Хрущевина
Многие современные левые публицисты, зачастую пытающиеся выдать себя за коммунистических идеологов, продолжают паразитировать на предшественниках. Даже не на идеях и теоретическом наследии, а на их известности, славе. В этом смысле более всего «повезло» Че Геваре и Сталину. Несмотря на то, что они были очень разными политиками, судьба их образов удивительно похожа. Оба они сначала подверглись обработке буржуазными СМИ, где из их наследия вытрясли вклад в марксистскую теорию, а затем оставшийся внешний образ с попсовыми закладками спихнули левакам на знамена. Объединяет Че и Сталина еще и то, что, наиболее замалчиваемой правыми и не замечаемой левыми, частью их наследия стали теоретические работы по построению плановой экономики и ликвидации товарно-денежных отношений. [Например, Сталин «Экономические проблемы Социализма в СССР», Че Гевара «О системе бюджетного финансирования».]
Любители экзотики паразитируют на Мао Цзэдуне. Носители постоянных фиг в кармане - на Троцком. Паразитировать проще: назвался сторонником Че Гевары, и на тебя уже падает отсвет его героизма и даже обаяния его образа.
Но некоторые опоздали к разбору исторических персонажей. Остались только самые завалящие, в которых нет ни героического ореола Че, ни мудрости Сталина, ни истерического приспособленчества Троцкого, ни восточной загадочности Мао, ни даже сексуальности…. В такой тяжелой ситуации оказался давний оппозиционер А.А.Пригарин. Будучи человеком основательным, он долго рылся в ящике с «уцененкой», примерял, сравнивал, и, наконец, выбрал себе по размеру и вкусу - Хрущева. Однако, принеся приобретение домой, он увидел на обновке многочисленные пятна. Так как «товар обмену и возврату не подлежал», он взялся за стирку. Так появилась его статья «Апология Хрущева».
Однако, исторический персонаж - не кофточка, тут универсальным порошком не поможешь, нужно разобрать все пятна по порядку.
Начинает Пригарин с обиды на пятна:
В сегодняшнем коммунистическом движении укоренилась уродливая привычка втаптывать в грязь своих вчерашних вождей. Одни очерняют Сталина, другие Хрущева, третьи - Брежнева, кое-кто упражняется на Андропове.
Похоже, Пригарин не понимает, что оценивать политику, проводимую при этих лидерах (вождем, в полном смысле слова, тут был только Сталин, объединивший огромный авторитет с колоссальной теоретической и практической работой, остальные же - просто руководители, чей авторитет был пропорционален должности и зачастую формален) ОДНОВРЕМЕННО как позитивную, можно только ничего не зная об истории СССР. То, что видится Пригарину как очернение, на самом деле более или менее удачные попытки анализа практики строительства коммунизма. И как в физике много «именных» законов и гипотез, так и тут могут быть «именные» прорывы и ошибки.
Далее Пригарин приступает непосредственно к стиранию пятен с Хрущева. Для задания тонуса он сразу приписывает оппонентам антисемитизм, хотя делает это скромно, даже потупившись:
Нет смысла всерьез рассматривать… …Упомяну, в порядке исключения, нелепую версию, запущенную нашими специалистами «по расовому вопросу» о том, что настоящая фамилия Хрущева - Пеарлмуттер.
А что в этой версии нелепого? Такой фамилии не могло быть? Что добавила или отняла бы такая фамилия у коммуниста в глазах других коммунистов?
В целом, «оттепель» была исторически неизбежна… Недаром к весне 1953 года все три претендента на высшую власть, Берия, Маленков и Хрущев имели уже свои представления о необходимых изменениях в политике и экономики страны. И кто бы из них не оказался лидером, общая направленность реформ была предопределена: расширение границ политической демократии во-первых, и ускоренный рост благосостояния народа, во-вторых.
Т.е. если перефразировать, то Пригарин утверждает, что до марта 1953 года в СССР было плохо: 1) с политической демократией и 2) с ростом благосостояния народа. Оба этих понятия предельно не конкретны, и в дальнейшей расшифровке Пригариным только запутываются.
Что касается первого пункта, то я не знаю, что Пригарин понимает под расплывчатым термином «политическая демократия». Если свободу обсуждения политических вопросов, то надо напомнить, что именно при Сталине в партии и обществе проводились широкомасштабные дискуссии по наиболее значимым вопросам. Если возможности влияния рабочих на выборные органы, то, как раз с хрущевских времен такие возможности сужались, пока не дошли до состояния полного отчуждения «народных депутатов» от избирателей к 80-тым годам.
Сутью пролетарской демократии, вообще, является не наличие формализованных принципов и схем, согласно которым кто-то делегирует свой голос, а реальные возможности как можно большей массе населения управлять государством. А это возможно осуществлять только на основе возрастающей компетентности народа. Поэтому вопрос о массовом освоении марксизма трудящимися - это главное звено вопроса о власти, как в период до взятия власти, так и, в еще большей мере, в период строительства коммунизма.
Разъяснение органами власти и партией населению сути принимаемых мер является не только элементом неформальной демократии, но и основой демократии вообще, которая предполагает КОМПЕТЕНТНОСТЬ населения в вопросах управления. Пригарин, к сожалению, не читал античных мыслителей (хотя бы Платона), а то он бы знал, что в ситуации, когда «народ не знает, что ему хотеть», формальная демократия вырождается в… тиранию. Как и происходило в греческих полисах. Впрочем, Пригарина даже опыт реставрации капитализма в СССР ничему не научил, и он отказывается видеть, что в условиях потрясающей некомпетентности трудового населения в вопросах общественных законов любая политическая демократия прекрасно уживается с экономическим терроризмом предпринимателей над рабочим, а рабочие год за годом выбирают тех, кто красивее врет.
Основное содержание второго пункта будет раскрыто ниже.
Далее Пригарин переходит к конкретным пунктам. Придется цитировать много.
1. Главное, буквально «расстрельное» политическое обвинение: отказ от принципа диктатуры пролетариата в Программе КПСС, принятой на XXII cъезде. Но спрашивается, о каком пролетариате можно вообще говорить в 1961 году? ...Но, может быть, вы хотели бы сохранить вместо диктатуры пролетариата, «диктатуру рабочего класса»? Тогда, против кого или над кем? Над интеллигенцией, над крестьянством? Бессмыслица, если речь идет не о диктатуре отдельных групп или личной диктатуре (это другая тема), а именно о диктатуре классовой. Использование же «крутых» мер против тех или иных групп или индивидуумов (шпионов, уголовников и т. п.) действия которых наносят ущерб обществу - не есть диктатура.
В этом пункте Пригарин солидаризируется с еще одним застенчивым троцкистом С. Новиковым, который в своей статье 4-х летней давности приводит, практически, точно такие же аргументы против диктатуры рабочего класса на первой фазе коммунизма. Мы подробно рассматривали этот вопрос в нашем журнале № 13 (2005). Однако явно назрела необходимость разъяснить еще раз.
Необходимость диктатуры рабочего класса объясняется тем, что весь период первой фазы коммунизма (в просторечии называемой социализмом) идет борьба между новым, коммунистическим, и старым, капиталистическим - в экономике, политике, бытовой сфере… Причем, коммунистическое - это научное и сознательное (а не примитивно-карикатурное, подкрашенное кровавыми разводами, где повсюду бегают пролетарии с «маузерами», «диктуют» и «пуляют»), а капиталистическое - это и сознательное (не будет же Пригарин отрицать существование противников коммунизма), и несознательное (традиции, пережитки, мелкобуржуазная среда). Пригарин, как и Новиков, не понимает, что классовая диктатура исчерпает себя только с исчезновением классов. Таким образом, диктатура рабочего класса отомрет вместе с рабочим классом, в тот момент, когда общество станет однородным. А это, в свою очередь, произойдет с ликвидацией деления людей на носителей преимущественно умственного или физического труда, поскольку именно это деление и является объективной исторической предпосылкой возникновения социального неравенства, эксплуатации и классов.
В этом смысле - да, диктатура необходима, и над крестьянством тоже. Над его мелкобуржуазной стихией. И, да, над интеллигенцией, над ее чванством и буржуазными пережитками. И еще над совслужащими - всеми членами ЦК, министрами, директорами заводов.
При этом, основным содержанием диктатуры рабочего класса является, конечно же, не «использование крутых мер», не «карательные функции», а воспитание, т.е. превращение всех граждан в сознательных строителей коммунизма, т.е. создание системы убеждения, основанной, прежде всего, на поднятии общей грамотности населения, и вовлечении населения в политическую жизнь.
2. Конечно, здесь самый болезненный вопрос о репрессиях и реабилитации. Позиция современных сталинистов во многих случаях задается с предельной откровенностью: «...на свободе оказались не только некоторые необоснованно репрессированные, но и очень многие законно осужденные...». Спорить с подобными взглядами невозможно - нас разделяет не только политическая, но и морально-этическая граница. Бессмысленно снова напоминать этим людям, сколько во время «большого террора» погибло старых большевиков, делегатов съездов и членов ЦК партии, народных коммисаров и командиров Красной армии, не говоря уже о просто советских людях - коммунистах и беспартийных.
Где Пригарин общался с этими «современными сталинистами»? Наверно, там же, где и со «специалистами «по расовому вопросу». В этом небольшом абзаце выставлено все непонимание автором вопроса о классовой борьбе при первой фазе коммунизма. Начну разбор с показательного момента. Пригарин пишет, что «погибло старых большевиков, делегатов съездов и членов ЦК партии, народных комиссаров и командиров Красной армии, не говоря уже о просто советских людях». Казалось бы, с точки зрения морально-этической, не важно, какую должность занимал невинно погибший. Но наш поборник этики и морали не случайно выделяет группы высокопоставленных работников. В этом одна из основных сторон хрущевины, то, что позволило Хрущеву 10 лет вытворять в стране что хотел, то, за что ему поют дифирамбы не только левые паразиты, но и многие бывшие «партократы», конвертировавшие должности в капитал. Пригарин намекает, что «старые большевики, делегаты съездов…» либо не подсудны, либо априори не виновны. Хрущев именно это и сделал - он сделал «номенклатурщиков» неподсудными. Теперь никто из них не отвечал головой за свою работу, за людей, за дело. Так началась безответственность, а с ней и коррупция. Да за такой подарок партийные руководители и терпели сумасбродного Хрущева 10 лет.
Писать о невинных «старых большевиках, делегатах съездов и членах ЦК» может только либо очень лукавый, либо очень наивный человек. Я не верю, что руководитель группы, пусть хоть и очень маленькой, но гордо называющей себя РКП-КПСС, не наблюдал уже в этом веке фракционной борьбы в партии. Пусть бы вспомнил, почему он расстался с Бузгалиным и Колгановым, как и почему произошел их разрыв с Крючковым, как самого Пригарина покинула группа ради Шеина и т.д.
После революции в компартию полезла, по выражению Ленина, «всякая сволочь», более того, в партии, на тот момент, «сволочи» и своей уже было немало. Неужели у пожилого человека, Пригарина, сохранилось еще столько детской наивности, что он думает, что межрайонцы, старые меньшевики и прочие приходили в РКП(б) полностью идейно разоруженными? Разве не об обратном говорят факты - поведение Зиновьева и Каменева в октябре 17, поведение Троцкого во время подписания Брестского мира, дискуссии о профсоюзах, «новая оппозиция»… Уже тогда было видно, что оппозиционеры готовы рисковать всеми завоеваниями ради СВОИХ целей. Что же изменилось к концу 30-х? Изменилось несколько условий.
1) Вырос слой молодых партийных руководителей, что привело к тому, что бешеная необходимость в хоть каких грамотных кадрах «старых большевиков», которая и заставляла Ленина мириться с Зиновьевым, Каменевым, Троцким, стала отпадать.
2) Победы в многочисленных партийных дискуссиях и успехи в строительстве коммунизма помогли команде Сталина упрочить свой авторитет в партии и массах, за оппозицией шло все меньше народа.
3) Сами оппозиционеры в результате длительной фракционной борьбы, а, также видя первые два пункта, перешли к другим методам - прямо нарушая не только партийный устав, но и УК. Хотя, чем, по сути, отличается предательство в 36-ом году от предательства в 17-ом? Или саботаж жизненно важной для страны стройки от саботажа жизненно важного для страны Брестского мира?
Суды над «старыми большевиками, делегатами съездов и членами ЦК» проходили открыто. Протоколы можно прочитать и сейчас. В отношении всех осужденных по «громким процессам» у меня нет никаких оснований сомневаться в справедливости и обоснованности приговоров.
Другой вопрос - осужденные простые люди. То, что среди них были невинные, было подтверждено партией уже в 1938 году. Расстрел невиновных, т.е. честных советских людей - это не перегиб и не ошибка. Это именно форма классовой борьбы с коммунизмом. Очевидно, отправляющий на расстрел невиновного не перегибал. О перегибе можно было бы говорить как о МЕРЕ наказания ВИНОВНОГО. Об ошибке можно было бы говорить, если бы это были единичные факты. Работник НКВД, фабрикующий липовое дело, не мог не понимать, что работает против коммунизма. Нет никаких объективных причин, в силу которых врагам советского строя невозможно было оказаться среди работников НКВД. Особенно грамотным и начитанным дворянам, бывшим работникам банков, недобитым белогвардейцам… Неужто враги рассуждали так: «В промышленность будем пробираться, в армию будем, а НКВД не пойдем, брезгуем»? Враги и оппозиционеры всегда пытались занять руководящие места, об этом пишут в мемуарах все «победители КПСС», в частности, такие, как Яковлев. А НКВД в ситуации надвигающейся войны и обострения классовой борьбы был одним из ключевых наркоматов. По крайней мере, Ягода на суде признался, что, пользуясь положением, везде расставлял своих и только своих людей, выживая всех, кого удавалось, если тот проявлял себя как последовательный коммунист.
А было их - назову лищь одну цифру - 700 тысяч расстрелянных за два года, 1937-й и 1938-й. Так вот, считать их, за исключением «некоторых», пятой колонной, - вот это и есть «разлагающая клевета, невиданное очернительство, дегероизация отечественной истории».
Пригарин опять, как в случае со «старыми большевиками», пытается поить читателей сладеньким сиропчиком, намекая, что в стране не могло быть 700 тысяч врагов социализма, что все, «как один, в едином порыве», поддерживали ВКП(б). Нужно еще посчитать, сколько среди расстрелянных было настоящих коммунистов, хороших специалистов, уничтоженных именно противниками сталинской политики индустриализации, коллективизации, культурной революции по указке Ягоды.
Конечно, нам всем хотелось бы, чтобы мероприятия диктатуры рабочего класса по воспитанию коммунистических взглядов работали с предельной эффективностью. А лучше автоматически. Чтобы все крестьяне, получив из рук Советской Власти землю, сразу прониклись не только благодарностью, но и сознательностью, и пошли в колхозы. Чтобы рабочие перестали тащить со своих (в полном смысле слова - СВОИХ) заводов все, что плохо лежит. Чтобы интеллигенты, получившие свободу творчества, стали вдохновенно творить, а не мечтать о том, как при капитализме их гений оплачивался бы жирнее, а развлечений было бы больше.
Однако, так не бывает. Коммунистические взгляды не получаются от созерцания красного знамени и прослушивания «Интернационала» по радио. Выработка этих взглядов - это труд, как учителя, пропагандиста, так и обучаемого.
Пригарин утверждает, что писать о том, что к 30-м годам 0,4 % (численность населения СССР по переписи 1939 года 170 млн.чел) населения относилась к Советской власти резко враждебно вплоть до открытой борьбы - это очернительство, а писать, что Советская власть, ни за что ни про что, эти 0,4 % населения убила - это хорошо и верно. Тоже логика.
Наоборот, в историю были возвращены многие герои революции и гражданской войны, строители социализма.
Ситуацию с историей СССР при Хрущеве можно проиллюстрировать двумя анекдотами. Первый - «у нас непредсказуемое прошлое», а второй «ложки потом нашлись, а осадок остался». Если говорить об ощущениях простых людей от такого «возврата в историю», то получалось, что нерепрессированные «герои», вроде как, виноваты в репрессиях, не заступились за невинных товарищей, промолчали, а репрессированные тоже «подпорченные». Настоящими остались только те, кто до 30-х не дожил. Но главное не это. Главное, что психологически пропал момент надежности, уверенности в партии.
Ломая сталинский авторитет, отбрасывая его политическое и теоретическое наследие, сам Хрущев не обладал ни авторитетом, ни сколь-нибудь интересными идеями. Эта ломка вызвала череду расколов в мировом коммунистическом движении, позволила окрепнуть и развиться новым оппортунистическим направлениям.
Отрицание сталинской экономической теории построения коммунизма автоматически подняло на щит раскритикованных Сталиным экономистов, громкая реабилитация осужденных по «Ленинградскому делу» вытащила на свет идеи Вознесенского - всё это не могло не привести к практическому уничтожению советской экономической науки, закрытию в ней марксистского направления. Советская академическая наука начала борьбу против марксизма.
Тогда же, при Хрущеве, появилась целая плеяда мелких и крупных пакостников, антикоммунистов, удобно устроившихся на шее советского народа борцов со сталинизмом - все они потом назовут себя «детьми кукурузы», т.е. «детьми ХХ партсъезда».
Далее Пригарин переходит к рассмотрению экономических «пятен» на «светлом образе» Хрущева. Тут еще более, чем в вопросе о репрессиях, автор упирает на эмоции, он стыдит оппонентов:
…Не хочется переходить на личности, но особенно неловко выслушивать подобные проповеди от людей, которые большую часть жизни занимали высокие должности (не сомневаюсь, что заслуженно), и в силу этого были и сыты, и обепечены «убогим комфортом».
Основное содержание «экономического блока» оправданий состоит из выдернутых фактов. С одной стороны, все достижения, к которым пришел СССР к середине 50-х, оправившись от войны, развиваясь, ставятся в заслугу Хрущеву: снижение пенсионного возраста, сокращение рабочей недели. А с другой - полностью игнорируется разработанная при Хрущеве, но начатая уже без него реформа 1965 года. Но на это несмываемое «пятно» была пришита яркая аппликация в виде герани на окнах новых квартир в пятиэтажках.
А для двух пятен поменьше - ликвидации МТС и прекращения снижения цен - была предпринята попытка стирки.
5. Самое тяжелое из экономических обвинений - роспуск машино-тракторных станций (МТС). Сейчас уже мало кто помнит, что это были государственные предприятия, одно или несколько на район, в которых была сосредоточена вся без исключения сельскохозяйственная техника (трактора, комбайны и т.п.). Колхозы же владели только простейшими орудиями и инвентарем. …Так продолжалось до 1958 года, когда МТС были преобразованы в ремонтно-технические станции (РТС), а техника продана колхозам. … И крестьяне уже стали не те, что раньше - машинами их было не удивить. Поэтому передача техники колхозам явилась такой же неизбежной, как создание МТС за тридцать лет до этого. Что же до упрека, что этот шаг дал «толчок превращению средств производства в товар, ибо МТС являлись однотипным с социалистической индустрией сектором», то должен напомнить, что именно при Хрущеве, начался массовое преобразование колхозов в совхозы, то есть расширение социалистического сектора и превращение крестьян в рабочих и служащих.
В том-то и дело, что у Хрущева «удачно» совпали продажа техники и преобразование колхозов в совхозы. Преобразование это было массовым и зачастую формальным. Характер труда, распределение труда между колхозным/совхозным хозяйством и личным подворьем, уровень культуры и культурного обеспечения, психология, в конце концов, не менялась. Бывшие колхозники, т.е. объективно ДРУГОЙ класс, коллективные мелкие собственники, просто меняли название, привнося в социалистическое хозяйство большую долю товарно-денежных отношений.
Продажа МТС колхозам - это прямое отрицание написанного Сталиным в 1952 году:
… предлагая продажу МТС в собственность колхозам, т.т. Санина и Венжер делают шаг назад в сторону отсталости и пытаются повернуть назад колесо истории.
Допустим на минутку, что мы приняли предложение т.т. Саниной и Венжера и стали продавать в собственность колхозам основные орудия производства, машинно-тракторные станции. Что из этого получилось бы?
Из этого получилось бы, во-первых, что колхозы стали бы собственниками основных орудий производства, то есть они попали бы в исключительное положение, какого не имеет в нашей стране ни одно предприятие, ибо, как известно, даже национализированные предприятия не являются у нас собственниками орудий производства. Чем можно обосновать это исключительное положение колхозов, какими соображениями прогресса, продвижения вперед? Можно ли сказать, что такое положение способствовало бы повышению колхозной собственности до уровня общенародной собственности, что оно ускорило бы переход нашего общества от социализма к коммунизму? Не вернее ли будет сказать, что такое положение могло бы лишить отдалить колхозную собственность от общенародной собственности и привело бы не к приближению к коммунизму, а наоборот, к удалению от него?
Из этого получилось бы, во-вторых, расширение сферы действия товарного обращения, ибо колоссальное количество орудий сельскохозяйственного производства попало бы в орбиту товарного обращения. Как думают т.т. Санина и Венжер, может ли способствовать расширение сферы товарного обращения нашему продвижению к коммунизму? Не вернее ли будет сказать, что оно может лишь затормозить наше продвижение к коммунизму?
Основная ошибка т.т. Саниной и Венжера состоит в том, что они не понимают роли и значения товарного обращения при социализме, не понимают, что товарное обращение несовместимо с перспективой перехода от социализма к коммунизму. Они, видимо, думают, что можно и при товарном обращении перейти от социализма к коммунизму, что товарное обращение не может помешать этому делу. Это глубокое заблуждение, возникшее на базе непонимания марксизма.
Критикуя «хозяйственную коммуну» Дюринга, действующую в условиях товарного обращения, Энгельс в своем «Анти-Дюринге» убедительно доказал, что наличие товарного обращения неминуемо должно привести так называемые «хозяйственные коммуны» Дюринга к возрождению капитализма. Т.т. Санина и Венжер, видимо, не согласны с этим. Тем хуже для них. Ну, а мы, марксисты, исходим из известного марксистского положения о том, что переход от социализма к коммунизму и коммунистический принцип распределения продуктов по потребностям исключают всякий товарный обмен, следовательно превращение продуктов в товары, а вместе с тем и превращение их в стоимость.
Так и получилось на практике. МТС были фактически элементом объединения сельского хозяйства в единое предприятие. Планирование работы МТС заставляло колхозы координировать работы в крупном масштабе. Уничтожение МТС -
а) раздробило эти складывавшиеся агропромышленные комплексы на мелкие предприятия, что повлекло за собой усложнение планирования, увеличение планового «люфта»,
б) увеличило объем обменных отношений, как между колхозами, так и между сельхозпроизводителями и государством. Как, например, осуществлялся маневр техникой в условиях МТС? Колхозы согласовывали свои планы с МТС в единый план, в результате в горячую пору можно было создавать количественный перевес техники на каком-то из участков. После раздробления МТС эту проблему решали обменными отношениями типа «ты мне комбайны, я тебе кормовую свеклу»,
в) раздробление техники ухудшило среднюю механизацию каждого отдельного колхоза, соответственно, эффективность. Поставило технооснащенность сельхозпредприятия в зависимости от коммерческого успеха. Продал арбузы дорого на колхозном рынке - купил комбайны, выращиваешь картошку, сдаешь государству - ковыряйся хоть лопатой. В результате колхозы/совхозы резко дифференцировались по доле физического труда, что привело не только к росту доли физического труда в сельском хозяйстве и оттоку рабсилы в город (с закономерным ухудшением уровня жизни, о котором печется Пригарин), но и к росту мелкобуржуазных тенденций в психологии и отношениях на селе.
Дифференциация колхозов порождала такие негативные тенденции, как систематическое и непрерывное субсидирование «отстающих». А это, в свою очередь, приводило не только к дисбалансу плана и денежной массы на руках населения, т.е. к дефициту, но и вызывало недовольство колхозников, как в «отстающих» колхозах (они считали ситуацию несправедливой, поскольку видели объективные причины «отставания»: неудачные земли, неприбыльные культуры), так и колхозов-«передовиков» (они считали несправедливым, что государство дотировало «отстающих», возрождались старые кулацкие песни о том, что «они бедные, потому что мало работают»).
6. «Классическими» стали хвала Сталину за ежегодное снижение цен и осуждение Хрущева за отказ от этой практики. … От низшей (военной) точки, производство товаров потребления и продовольствия (за исключенем неурожайного 1946 года), быстро пошло вверх. Чтобы этот прирост могло получить население, нужно было последовательно, либо повышать заработную плату, либо снижать цены. Несправедливый, и более того, социально опасный разрыв сложился между высоко-и низкооплачиваемыми группами народа. Между тем, от снижения цен выигрывали все слои в равной мере, а если мерять не в процентах, а в рублях, то больше выигрывали те, кто больше получал. К примеру, от снижения цен на 10%, получавший тысячу рублей выигрывал сто рублей, а тот, кто зарабатывл сто рублей, - только десять. Поэтому руководство страны приняло новую стратегию: дополнительные ресурсы, возникающие по мере роста производства предметов потребления, направлять на увеличение денежной зарплаты отдельным категориям работников, при стабилизации цен.
Пригарин не понимает, и понять не хочет, что снижение цен - это сужение сферы товарно-денежных отношений. Такие мероприятия, в совокупности с борьбой за снижение затрат на производство продуктов, ведут к увеличению количества и улучшению качества товаров, т.е. к, тому самому, росту благосостояния народа. Причем, это вполне коммунистическая мера, рассчитанная не на определенные категории трудящихся, а на всех. А рост зарплат, сопровождаемый, к тому же, тем, что «часть средств стала направляться на стимулирование роста производительности труда», приводил к увеличению роли денег, расширению сферы товарно-денежных отношений. Такая хрущевская политика хорошо вписывалась в готовящуюся экономическую реформу 1965 года и внедрение хозрасчета.
В заключение можно подвести итог. Хрущев - в нашей истории фигура, во многом, знаковая. И знаменует она собой основную причину неудачи построения коммунизма в СССР. Хрущев - это образ невежества и чванства. Он воплотил их в своей личности полностью и продемонстрировал отменно. Конечно, он не один виноват. Виноваты все партийцы, особенно подобные Пригарину, которые не смогли ничего противопоставить хрущевской «номенклатурной революции». Но те проклятья, которые посылают в его адрес сталинисты, не всегда хорошо аргументированы, зато всегда заслужены.
____________________________________
Уважаемые читатели!
Заносите в закладки и изучайте наши издания:
I. Общественно-политический журнал «Прорыв»
II. Газета «Прорывист»
III. Телеграм-канал «Прорывист»
Поддержите редакцию:
I. Принципы финансирования
II. Подписка на газету
III. Заказ нашей брошюры почтой с автографом автора
IV. Заказ нашей книги «Жизнеописание красного вождя»