовой демократии или даже ставить под сомнение марксистскую и ленинскую теорию диктатуры; оценка и пределы этой революции должны быть получены не от конституционных или организационных формул, но исключительно от исторического баланса сил.

Полный отказ от фундамента классовой диктатуры находит свое отражение в сталинском революционном методе. Не менее чем все другие, бывшие коммунисты, переходящие в область демократии, ставят себя в рамки популистской или национальной демократии; В России, не меньше чем в других странах, вся их политика стремится к отказу от класса и склоняется к национальным целям, в том числе во внешней политике, которая считается банальной голой шпионской деятельностью. Любой, кто следует за демократией, опускается до капиталистов, в том числе и запутавшиеся антисталинисты, возмущенные тем, что в России подавлено пролетарское мнение.

12. Есть множество цитат Маркса, показывающих безличность фактора исторического события, без которого его материалистическая теория была бы невозможной.

Мы знаем, что только первый том Капитала был завершен Марксом. В письмах и в предисловиях Энгельс вспоминает сложность упорядочения второго и третьего томов (не считая четвертого тома, который является историей враждебных теорий в экономике).

В то же время у Энгельса оставались сомнения относительно порядка глав и разделов двух томов, которые изучают общий процесс капиталистических форм не для «описания» капитализма времен Маркса, но для доказательства того, что в любых условиях форма общего процесса склоняется не к равновесному состоянию или «устойчивому состоянию» (как многолетние и постоянные реки без засухи и без затопления), но к серии обостряющих кризисов и к революционным сокрушениям рассматриваемой «общей формы».

13. Как Маркс заметил уже в предисловии (1859) «К критике политической экономики» (первоначальный вариант «Капитала»), мы имеем дело с тремя классами современного общества: землевладельцами, капиталистами и пролетариями, Маркс говорит нам, что намеревался затронуть три других темы: «Государство, международная торговля и мировой рынок». Тема «Государства» раскрыта в тексте о Парижской коммуне 1871 и в классических текстах Энгельса, а также у Ленина в «Государстве и революции»; тема «внешней торговли» в «Империализме» Ленина. Соответственно, мы говорим о работе исторической школы, не состоящей из «собрания сочинений» одного человека. Тема «Мирового рынка» сегодня написана горящими буквами в книге текущих событий, никто не знает, как их интерпретировать. Эту тему кратко затронул умирающий Сталин с его слабой теорией двойного рынка. И если бы только все различные «исследователи» не были так подвержены мыслям с точки зрения народов и стран, и несостоятельным идеологиям буржуазной эпохи: Мир, Свобода, Независимость, Неприкосновенность человека и Конституционность избирательных решений!..., они нашли бы искру, которая зажжет пожарище в мировом капитализме второй половины этого века.

14. После того, как Маркс исследовал, каким образом общественный продукт разделяется между тремя основными классами (образуемый доход или прибыль): земельная рента, прибыль и зарплата; после того, как он доказал, что передача первого элемента в руки государства не изменяет капиталистического порядка, что даже передача всей прибавочной стоимости государству не вышла бы за границы этого способа производства (т.к. останется та же самая растрата живого труда т.е. высокие затраты рабочей силы и рабочего времени в основе производственной и торговой форм системы), Маркс заключает строго экономическую часть приведено ниже:

«что является специфическим отличием капиталистического способа производства, — это производство прибавочной стоимости как прямая цель и определяющий мотив производства. Капитал производит главным образом капитал и достигает этого лишь постольку, поскольку производит прибавочную стоимость». (Коммунизм производит только тот прибавочный продукт, что не является капиталом).

Тем не менее, причина ни в коем случае не кроится в существовании капиталиста (или капиталистического класса), что даже не представляет собой чистого следствия или даже необходимого следствия капитала.

«В то время как на базисе капиталистического производства массе непосредственных производителей противостоит общественный характер их производства в форме строго регулирующей власти и построенного как законченная иерархия общественного механизма процесса труда, — причём, однако, этой властью носители её пользуются лишь в качестве олицетворения условий труда в противоположность самому труду, а не в качестве политических или теократических властителей, как это было при более ранних формах производства, — среди самих носителей этой власти, среди самих капиталистов, которые противостоят друг другу лишь как товаровладельцы, господствует полнейшая анархия, в рамках которой общественная связь производства властно даёт о себе знать индивидуальному произволу только как всесильный закон природы».

Поэтому необходимо держаться за первостепенную неизменность текста, и этого нам достаточно. Так называемые модификаторы погружаются во мрак самой пустых буржуазных предрассудков, когда они стремятся каждый социальный недостаток повесить на «индивидуальный произвол» или в самом крайнем случае на коллективную «ответственность общественного класса». Ведь в «Капитале» очень ясно написано, что и капиталист или капиталистический класс - только «персонифицированный» капитал. Мы говорим о капитале, который существует как «общественный механизм», как «всесильный закон природы» процесса производства.

15. Цитаты из великолепной 51-ой главы «описывают» существующую экономику, но одновременно с этим «призывают» призрак революции на каждой странице. 52-я глава размером чуть больше одной страницы завершается усталой строкой Энгельса: «{Здесь рукопись обрывается.}».

Эта глава называется «Классы». Здесь мы стоим на пороге изменения практики и после того, как теории индивидуального произвола выкинуты за борт, мы ищем носителя революции.

Глава начинается с указания законов чистого капиталистического общества с упомянутыми тремя классами. Даже в Англии это общество не существует в чистом виде, сейчас в 1953-м, раньше или позже, в любом другом месте, такого чистого общества не будет существовать, вероятность его появления не больше, чем вероятность появления двух массивных тел, что по закону Ньютона сжали бы космос.

«Ближайший вопрос, на который мы должны ответить, таков: что образует класс, — причём ответ этот получится сам собой, раз мы ответим на другой вопрос: благодаря чему наёмные рабочие, капиталисты и земельные собственники образуют три больших общественных класса?

Но с этой точки зрения, врачи и чиновники, например, образовали бы два класса, так как они принадлежат к двум различным общественным группам, причём члены каждой из этих двух групп получают свои доходы из одного и того же источника. То же было бы верно и по отношению к бесконечной раздробленности интересов и положений, создаваемой разделением общественного труда среди рабочих, как и среди капиталистов и земельных собственников, — последние делятся, например, на владельцев виноградников, пахотной земли, лесов, рудников, рыбных угодий».

Здесь мысль прекращаются. Но нам этого достаточно.

16. Не требуя авторских прав за набор слов, можно завершить переломную главу, прерванную смертью, произвольным индивидуальным инцидентом для Карла Маркса, обычно ссылающегося на Эпикура, которому в молодости посвятил свою диссертацию. Как говорил Энгельс: «уверение, что и здесь все покоится на нерушимой необходимости, является очень жалким утешением». Бесполезно сожалеть о недописанной главе.

Не тождество доходов и источников дохода определяют класс, как может показаться на первый взгляд.

Один удар, и синдикализм, операизм, лейборизм, корпоративизм, мадзинизм[2], христианский социализм навсегда втоптаны в землю, в прошлом или будущем.

Но наше достижение выходит далеко за рамки того, что идеологи духа и личности, либерального общества и конституционного государства, признают наполовину, далеко за рамки утверждения о том, что разные профессии и ремесла имеют коллективные интересы, которые нельзя игнорировать. Больше всего на свете одна из наших первых побед заключалась в утверждении, что в отношении «социального вопроса», даже в уменьшенном масштабе, бесполезно держать нос по ветру и закрывать глаза. Необходимо спуститься в современный мир. Но одного только шага в действительность хватает, чтобы разбить ложные течения в пух и прах.

Ничего не стоит «качественно» определить классы согласно статистике в соответствии с денежно-кредитным источником дохода. Это даже глупее, чтобы выбрать их в количественном виде в соответствии с «пирамидой заработка». На протяжении веков этот вопрос был поднят много раз: и в самом деле государство при переписи в Риме составляло таблицу о масштабах доходов. В течение многих столетий простые арифметические операции показали философскую нищету: если разбирать пирамиду доходов, срезая верхний уровень, но оставляя тот же фундамент, будет создано простое общество нищеты.

Существует ли качественное и количественное решение этих многочисленных трудностей? Высокопоставленный госслужащий получает зарплату, и, следовательно, в соответствии со временем, его доход равняется заработной плате работника, работающего, скажем, в солеварне; однако доходы этого госслужащего выше, чем у многих купцов и промышленных капиталистов, которые живут прибылью; зарплата рабочего иногда превышает не только доходы многих небольших крестьян, но и мелких помещиков, живущих за счет арендной платы...

Класс определяется не доходами, а исторической позицией в гигантской борьбе, с помощью которой новая форма производства преодолевает, свергает, а затем заменяет собой старую.

Глупо рассматривать общество как простую сумму его лиц, понимаемых в абстрактном смысле, но и не менее глупо рассматривать класс, как группу людей, понимаемых как экономические единицы. «Индивид», «класс» и «общество» не являются чистыми, идеалистическими категориями. Так как они постоянно изменяются во времени и пространстве, они являются продуктами общего процесса, чьи суверенные законы были открыты на основе применения мощных методов марксистского подхода.

Общественный механизм приводит в движение и формирует отдельные лица, классы и общество без «согласия и обсуждения с ними» на любом уровне.

Класс определяется его исторической задачей и требуемым путем. Диалектически наш класс, что возможно после огромных усилий, определяется обратным к себе утверждением, в самой статистике класс должен фактически прекратить свое существование в количественном и качественном смысле; пролетариат отменяет себя (вместе с исчезновением враждебных классов).

Сегодня класс в целом появляется перед нами в постоянном движении: в настоящее время это касается Сталина, такого капиталистического государства, как Россия, и банды депутатов и горе-депутатов, которые являются гораздо большими антимарксистами, чем когда-либо были Турати, Биссолати, Лонге и Мильеран.

17. Поэтому все, что остается - это партия, как существующий орган, что определяет класс и классовую борьбу. Придет время для руководства классом, и партия готовится к нему и к уничтожению всех правительств и отмене всех классов. При условии, что партия не принадлежит кому-то, она не поддается вождизму; она восходит к защите, в случае необходимости со слепой верой, инвариантности теории и жесткой организации, методу, который рожден не из сектантских предрассудков, но из знания о том, что в обществе, сложившимся в своей типичной форме (как Израиль в нулевом году или Европа в 1900 году), нужно строго применить боевой клич: кто не с нами, тот против нас.

[1] Один из основателей итальянской коммунистической партии.

[2] По имени Джузеппе Мадзини