В чем различие между социальным и социалистическим государством?

Социальным государством называют буржуазную страну, в которой в той или иной степени реализуется так называемая социальная политика — экономические меры, направленные на поддержание широких масс населения (пенсии, пособия, льготы и т. п. собес), ведётся борьба с бедностью. Три вещи, которые необходимо понимать.

I. Первыми практиками социального государства как ни странно были феодал Бисмарк [на картинке], царь Наполеон III и расист-тори Дизраэли. Именно они использовали в качестве инструмента феодальной реакции вмешательство государства в свободную конкуренцию и ввели первые формы социального обеспечения. Самый успешный и последовательный из них — бонапартистски-государственно-социалистический путь Бисмарка — поглотил оппортунистическое крыло немецких левых в виде переманивания влиятельной фракции лассальянцев, которая подстроилась под политику «железа и крови», предав таким образом рабочий класс. Так что практика «социального государства» показывала успех не только во влиянии на стихию рабочего движения, но и на тех, кто претендовал на авангардную в нём роль.

Короче говоря, происхождение практики социального государства связано с борьбой феодальной политической надстройки со стремлением буржуазии к власти, которая уже утвердилась как экономический гегемон. Следовательно, и теоретическое обслуживание этой практики связано не с классическим буржуазным учением о государстве (Laissez faire et laissez passer), а с гегелевским — учением о государстве как всеобщей воле, через которое реализуется «всеобщий разум». Предприниматели желают видеть в государстве досадно-необходимое учреждение насильственного поддержания экономического порядка, силового гаранта неприкосновенности права частной капиталистической собственности. Выдающиеся феодальные политики конца XIX века, консерваторы и реакционеры царизма, видели в государстве орудие поддержания господства аристократии, помещиков. Ленин выделял два характерных для того этапа средства — значительные успехи во внешней политике, особенно эксплуатация народно-освободительных мотивов, и заигрывание с рабочим классом в форме учреждения того самого собеса.

Когда феодальный класс был на подъёме, он отводил централизованному государству жалкую роль. Когда буржуазный класс был на подъёме, он отводил государству тоже не великую роль. Когда же феодальный класс пришёл в упадок, то, ухватываясь из последних сил за своё господство, он пытался исчерпать все возможности государственной власти, порождая таким образом не только социальную политику бисмарковщины, но и всю её юнкерскую реакционно-тираническую сущность. А когда буржуазный класс пришёл в упадок, на стадии государственно-монополистического капитализма, особенно в связи с всемирным кризисом капитализма, то, ухватываясь из последних сил за своё господство, породил не только социальное государство, но и фашистские режимы и мировые войны точно так же в виде усиления государства — оплота своей гегемонии.

II. Монополизм усиливает тиранию предпринимателей, следовательно величина заработной платы в какой-то момент перестаёт обслуживать необходимость воспроизводства массы пролетарских семей как класс с соответствующими производственными навыками. Иными словами, закон стоимости рабочей силы нарушается магнатами, одной покупательной способности зарплаты не хватает для того, чтобы семьи наёмных работников могли воспроизвестись в новых поколениях материально (биологически + духовно). Поэтому буржуазное государство мерами социального обеспечения компенсирует «урон» процессу воспроизводства людей, роль которых продавать свою способность к труду.

III. Как известно, в начале XX века утихомиривание рабочего движения в империалистических странах осуществлялось в том числе посредством участия высшего слоя пролетариата в ограблении колоний и засаривания руководства рабочих организаций оппортунистами. То есть буржуазия до известной степени делилась с высококвалифицированными рабочими монопольными прибылями, чтобы таким образом переманивать на свою сторону наиболее образованных пролетариев. Вместе с тем, верхи рабочего движения — руководители партий, профсоюзов и других организаций, подкупались буржуазией тёплыми местечками и вообще условиями как бы цивилизованного сотрудничества и политики уступок.

В середине XX века, в период наивысшего влияния социалистического лагеря и крушения колониализма, следует зафиксировать переориентировку буржуазии развитых стран с политики формирования так называемой рабочей аристократии на политику «социального государства». Оппортунисты называют этот процесс уступкой, а мы, марксисты, видим в нём не только и не столько уступку, но новую форму классовой борьбы.

Самые горячие поклонники «социального государства» объявляют такое государство надклассовым, государством социального партнёрства, в отличие от классического буржуазного государства, в котором господствующий класс диктует свою волю. Ясно, что в такую теорию органически входит положение о «правовом государстве», где установленный якобы всем народом закон стоит выше воли господствующего класса.

Социал-демократы, «патриоты» и другие идеологи капитализма, конечно, усматривают в мерах социального обеспечения, во-первых, прогресс, во-вторых, проведение некой пронародной политики. Здесь можно провести аналогию с политикой Бисмарка и отношением к ней со стороны марксистов. Так, Ленин писал:

«Поясним это примером из области истории. Новая Германия (Германия 2-ой половины XIX в.) „строилась“ в процессе борьбы различных интересов. Ни один буржуа, из образованных, не оспорит этого, — и не пойдет дальше этого.

А вот как рассуждал Маркс в самый „критический“ период построения новой Германии. „Крупная буржуазия, — писал Маркс в 1848 году, — антиреволюционная с самого начала, заключила оборонительный и наступательный союз с реакцией из страха перед народом, т. е. перед рабочими и демократической буржуазией“. „Французская буржуазия 1789 года ни на минуту не покидала своих союзников, крестьян. Она знала, что основой ее господства было уничтожение феодализма в деревне, создание свободного землевладельческого крестьянского класса. Немецкая буржуазия 1848 года без зазрения совести предает крестьян, своих самых естественных союзников, которые представляют из себя плоть от ее плоти и без которых она бессильна против дворянства. Сохранение феодальных прав… таков результат немецкой революции 1848 года. Гора родила мышь“.

У Маркса сразу, как живые, встают те классы, которые строили новую Германию.

Буржуазный ученый, во имя „объективизма“ оправдывающий действительность, говорит: Бисмарк победил Маркса, Бисмарк учел, как „строилась новая Германия в сложном процессе борьбы различных интересов“. А Маркс „задавался химеричными планами построения“ великогерманской демократической республики, вопреки либералам, силами рабочих и демократической (не идущей на союзы с реакцией) буржуазии.

Именно это говорят на тысячи ладов буржуазные ученые. Рассматривая этот вопрос чисто теоретически, спросим себя: в чем их ошибка? В прикрытии и затемнении классовой борьбы. В том, что они (посредством якобы глубокомысленного оборота речи: Германия строилась в процессе и т. д.) затушевывают ту правду, что бисмарковская Германия была построена буржуазией, которую ее „измены и предательства“ сделали „бессильной против дворянства“.

Марксу же объективизм классовой борьбы позволил в сто раз глубже и точнее понять политическую действительность, отнюдь не оправдывая ее, а, напротив, указывая и выделяя в ней именно те классы, которые строили Германию демократическую, которые сумели стать оплотом демократизма и социализма даже при обороте событий, исключительно благоприятном Бисмарку.

Маркс понял политическую действительность так верно и так глубоко, что в 1848 году на полвека вперед оценил суть бисмарковской Германии: это — Германия буржуазии „бессильной против дворянства“. На выборах 1912 года, 64 года спустя после оценки Маркса, получилось полное подтверждение ее в поведении либералов».

Здесь читается отличная аналогия с теми, кто забросил классовой подход и усматривает в «социальном государстве» движение к социализму. Следует отметить, что Ленин «ценил» в Бисмарке не социальную политику, а введение всеобщего избирательного права.

В целом по поводу оценки исторических перемен в период реакции:

«Разве можно, не сойдя с ума, отрицать, что бисмарковская Германия и ее социальные законы „лучше“ Германии до 1848 года? Столыпинские реформы „лучше“ России до 1905 года? Разве на этом основании немецкие социал-демократы (они были еще тогда социал-демократами) голосовали за бисмарковские реформы? Разве столыпинские реформы прикрашивались или хотя бы поддерживались русскими социал-демократами, кроме, конечно, гг. Потресова, Маслова и К°, от коих теперь отвертывается с презрением даже член их собственной партии Мартов?

История не стоит на месте и во время контрреволюций. История шла вперед и во время империалистской бойни 1914 — 1916 годов, которая была продолжением империалистской политики предыдущих десятилетий. Мировой капитализм, который в 60 — 70-х годах прошлого века был передовой и прогрессивной силой свободной конкуренции, и который в начале XX века перерос в монополистический капитализм, т. е. империализм, сделал за время войны изрядный шаг вперед не только к еще большей концентрации финансового капитала, но и к превращению в государственный капитализм. Силу национального сцепления, значение национальных симпатий обнаружило в эту войну поведение, напр., ирландцев в одной империалистской коалиции, чехов в другой. Сознательные вожди империализма говорят себе: мы не можем, конечно, осуществить свои цели без удушения мелких народов, но ведь есть два способа удушения. Бывают случаи, когда надежнее — и выгоднее — получить искренних, добросовестных „защитников отечества“ в империалистской войне путем создания политически независимых государств, о финансовой зависимости которых „мы“ уже позаботимся! Выгоднее быть союзником (при серьезной войне империалистских держав) независимой Болгарии, чем господином зависимой Ирландии! Довершение недоделанного в области национальных реформ может иногда внутренне укрепить империалистскую коалицию — это правильно учитывает, напр., один из особенно подлых холопов германского империализма, К. Реннер — разумеется, горой стоящий за „единство“ социал-демократических партий вообще и за единство с Шейдеманом и Каутским в особенности.

Объективный ход вещей берет свое, и как душители революций 1848 и 1905 годов были, в известном смысле, их душеприказчиками, так дирижеры империалистской бойни вынуждены проводить известные государственно-капиталистические, известные национальные реформы. А к тому же надо уступочками успокоить массы, озлобленные войной и дороговизной: почему не обещать (и не провести частично — это ведь ни к чему не обязывает!) „сокращения вооружений“? Все равно ведь война есть такая „отрасль промышленности“, которая похожа на лесоводство: нужны десятилетия, чтобы подросли достаточно большие деревья… то бишь достаточно обильное и взрослое „пушечное мясо“. А через десятилетия, мы надеемся, в недрах „единой“ международной социал-демократии подрастут новые Плехановы, новые Шейдеманы, новые сладенькие примиренцы Каутские…

Буржуазные реформисты и пацифисты суть люди, которым, по общему правилу, в той или иной форме, платят за то, чтобы они укрепляли господство капитализма посредством починочек его, чтобы они усыпляли народные массы и отвлекали их от революционной борьбы».

Следует отметить, что в связи с формированием политики «социального государства» перед буржуазией встала довольно серьёзная задача усиления мотивационной стороны наёмного труда. По крайней мере в развивающихся и развитых капиталистических странах голодная и холодная смерть от безработицы перестала быть настолько пугающей перспективой, чтобы работать на хозяина с тройным усердием. Государственное заигрывание с массами давало некоторую надежду на защиту от геноцидных форм предпринимательского гнёта. В этой ситуации буржуазией был выработан довольно изящный способ мотивировки трудящихся — потребительское кредитование. Такое кредитование является не только замаскированной формой ограбления, но и удивительным по эффективности способом экономического принуждения. Оказалось до элементарного просто навязать массе нищих пролетариев чувство вины за своё горемычное положение и тягу к жизни не по средствам, обложить в этой связи их кредитными долгами и пожинать плоды самостоятельного, самоистязательного труда. Люди буквально сгорают на двух, а то и на трёх работах, выплачивая ипотеку, кредиты за машины, телефоны, поездки за рубеж и даже за драгоценности и шубы.

К сказанному следует добавить лишь то, что меры «социального государства» не только укрепляют капитализм в качестве средства экономической и социальной балансировки, но и являются фактором загнивания империализма. Они развращают главный элемент производительных сил — человека. Ещё в XIX веке паразитическое потребление было уделом лишь феодалов и капиталистов, а сегодня в той мере, в какой растёт автоматизация производства возникает возможность бесплатно кормить миллионы безработных и десятки миллионов пенсионеров. Появилось немало «профессий», связанных не с материальным и духовным производством, а той или иной формой лакейства, лизоблюдства и тому подобное перед узкой прослойкой долларовых миллионеров и миллиардеров.

Коммунистическое (социалистическое) государство — это ведущий элемент в организации работающего (рабочего) класса для осуществления его диктатуры в той или иной стране. Государство диктатуры работающего класса начинается с замены политической власти буржуазии, то есть её государства, путём установления политического господства работающего класса. Сущность диктатуры работающего класса состоит в строительстве коммунизма (уничтожении классов), что в том числе означает решительное и бескомпромиссное искоренение власти как общественного отношения. Путём борьбы и преодоления трудностей происходит замена господства человека над человеком такой формой общежития, которая представляет собой господство объективных законов над всем обществом.

Диктатура работающего класса означает господство общественной собственности, т.е. централизованное научное планирование производства и, как следствие, его влияние на распределение и потребление. Эта научность проявляется, главным образом, в том, что, во-первых, производство осуществляется для всё большего удовлетворения материальных и духовных потребностей всего общества, каждого его члена, во-вторых, в том, что в производстве соблюдаются известные пропорции, планомерность и поступательность развития, являющиеся объективным требованием совершенствования производительных сил. Разумеется, большинство мероприятий диктатуры работающего класса проводится посредством её государства.

Однако диктатура работающего класса — это уже не вполне власть, а государство диктатуры работающего класса — не вполне государство. Роль насилия в системе диктатуры работающего класса сведена к минимуму целесообразности защиты от империализма и принуждения микроскопического меньшинства, представленного осколками эксплуататорских классов и отдельными прослойками, в которых сильны привычки прежней сволочной жизни. Если учитывать роль насилия и принуждения, то можно считать, что диктатура работающего класса есть синоним убеждения, то есть внедрения научного подхода и научного мировоззрения во все сферы жизни общества, в первую очередь, конечно, в общественное производство. Замена господства силы и невежества господством разума и всеобщего счастья.

Таким образом, сравнение «социального государства» и «социалистического государства» во всей смыслах некорректно. Социальное государство — это по сути название современной политики диктатуры буржуазии (империалистического государства), а коммунистическое государство — это власть организованного в работающий класс пролетариата.

Часто задаваемые вопросы

____________________________________
Уважаемые читатели!
Заносите в закладки и изучайте наши издания:
I. Общественно-политический журнал «Прорыв»
II. Газета «Прорывист»

Поддержите редакцию:
I. Принципы финансирования
II. Подписка на газету
III. Заказ нашей брошюры почтой с автографом автора
IV. Заказ нашей книги "Жизнеописание красного вождя"