Словарь прорывца: власть
Слово «власть» обозначает такую исторически преходящую форму отношений между людьми, когда одни из них могут силой принудить других действовать в ущерб собственным интересам. Т.е. слово власть синоним некой односторонности, обозначаемой в литературе как отношение господства и подчинения. Власть есть процесс реализации разности потенциалов классов, наций, конфессий т.е. реального использования разности сил. Легко представить, что произойдет в США, если вся полиция в течение одного дня откажется от силовой охраны имущих от неимущих. Массовые погромы длятся в США по несколько дней тогда, когда полицейские всего на несколько часов утрачивают контроль даже над одним кварталом города.
В эпоху пролетарских революций закон отрицания отрицания, неизбежно ведет власть к своей противоположности т.е. к безвластию, но вовсе не к анархии. Многие наши ныне «орабевшие» современники не способны представить себе коммунизм, т.е. общество, члены которого не испытывают потребности во власти над собой. Спекулятивное сознание не учитывает, что всякая власть предполагает управление, но не всякое управление предполагает наличие власти.
Диалектика власти и анархии как раз состоит в том, что власть, как порождение эпохи разделения общества на классы, существует ради защиты вседозволенности для правящего класса, т.е. анархии в ее наиболее разнузданном виде. Единство власти и анархии в классовом обществе полностью соответствует учению диалектики о тождестве противоположностей. Власть есть условие реализации самых низменных моральных уродств класса господ. Тождество власти и анархии находит свое классическое воплощение в рабовладении, в феодальном абсолютизме, в геноциде индейцев Америки, в английской торговле африканцами, в европейском колониализме и фашизме, в современном глобализме олигархов и т.д. Бомбежки Югославии, Ирака, гигантские финансовые аферы, т.е. кризисы — свидетельствует о том, что анархический рай одних покоится на угнетении других.
Человеку, не усвоившему диалектику формы и сущности, трудно постичь противоположность власти в классовом обществе и «власти», возникающей в период борьбы за ликвидацию классов. Сходство внешних проявлений часто затмевает различие сущностей.
Выражение «диктатура рабочего класса» вполне заменяет короткое и тем удобное слово «власть» и обозначает, прежде всего, бескомпромиссность новой «власти», элемент силы в которой носит вынужденный характер.
В работе «Государство и революция» Ленин указывает, что государство эпохи диктатуры рабочего класса уже «не вполне государство» и, следовательно, его силовые функции — это уже не вполне «власть». Диктатура рабочего класса, если она осуществляется без искажения ее сущности и принципов, не является властью, поскольку ни в коей мере не защищает паразитизм класса победителя, поскольку рабочий класс и по определению, и по факту является непосредственно производительным классом. Противоположность понятий «власть» и «диктатура рабочего класса» вовсе не означает, что «диктатура рабочего класса» это нечто киселееобразное. Напротив, она более категорична, чем власть, главной ее задачей является решительное искоренение власти как формы отношений между людьми, а вместе с властью и класс пролетариев, в то время, как все другие классы проливали моря крови ради укрепления… своей власти.
Поэтому искренним ценителям свободы не остается ничего кроме как перестать «кормить» свое сознание абсурдной идеей гармонизации отношений в обществе через укрепление власти и, прежде всего, карательных сил. Но, поскольку власть буржуазии зиждется на силе, постольку пролетариату предстоит противопоставить буржуазии свою силу.
Некоторые полагают, что под силой следует понимать физическую, финансовую или вооруженную силу. Уроки из второй идеологической войны против коммунизма (первая идеологическая война охватывает период с 1903 по 1938 гг.), начатой внутри партии на ХХ съезде КПСС и завершившейся разгромом КПСС на ХХVIII съезде КПСС, извлекли далеко не все. Как показала практика, разность умственных потенциалов противоборствующих классов рождает еще больший властный эффект, чем разность чисто физических или сугубо военных сил.
Феномен власти возникает в эпоху становления частной собственности, когда один класс идейно дорастает до мысли о наличии объективных условий, позволяющих силовой заставить другой класс действовать самому себе в ущерб. Но люди оказываются в рабском положении не столько потому, что к ним применили силу, а только потому, что в конкретный момент истории они уступили своим антиподам в способности применить силу ума своего класса. Борьба за бесклассовое общество лишь начинается с устранения эксплуататорского класса от власти, но завершить эту борьбу может только построение коммунизма, т.е. царства научного уровня общественного сознания.
Как бы ни была сильна власть, история показала, что со временем «господа» неизбежно впадают в «ничтожество», а недавние «ничтожества» занимают господствующее положение. Достаточно ясно это проявилось во времена «великой» французской буржуазной революции, когда буржуа, веками кланявшиеся феодалам, организовали поточное обезглавливание аристократов. В свою очередь капитализм, как учил Ленин, невозможно было бы опрокинуть, если бы его не «подточила сама история».
Власть не терпит состояния покоя. Она начинает ускользать именно тогда, когда усиление внешних атрибутов власти (разросшаяся милиция, КГБ) не позволяет заметить объективной дезорганизации класса. Т.е. сами по себе инструменты власти (милиция, армия) ни фактом своего существования, ни абсолютным размером не являются властью в научном смысле этого слова. Армия и полиция в критической ситуации в значительной своей части ведут себя или нейтрально, или переходят на сторону нового «хозяина», если соотношение сил борющихся классов меняется коренным образом. Т.е. не силовые институты создают власть, а, наоборот, класс создает силовые институты под себя, но до тех пор, пока реальная власть действительно находится в руках класса. От реализации своей власти реальные блага получает только паразитирующий класс. Служащие его силовых структур, в своей основной массе, лично для себя из участия в силовых акциях ничего (кроме медалек, увечий, психологических потрясений) не получают и, следовательно, никакой власти ни над кем не осуществляют. Они сами являются лицами подневольными, выполняющими как раз самую мерзкую «работу».
С точки зрения диалектики, чем выше потребность господствующего класса в применении институтов власти по отношению к другому классу, тем, следовательно, меньше власти у самого господствующего класса. Необходимо помнить, что ни разросшийся КГБ, ни армия не поддержали ГКЧП, КПСС потому, что, задолго до августа 1991 года, рабочий класс (через хозрасчет и зарплату) сам отдал «власть» директорам, а армия перешла на службу к тем, кому рабочие подарили власть. Т.е. в августе 1991 года произошло лишь юридическое оформление факта ликвидации диктатуры рабочего класса в СССР. О роли предателей в этом процессе написано много, а вот анализом механизма «рассасывания» диктатуры рабочего класса, литература не балует. Обычно по этому вопросу даны наиболее общие утверждения, которые, как показала практика, не могут заменить теорию вопроса или научно-популярную, детализированную пропаганду уроков «перестройки».
Сформировался стойкий предрассудок отождествления «козлов отпущения» с властью. Из этого предрассудка часто вытекает оппортунистическая тактика приоритета «борьбы» против «ментов», «эфесбешников», а не за превращение пролетариев в класс, объективно превосходящий по силе класс господ. Смешно думать, что власть в древнем Египте принадлежала фараону, в древнем Риме — императору, а в США — президенту. Истории неведомы династии или формации, в которых бы не травили, не душили, не отстреливали фараонов, императоров и президентов. Подобные экзекуции и, завершившиеся ничем следствия по ним, показывают, чего действительно стоит «власть» фараона или, тем более, президента. Власть принадлежит классу. Многие же до сих пор путают учреждения и чиновников, призванных исполнять волю класса, с сущностью власти и поэтому бьются не с классом, а с его охвостьем.
Сущность есть «отношение противоположностей». Сущность власти заключается в отношениях между антагонистическими классами, которые могут быть только борьбой. Поэтому класс, который уклоняется от борьбы, неизбежно окажется в ярме. Сохранение и упрочение господства класса возможно ровно в той мере, в какой класс организован для сознательного и бескомпромиссного подавления противоположного класса. Чем меньшая часть класса участвует в сознательной борьбе, тем мучительней, а порой и трагичней протекает эта борьба. Как только класс перепоручает дело своей защиты силовым структурам, т.е. начинает уклоняться от классового единства в политике, он начинает терять реальную власть. В этом смысле сталинский период в истории СССР характеризовался именно растущей апелляцией партии к рабочему классу, особенно в период первых пятилеток и коллективизации. Великая Отечественная война подтвердила правильность этой линии. Даже противники Сталина вынуждены признавать, что против нашествия европейского фашизма воевал весь рабочий класс, чего не наблюдалось ни в Крымской, ни в русско-японской, ни в первой мировой войнах эпохи царизма, хотя церковь, а позднее меньшевики призывали народ сплотиться на период «войны против общего врага России».
История есть история классовой борьбы. Голландская, например, буржуазия освободила себя от гнета испанских феодалов, потому, что выступила целостно, как класс, всем своим движением выражая собственные интересы. Покончив с властью испанских феодалов, которые не объединились в этой борьбе как класс, а предпочли использовать армию, голландские бизнесмены, практически без паузы, обратили всю свою организованную силу на порабощение своих легкомысленных союзников, т.е. превратили большую часть крестьян в пролетариев, установив рекордную для истории капитализма интенсивность эксплуатации.
В 1990 году рабочий класс СССР не заметил, а СМИ сделали все, чтобы рабочие не поняли, что на некоторое время в стране вновь установилась диктатура… рабочих. В те месяцы ни демократы, ни армия не могли бы ничего сделать с рабочими, забастовавшими против бюрократии и взяточничества в стране. Рабочие могли бы продиктовать всем свои условия, если бы могли их сформулировать. Разложившаяся КПСС не смогла направить выступления рабочих в русло защиты их интересов. Получилось то, что обычно происходило в ходе буржуазных революций, когда предприниматели натравливали беднейшие массы города и деревни на феодалов, а затем устанавливали еще более жуткую тиранию над главной тягловой силой антифеодальной революции — над крестьянами и рабочими.
Демократы спровоцировали рабочих СССР на выступления против разложившейся КПСС не во имя интересов рабочих, а во имя смены партократов на демократов… у тех же кормушек. Комбинацию, рассчитанную на два хода, сами рабочие расшифровать не смогли, а голос активистов ДКИ (Движения Коммунистической Инициативы, «предтечи» РКРП) не был ими услышан. В те дни в среде бастующих рабочих был популярен лозунг: «Будем хорошо работать, хозяин будет нам хорошо платить». В результате, вместо того, чтобы воспользоваться всеми благами, которые дает классу организованность и боевитость, рабочие пошли… за ваучерами и к избирательным урнам… дарить власть буржуа. Коротко говоря, рабочие в очередной раз боролись за благо для всех, а буржуазия кралась во власть. Таскать для буржуазии «каштаны» из всех видов «огня» — судьба рабочих до тех пор, пока они пролетарии.
Трагикомизм истории власти состоит в том, что всегда и везде власть принадлежала объективно… более слабому, порой ничтожному классу. Численность господ (вместе с их обслугой, армией и полицией) всегда и везде многократно меньше численности трудящихся. И, тем не менее, десятки веков именно ничтожное меньшинство осуществляло власть над гигантским большинством. Но в том-то и состоит объективная диалектика, что огромной неорганизованной массе эксплуатируемых противостоит интегрированный через государство класс господ. Он потому и господствует, что организация, как говорил Ленин, удесятеряет силу.
Однако дело не только в умножении сил господствующего класса через его организацию, а, прежде всего, в ослаблении пролетарского класса через его конкурентное, государственное, национальное, профсоюзное, расовое разъединение. Следовательно, уничтожить власть над собой рабочие смогут тогда, когда им удастся преодолеть конкуренцию в своей среде в деле продажи рабочей силы, а вместе с ней, говоря словами Маркса, и самой шкуры хозяину. К удовлетворению коммунистов, часть работы по организации пролетариев в класс капитал проводит сам, причем не только через концентрацию капиталов и производств. Он это осуществляет при помощи непрерывного повышения эксплуатации, войн, финансовой и «культурной» экспансии. Но это все-таки навязанная форма реализации главного призыва марксизма: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь в свою политическую партию!».
***
Для академиков, расстриг, воров и шутов, составляющих основную массу сторонников демократии в России, единственным извиняющим обстоятельством является то, что они в студенческие годы пренебрегали изучением диалектики и поэтому до сих пор не замечают, что институт власти и институт управления это, как любят говорить демократы, объективно «две большие разницы».
Исторически, категория и сам институт власти возникли и развились исключительно из потребности одних индивидов навязывать свою эгоистическую волю другим людям. Институт и категория управления возникли и утвердились как реакция на разделение труда и его кооперацию, как продукт осознания необходимости координации усилий групп людей или всего социума. Поэтому для достижения общественно значимых целей человеку вполне достаточно осознать необходимость управления деятельностью общества. Однако для того, чтобы заставить человека действовать против его воли и сознания, необходимо учредить институт власти, т.е. государство (армию, полицию, прокуратуру, тюрьмы, палачей и т.д.), позволяющее одному индивиду, заставлять миллионы других людей выполнять его волю.
Таким образом, в каждом акте власти присутствует момент управления людьми, но не в каждом акте управления людьми присутствует элемент власти. Более того, в редкие мгновения просветления массового общественного сознания не только властители-диктаторы, но и управленцы самых высоких рангов несли предельно высокую ответственность перед народом за низкое качество своего руководства, вплоть до расстрела. В демократическом же обществе, основанном на частной собственности, при любом качестве управления, хозяин полновластен и не отвечает перед своими подчиненными даже если годами не будет выплачивать им заработную плату.
Поэтому надо обладать бездной нахальства, чтобы в обществе, в котором сохраняется частная собственность и фигура хозяина, искать народовластие.
Органы управления могут создаваться на самой совершенной соревновательной основе между претендентами, при самом пристальном и гласном контроле со стороны всего общества, или господствующего класса, но это вовсе не означает, что кто-то из управленцев получит власть, т.е. право распоряжаться жизнью, имуществом и даже временем людей по своему личному усмотрению, что и является главным признаком наличия власти.
Управленцы имеют право повелевать людьми и проявлять личное творчество лишь с точки зрения оптимизации способов решения задач, выработанных и одобренных самим обществом или господствующим классом. Как известно, в демократической Америке несколько президентов поплатились жизнью только за то, что спутали свое право управлять обществом по указке толстосумов с правом принимать решение отличное от мнения даже части этих самых толстосумов, т.е. ненароком вторглись в область, которая действительно именуется властью.
Демократы успешно делают вид, что не знают, что хозяин, этот монарх и император в своей фирме, позволяет им избирать лишь представителей своей личной интеллектуальной дворни, главной задачей которых является проведение политики по сохранению и упрочению власти хозяина.
Многовековая попытка построить бесконфликтное общество на принципах демократии потому и не имеет сегодня заметного положительного итога, что обрекает человечество на погоню за идеей более абсурдной, чем сама абракадабра. Искать демократию в обществе, разделенном на класс богатых и массу бедных также абсурдно, как и ловить в здании университета преступника только потому, что известна его воровская кличка: «профессор».
Таким образом, с гносеологической точки зрения, т.е. с точки зрения теории познания, демократия, как словесно-логическая конструкция — абсурдна.
С исторической же точки зрения приходится признать, что семьдесят веков писаной истории человечества прошли под знаком диктатуры сильного над слабым, образованного над невеждой и слово «демократия» ничего не меняло во взаимоотношениях хозяина и его работника, скольких бы императоров и президентов демос не выбрал на свободных голосованиях, пока, существовали отношения частной собственности между людьми.
Диктатура рабочего класса является естественным развитием прецедентов, имевших место в истории, когда, например, раб, за счет возросших умственных способностей, разорял своего владельца, дошедшего от безделья до обезьянодебильного уровня, и становился его хозяином, когда крепостной крестьянин превращал своего кутилу-дворянина в должника, скупал его имение и сам превращался и в диктатора, и в паразита одновременно.
Рабочая угнетаемая масса, когда она становится действительно классом, разрывает порочную цепь замены одного типа эксплуататоров другим его типом, превращения бывшего эксплуатируемого в нового эксплуататора. Рабочий класс делает диктатуру человека труда над закоренелым паразитом — правилом всего переходного периода от капитализма к коммунизму. Придя во власть, вместо гнусненького использования сладеньких словосочетаний, вроде демократии, рабочий класс, со свойственной ему прямотой и непринужденностью, открыто заявит об установлении своей диктатуры, не перерождаясь в класс паразитов.
Именно эта перспектива вызывает у демократических приживалок наибольшее смущение. Анекдотичность же ситуации заключается в том, что, пробыв семьдесят веков под безжалостной пятой диктатуры фараонов, императоров, царей, буржуев, короче говоря, хозяев, большинство современных интеллигентов проявляют типично лакейскую гордость: покрутившись у господского стола, привычно косясь на палку, вылизав все блюда после хозяйской трапезы, они не желают подчиняться диктатуре какого-то там рабочего класса. Семьдесят веков самая беспардонная диктатура прикрывалась фиговыми листками сначала богопомазания, затем демократии, а когда впервые человечеству предложили не играть словами, а называть вещи своими именами и заменить диктатуру паразитов на диктатуру рабочего класса, то почти вся графоманствующая дворня буржуазии выступила против рабочих.
В обыденном смысле слово диктатура означает ничем, никакими писаными законами не ограниченную, никакими «жентельменскими» обязательствами не связанную власть кого-то над кем-то.
Не требуется дополнительных разъяснений относительно того, что диктатура и как явление, и как термин возникли вне какой бы то ни было связи с Марксом или Сталиным. Диктатура, как форма отношения между людьми, есть целиком и полностью продукт человеческой культуры периода возникновения и господства частной собственности. Поэтому рабочий класс ничего не изобретает, а наоборот, родившись на закате эпохи частной собственности, он берет себе на вооружение все те общечеловеческие ценности, которые были освоены не только задолго до возникновения идеи диктатуры рабочего класса, но и самой фигуры промышленного рабочего.
Коренное отличие диктатуры рабочего класса от диктатуры эксплуататоров заключается в том, что диктатура рабочего класса преследует цель организации жизни общества в соответствии с объективными законами развития общества и индивидов, в то время, как диктатура эксплуататоров стремится удержать жизнь в русле юридических законов, т.е. правил, сформулированных на основе обыденного уровня мышления.
Следовательно, диктатура рабочего класса в строго научном смысле слова является не диктатурой людей над людьми, а диктатурой объективных законов.
***
Власть есть слово, принятое для обозначения самой реакционной, животной формы отношений людей, не предполагающих ничего, кроме решительного силового принуждения большинства к выполнению любой прихоти меньшинства. Синонимом слова «власть» является выражение — агрессивный паразитизм. Власть, как социальный институт, возникла и существует в неразрывной связи с институтом паразитизма меньшинства и является важнейшим условием существования тирании любой этиологии. Поэтому нужно обладать бездной услужливой наивности, предполагая, что может существовать где-то власть, которая способна «укорениться» в землю и народ (выражение писателя Распутина) иначе как мечом и огнем.
Как можно было забыть историю, например, массового исхода за Дон крестьян России, стремящихся избавиться от власти даже самых «прогрессивных» царей и цариц? Нужно ничего не понимать в сущности вопроса о власти и в особенностях российской истории, чтобы родить трусливую утопию об «укоренении власти в народе» после всего, что написал по этому вопросу Салтыков-Щедрин. Немного найдется в мировой истории народов, которые, как русский народ, тоже поднялись бы на пять крупнейших крестьянских войн, суливших избавление русскому народу от власти феодалов и монархии. Иван Болотников, Степан Разин, Емельян Пугачев — и это только наиболее известные предводители крупнейших крестьянских восстаний. А сколько локальных крестьянских восстаний полыхало на территориях российской империи?
Нужно мыслить крайне неряшливо, чтобы не заметить ту беспрецедентную борьбу, которую вели поколения российских крестьян на протяжении 300 лет дома Романовых за свободу от всякой власти. Иное дело, когда власть, силой оружия и большой кровью, была все равно уже навязана. В этих условиях крестьянам хватало ума создать мечту о власти, в которой не было бы места самой власти, т.е. тирании, и нести эту мечту в ряды пролетариев, по мере реализации, например, столыпинской земельной реформы…
Это прекрасная черта ментальности русского крестьянина, продукт природной сметливости — наделять власть несвойственными ей функциями: добротой, умом, совестью, честью и, следовательно, недостижимыми для власти ориентирами, тем самым, морально уничтожая авторитет существующей власти над собой. В истории рабовладения, феодализма и капитализма нет прецедента, чтобы власть объявила ум, честь и совесть «краеугольными камнями» своего государственного устройства. Религия, меч, тюрьма и деньги — такова основа всех исторических типов и институтов власти в России до большевиков.
Распутин считает себя писателем земли русской, но не понимает важнейшей черты русского характера и, следовательно, тех причин, по которым русский народ, последним из европейских народов, сделал вид, что верит в библейские сказки, и поддался обряду крещения. Он дольше многих иных народов продержался в рамках общинного землепользования и до сих пор сохраняет местами колхозы и совхозы. Как показала история, он не пошел под власть папы римского, да и без собственных патриархов прошел славную светскую и советскую историю, за которые его клянут лишь наши российские СМИ. Нет признаков и того, что рождество и пасху русский народ отмечает с большей душевностью, с большей радостью, чем масленицу. Закономерно, что русские люди предметнее других народов прокладывали дорогу к светлому общинному будущему всего человечества, что именно русские, по мнению Сталина, сломали хребет европейскому, а фактически мировому, фашизму, что именно Юра Гагарин стал первым космонавтом планеты.
Даже если предположить, что где-то существует безукоризненная для всех времен теория власти, то и тогда нет никаких оснований рассчитывать, что именно институт власти способен остановить историю человечества на «нужном» для власти рубеже или направлении.
Историю общества определяют тенденции развития знаний об объективной действительности в широком смысле слова, а вместе с ними и развитие производительных сил общества, главным элементом которых является развивающийся, адекватно мыслящий человек. Динамично развивающимся производительным силам общества, прежде всего, самим людям, становится «тесно» в рамках существующих форм экономических отношений в то время, когда основной задачей власти и является насильственное удержание людей в рамках реакционных отношений. Поэтому, строго говоря, власть есть синоним слова конфликт, антагонизм.
Там и тогда, где и когда возникал конфликт между характером развития производительных сил и отжившими экономическими отношениями, там неизменно на первый план выступал феномен власти консервативного меньшинства над развивающимся большинством и наоборот. Иной логики не было и не может быть в обществе, где уже более пяти тысяч лет горит перманентный конфликт между узкой кучкой владельцев частной собственности, «замачивающих» друг друга при каждом удобном случае, и широкими массами населения, лишенными средств существования.
Победители в этой борьбе, т.е. очередная властная группировка, торопясь насладиться плодами текущей победы, в свою очередь, динамично пестовали силу, которая, будучи призванной производить и множить материальные и духовные радости для обладателей власти, на самом деле, объективно зрела для нового раунда в цепи исторических конфликтов.
Все исторические акты смены общественно экономических формаций были, с одной стороны, продуктами объективного развития производительных сил, но с другой стороны, актами борьбы за власть между предыдущим и грядущим поколениями тиранов. Поэтому, как отмечали классики марксизма, вопрос о власти был всегда коренным для эпохи частной собственности и только коммунисты попытались создать принципиально новую систему социальных отношений между людьми, свободную от посредничества института власти. Дело шло и идет до сих пор, но очень трудно, поскольку бороться приходиться с вековыми привычками, этическими штампами и невежеством миллиардов.
Многие, называющие себя марксистами, так и не поняли, что Маркс, говоря обо всей предыдущей истории человечества как истории борьбы классов, имел в виду не только и не столько борьбу рабов против рабовладельцев, борьбу крестьян против феодалов или борьбу пролетариев против капиталистов, хотя и высоко ценил эти всплески человеческого в забитых массах. Под историей классовой борьбы он, прежде всего, имел в виду борьбу класса рабовладельцев против первобытных общин, борьбу класса нарождающихся феодалов против рабовладельцев, борьбу класса начинающих предпринимателей против феодалов. Борьба эта всегда велась лишь ради отнятия власти у пока ещё господствующей группировки тиранов, но не ради устранения института власти вообще, а ради смены персон на «троне». Ведь только после «восшествия на трон» молодого класса новых тиранов мог начинать процесс приватизации их дворцов, порабощения всех производительных сил общества, всех свободных людей новым, более эффективным типом тирании.
Ясно, что без опоры на институты власти, т.е. на преторианцев, янычар, штурмовиков, «национальную гвардию», национальные тюрьмы, национальные спецслужбы, национальную полицию, осуществлять тиранию над своей нацией — невозможно. Ясно и другое, что именно новый нарождающийся класс эксплуататоров только и мог быть активным и изобретательным в борьбе за власть над своей нацией, поскольку очень предметно осознавал все выгоды от обладания ветвями власти. Историческая наука свидетельствует, например, что борьба рабов, всегда велась не за власть, а лишь за личную свободу. Всплески этой борьбы — есть редчайшие эпизоды истории, отдаленные друг от друга многими веками рабской покорности или известным библейским исходом. Крестьянские восстания тоже велись ради свободы от феодалов, а не захвата крестьянами власти. Да и пролетарии сами по себе веками не поднимаются выше уровня экономической борьбы.
И наоборот, история любого аристократического рода, монархического дома, предпринимательского клана, демократических вождей, есть история непрерывной борьбы именно за власть как важнейшую предпосылку максимизации доходов той или иной семьи аристократов, олигархов, демократов.
Иными словами, поскольку именно господствующие классы являлись носителями образованности, то им была присуща и наибольшая изощренность, инициативность и предельная кровопролитность их политики борьбы за власть. В эпоху английских, французских, американских «Великих буржуазных революций» штучное применение ядов, мастеров «плаща и кинжала» было заменено демократическим, поточным повешением аристократов, организованной рубкой их голов, в т.ч. и на гильотине. Т.е., если даже массы необразованных крестьян раз в несколько веков созревали для борьбы против власти феодалов, то нарождающийся класс предпринимателей использовал этот порыв безграмотной массы, для замены религиозно обоснованной тирании феодальных аристократов, националистически обоснованной властью предпринимателей и с теми же целями. Поэтому, если кто-либо найдет хоть одно отличие феодальной земельной собственности от буржуазной, то это будет огромной удачей.
А, как известно из теории коммунизма, целью коммунистической революции и коммунистической организации общества, впервые в истории человечества, является не захват власти коммунистами вместо класса капиталистов, а оказание производительным силам общества «первой помощи» (политической, руководящей и направляющей) в их самодеятельном движении по пути к коммунизму, объективные предпосылки которого даже в феодально-монополистической России вполне созрели уже к октябрю 1917 года.
Поэтому Ленин никогда не ленился писать длинно: «диктатура рабочего класса», когда вел речь о сути политического устройства общества в переходном периоде, о том, что и кто придет на смену власти буржуазии. Он редко употреблял даже такое распространенное в те годы выражение как «диктатура пролетариата», сознавая недостаточное его соответствие диалектической логике. Разумеется, Ленин иногда использовал и слово «власть», но это только потому, что обыватель царской России, составлявший большинство ее населения, власть околоточного надзирателя принимал и понимал лучше словосочетания «диктатура рабочего класса» и даже в 1905 году наивно ходил просить реальную власть, т.е. главного тирана России, улучшить жизнь рабочих и крестьян.
В силу этого и ряда некоторых других объективных обстоятельств, какой бы развитой ни была теория власти рыночного сообщества, какой бы успешными не казались примеры из практики пробуржуазных политиков, — эти знания для коммунистов не имеют никакой конструктивной ценности. Эти знания лишь раскрывают глаза на тираническую сущность рыночной политической системы. Их необходимо знать, но понимать, что эти средства неприменимы для строительства коммунизма в той же мере, в какой невозможно кузнечным молотом производить, например, качественные лицевые пластические операции.
И если читатель признаёт, что коммунизм есть форма отрицания капитализма, что капитализм и коммунизм — это антагонистические противоположности, то придется признать и абсолютный вывод, вытекающий из данного обстоятельства: ни одна из форм общественных отношений, органичных рыночному демократическому капитализму, не приемлема в полном коммунизме, даже демократический централизм.
В той же мере, в какой институт военно-политической, жандармской формы власти, говоря медицинским языком, для капитализма жизненно показан, в той же мере, подобные институты власти для дела строительства коммунизма — смертельны, что и показала «перестройка». Советская Армия, милиция, КГБ, которые 19 августа 1991 года без малейшего энтузиазма и убежденности вышли на улицы Москвы, формально выполняя приказы ГКЧП, они же 22 августа 1991 года, как полноценные предатели, приняли новую общественно-экономическую систему, а уже 23 февраля 1992 года, вновь, как и в 1905 году, зверски избивали ветеранов ВОВ, участников коммунистической демонстрации на проспекте им. Горького.
Капитализм не может развиваться, тем более интенсивно, если опережающими темпами не укрепляется совокупность институтов власти, их военно-техническая база.
Если же в ходе строительства коммунизма возникает речь о необходимости укрепления социалистического государства, ужесточения работы органов государственной безопасности и охраны правопорядка, то это свидетельствует лишь о том, что строительство коммунизма практически прекратилось.
Правда, эта закономерность не распространяется на переходный от капитализма к коммунизму период, пока существует внешняя угроза и внутренняя контрреволюция. В переходный период классы, теряющие власть, озверело дерутся за восстановление своей власти и поэтому не могут обходиться без вооруженного терроризма. Но когда интервенция отбита, когда внутренняя контрреволюция уже сама сбежала за рубеж или депортирована, наступает период, когда не сила оружия, а исключительно уровень научности коммунистической организации жизни общества придает ему устойчивость и перспективность.
Ничуть не преувеличивая, необходимо признать, что СССР победил в Великой Отечественной войне не потому, что была сильная Красная Армия, а потому, что Сталин успел перевести большую часть производительных сил страны в русло именно коммунистических производственных отношений, придавших экономике и населению беспрецедентную для мировой истории экономическую стойкость и социальную монолитность. Во всех фашистских мемуарах сквозит панический страх авторов перед, непостижимым для их сознания, фактом: нарастание большевистского танкового, авиационного, артиллерийского вала после двух лет «сокрушительных», как казалось гитлеровцам, военных поражений, территориальных, производственных и людских потерь.
Но большинство современных коммунистов настолько примитивно понимают суть диаматического учения о «власти», что увлекаются примитивным словесным бланкизмом, практическим бернштейнианством или, участвуя в рыночной парламентской бодяге, пытаются убедить избирателей, что коммунисты смогут организовать власть, в условиях рыночной экономики, даже лучше, чем сама буржуазия. Такими настроениями сегодня особенно грешат Зюганов, Примаков, Симоненко и Миронов. На этом же пункте вот уже более 100 лет «спотыкаются» коммунистические партии практически всех развитых европейских капиталистических стран, так и не научившиеся извлекать уроки из своих многочисленных парламентских побед и следующих за ними обязательных поражений. Совершенно оппортунистичен третий поход Зюганова на выборы президента РФ, как и все объявленные им пункты программы — очередное, третье тому доказательство.
***
Политическое знакомство человека с марксизмом обычно начинается как раз с признания той истины, что власть в обществе принадлежит не президенту, не публичному органу, выборному или назначенному хоть бы даже и самим богом, а господствующему классу. Можно сказать, что это входная дверь в предбанник политической теории марксизма. Но левые, в полном составе соглашаясь с данным положением, при конкретно-исторической оценке выборов президента почему-то закрыли эту дверь «за собой» и бросились с пеной у рта доказывать, что власть буржуазии можно поколебать низкой явкой на выборах.
Что такое власть с точки зрения марксизма, а не методичек Йельского университета?
Во-первых, власть — это форма отношений между людьми. Во-вторых, власть — это такая форма отношений между людьми, суть которой состоит в силовом принуждении действовать по воле властителя. В-третьих, следовательно, государственная власть — это инструмент господства одного класса над другими классами. Политическая власть появляется вместе с возникновением непримиримости классовых противоречий, вместе с возникновением исторически устойчивой ситуации, в которой праздное меньшинство живёт за счёт трудящегося большинства.
Господствующие классы вот уже более пяти тысячелетий сознательно смешивают понятие власти и понятие управления, чтобы казалось, что государственное насилие жизненно необходимо, чтобы управлять обществом. Причиной, питающей этот стереотип, является то, что в любом классовом обществе в абсолютном подавляющем большинстве случаев акт управления возможен только при наличии в руках управляющего или за его спиной государственной власти, аппарата насильственного принуждения. Этот способ построения отношений и называется системой публичного права. Чиновник управляет, потому что способен в соответствии с озвученным публично законом употребить в отношении несогласных государственное принуждение. Предприниматель управляет, потому что право частной собственности на средства производства, социально-экономическим следствием которого является безработица и нищета большинства, обеспечено системой государственного насилия. Либо слушаешься предпринимателя и его менеджеров, либо погибаешь от холода и голода, не имея возможности покуситься на частные богатства не вступив в конфликт с профессионально организованным органом насилия. Аспекты регулирования системой права отношений граждан между собой, в форме ли физических или юридических лиц, производны от юридического закрепления частной собственности и государственного насилия как гаранта известного экономического и политического порядка. После разрушения СССР в законодательство буржуазной РФ перекочевало достаточно много старых социалистических норм права, теперь уже во многом ликвидированных, однако практика их правоприменения ясно показала, что если норма права вступает в противоречие с экономическими законами и волей господствующего класса, то она не работает. Это лишний раз доказывает, что не принятые законы создают социально-экономическую реальность, а наоборот, законодатель оборачивает социально-экономическую реальность в нормы материального и процессуального права.
Остаётся непонятым, что реальная власть в обществе находится не в руках высшего чиновничества, как это пропагандируется в учебниках политологии и на практике нашими левыми. Государственный аппарат — это, в первую очередь, аппарат насилия, «дубина», которая обеспечивает необходимый порядок. Реальная, фактическая власть находится в руках олигархического класса и власть эта, главным образом, экономического свойства. Государственный аппарат играет роль гаранта сохранения этой фактической власти, но не является её источником. Именно капиталистическая форма собственности создаёт те условия, которые заставляют большинство людей действовать вопреки их интересам. Это и есть власть — заставить человека, невзирая на его волю, идти против своих нужд, действовать по свободному усмотрению власть-держателя.
Фактическая экономическая власть всегда подкрепляется государственной властью — силовым принуждением. Несмотря на то, что при капитализме эксплуатация выглядит «всего лишь» как экономическое принуждение, гражданская сделка «свободных» субъектов на рынке, в действительности без силового поддержания порядка капитализм невозможен.
Квинтэссенцией насилия является обеспечение права частной собственности, главным образом на средства производства и объекты инфраструктуры. Поэтому насилие является сущностной стороной власти и экономическая власть олигарха всегда обеспечена политической властью служащего ему государства.
Проще говоря, государственную власть можно свести к принуждению, гарантом которого является профессиональное, организованное насилие.
«Государство есть продукт общества на известной ступени развития; государство есть признание, что это общество запуталось в неразрешимое противоречие с самим собой, раскололось на непримиримые противоположности, избавиться от которых оно бессильно. А чтобы эти противоположности, классы с противоречивыми экономическими интересами, не пожрали друг друга и общества в бесплодной борьбе, для этого стала необходимой сила, стоящая, по-видимому, над обществом, сила, которая бы умеряла столкновение, держала его в границах «порядка». И эта сила, происшедшая из общества, но ставящая себя над ним, всё более и более отчуждающая себя от него, есть государство».
Как видно, Энгельс определяет государство в первую очередь как социальную силу, обеспечивающую устойчивость известного положения вещей. Но в чём состоит этот «порядок»? Он состоит в господстве одного класса над другими классами, в эксплуатации, в обогащении меньшинства за счёт большинства. Поэтому государственная власть и классовое угнетение неразрывно связаны. Государственная власть соотносится с классовым угнетением как оружие в руках грабителя с самим актом грабежа.
Современное империалистическое государство разрослось до гигантских масштабов, уже не просто поставило себя над обществом, но и срослось с самим обществом. Отряд монополистической империалистической буржуазии (олигархи) сросся с высшим чиновничеством, а их капиталы переплелись с государственной собственностью. В пролетариате, в свою очередь, существенный по количеству отряд составляют бюджетники — от клерков и микрочиновников, до преподавателей и военных. Доля бюджетников в РФ — около 20% от всех трудоспособных. По числу, например, чиновников РФ обходит РСФСР на 20%. Это говорит, прежде всего, о том, что класс предпринимателей не способен употребить более менее целесообразно весь или почти весь объём рынка рабочей силы, поэтому буржуазное государство, исходя из коллективных классовых интересов буржуазии, вынуждено закупать рабочую силу оптом, подстраивая её под свои нужды. И вместе с тем государство углубляет и расширяет регулирование общественной жизни, особенно экономики, в интересах узкой прослойки самых влиятельных магнатов.
Сегодня государство выполняет некоторые специфические политико-экономические функции в интересах класса буржуазии, в первую очередь в интересах олигархии, необходимые для поддержания порядка и стабильности. К ним относятся протекционизм и внешняя политика, которые обеспечивают международные интересы российского крупного бизнеса. И, конечно, эти процессы подаются как борьба за национальную безопасность.
К общеолигархическим функциям буржуазного государства относится и социальная политика. Это специфическая форма перераспределения общественных благ, направленная на поддержание пролетариата в плане воспроизводства товара «рабочая сила» и утихомиривания политической активности масс.
Особой функцией буржуазного государства является также непосредственное вмешательство в экономику с целью выправить дисбалансы, управления финансами и тому подобной борьбы против экономических кризисов.
Кроме того, государство вынужденно выполняет функции по сохранению и воспроизводству некоторых материальных и духовных условий существования общества и регулированию отношений, которые не затрагиваются напрямую капиталом. Речь идёт, например, об экологии, поддержании необходимого уровня общей образованности, сохранению национальной культуры, искусства и т. п.
Если отвлечься от вышеперечисленных элементов государственной политики из-за их второстепенности, то останется сущностное — государство есть машина классового подавления. Из сказанного более понятна марксистская формула: политика есть самое концентрированное выражение экономики, стало быть, государство есть самое концентрированное выражение классовой эксплуатации и угнетения. И «выражение» не в смысле, что государство эксплуатирует пролетариат, государство не может эксплуатировать, так как не является человеком, но организацией, употребляемой для подавления одной части общества в пользу другой его части, а в смысле того, что оно есть необходимое проявление классовой эксплуатации и угнетения.
Всякие органы управления, в том числе и государственные, действуют исключительно в сфере оптимизации способов решения поставленных господствующим классом задач. Теория того, что чиновничество обладает властью — это предрассудок, крайне выгодный господствующему классу, который возбуждает тактику борьбы с режимом, отдельными лицами или органами насилия.
Сущность государства состоит в тождестве антагонистических классов. Сохранение и укрепление или ослабление господства одного класса над другими находится в прямой зависимости от степени его организации, особенно по отношению к другим классам. Поэтому господствующий класс проводит непрерывную политику дезорганизации всех других классов.
Вопрос о власти является коренным вопросом коммунистического движения. Источником власти, таким образом, являются не предвыборные урны, а крупная частная капиталистическая собственность. Какая бы пертурбация не произошла в органах государственной власти, реальная власть будет в руках тех, кто контролирует капиталы. Именно поэтому рабочий класс должен первым делом обобществить собственность, превратить частные капиталы в единый всеобъемлющий хозяйственный организм промышленного производства, развивающийся нарастающими темпами по научному плану. И это вопрос не юридический, вопрос не права собственности, а экономический, политический и хозяйственный — вопрос фактического налаживания всеобщего научного планирования как целесообразного способа воспроизводства всего общества.
То, что власть принадлежит классу на практике означает не столько то, что некая коллегия высших эшелонов буржуазии, «центральный комитет» союза промышленников и предпринимателей или какой-то тайный олигархический клуб выдвигает кандидатов, выпускает циркуляры или постановления по политическому руководству государством, хотя и такой вариант вполне возможен, но то, что в обществе, объективно расколотом на 5% «атлантов» и 95% пролетарских семей, на 5% «при деньгах» и 95% людей живущих от зарплаты до зарплаты, на 5% владельцев средств производства и 95% живущих за счёт продажи способности к труду, любой закон, любое государственное регулирование, любое вмешательство государства есть акт классовой борьбы в пользу меньшинства. Причём из 5% «лучших людей» львиная доля богатства принадлежит микроскопической прослойке, буквально нескольким кланам.
Классовый характер буржуазного государства заключается в том, что, во-первых, оно поддерживает и защищает социально-экономические условия эксплуатации — право частной собственности и наёмный труд. Во-вторых, с целью укрепления этого рыночного уклада, оно направляет свои усилия на поддержание баланса между социальным недовольством пролетариата и «экономическим ростом», «повышением конкурентоспособности экономики», «удвоением ВВП», «созданием инвестиционной привлекательности», «повышением деловой активности» и т. д., под которыми скрывается повышающаяся интенсивность эксплуатации и другие способы умножения частных капиталов. И только в-третьих, оно строится на принципах прямого воздействия конкретных магнатов, групп влияния на аппарат власти — как в форме персонального выдвижения высших должностных лиц и депутатов, так в форме лоббизма и даже через подкуп, шантаж, запугивание и т. п., вплоть до политических убийств, саботажа, организации вооружённого восстания и содействия интервенции.
Воспользоваться возможностью прямо влиять на аппарат власти теоретически может и любой пролетарий, но, учитывая господствующий экономический строй, «повлиять» он может в лучшем случае на распорядительные функции сотрудника ГИБДД.
Но это, конечно, пока он не присоединился к организованному рабочему классу, борющемуся за политическую власть — вот, где кроется настоящая силища, которой никакое государство не указ.
По поводу буржуазии, Ленин давал такую характеристику этих людей:
«Буржуазия, из своего экономического и политического опыта извлекла понимание условий сохранения «порядка» (т. е. порабощения масс) при капиталистическом строе. Буржуа — люди деловые, люди крупного торгового расчета, привыкшие и к вопросам политики подходить строго деловым образом, с недоверием к словам, с уменьем брать быка за рога».
Чиновники, обличённые властью, поэтому обладают свободой действия только в пределах первых двух пунктов, а третий пункт служит контролем со стороны экономически господствующего класса. Если политика государства будет систематически негативно сказываться на бизнесе крупных магнатов, они мигом «подкорректируют» и чиновников и принятые решения, в том числе через «независимые суды» и «независимую прессу».
Выборность государственного руководства относится к форме политической власти и указывает на то, что порядок формирования и построения органов власти — представительный. Парламентаризм как форма государственной власти свойственен количественно крупному классу буржуазии, ещё не находящемуся в фазе монополизма. При консолидации буржуазии, концентрации капитала, монополизации, появлению двух видов буржуазии — олигархической (крупной и сверхкрупной) и немополистической (средней, мелкой и микроскопической) — принципы парламентаризма задвигаются на задний план. Как, например, произошло в Британии или в США, когда в этих странах сформировались «двухпартийные системы». То же самое можно наблюдать и у нас после учреждения «Единой России». Форма власти, порядок построения и степень централизации приобретает известное состояние — «усиление вертикали власти», по выражению Путина. Однако формально-юридически парламентаризм, конечно, сохраняется. В противовес коллегиальному органу полномочиями накачивается должность президента или премьер-министра, которые и выступают ядром политической партии правящего класса. Взаимосвязь высшей законодательной и высшей исполнительной власти зависит от конкретно-исторических условий, традиций и особенностей страны. Но так или иначе противоречие этих «ветвей», как и судебной власти, прокуратуры и «власти» СМИ — весьма условно. Раздрай органов власти отражает раздрай в правящем классе, монолитность и сплочённость органов власти, хоть юридически и «разведённых» на ветки, отражает относительную монолитность и сплочённость правящего класса.
Может ли пролетариат, захватив президентский пост, направить в том или ином виде государственную политику в пользу своих интересов? Вполне может. Это показывает практика всякого рода «народных президентов», которые получив главный пост в стране, лавируя между классами, но отказываясь от диктатуры пролетариата, стараются направить силу государства на пользу социальным низам. Типичные примеры — Альенде и Чавес с Мадуро. Первый — пример неуспешный, вторые — успешный.
И опять же, приход к власти «народного» президента не означает, что некий пролетарский орган выдвигает кандидата, поддерживает его и руководит его действиями, хотя такой вариант вполне возможен. Суть — в проводимой государством политике, хотя бы и в лице высшего должностного лица буржуазного государства.
Но основное, чего никак не поймут ни критики, ни сторонники «народных президентов», что их реальная власть имеет своим источником не сами юридические полномочия, не выборное волеизъявление избирателя, а фактическую поддержку масс. Реальная власть, например, президента Мадуро, с одной стороны, опирается на поддержку большинства нации — и пролетариата и мелкой буржуазии, а с другой стороны, ограничена волей буржуазного класса, его способностью к сопротивлению, к влиянию на государство.
«Чтобы большинство действительно решало в государстве, для этого нужны определенные реальные условия. Именно: должен быть прочно установлен такой государственный порядок, такая государственная власть, которая давала бы возможность решать дела по большинству и обеспечивала превращение этой возможности в действительность. Это с одной стороны. С другой стороны, необходимо, чтобы это большинство по своему классовому составу, по соотношению тех или иных классов внутри этого большинства (и вне его) могло дружно и успешно везти государственную колесницу. Для всякого марксиста ясно, что эти два реальных условия играют решающую роль в вопросе о большинстве народа и о ходе государственных дел согласно воле этого большинства».
Однако дело в том, что ни Альенде, ни Чавес, ни другие «народные президенты», «социалисты», «антибуржуазные лидеры» не способны строить коммунизм. А значит, несмотря на то, что их политика несёт в себе элементы диктатуры пролетариата, диктатуры большинства против меньшинства буржуазии, но устойчивую власть организованного революционного рабочего класса такие режимы собой не представляют. Это примеры революционного сопротивления, примеры вспыхивания революционного движения, высокого, порой героического энтузиазма масс, но исторически бесплодного. Без революционной теории не может быть революционного движения. Это примеры революций без движения, революций совершенно метафизических. Когда могучая рука эксплуатируемых схватила за горло эксплуататоров, но не знает, что делать дальше. В голове — всё та же буржуазная идеология, мелкобуржуазные политические теории и прочий антимарксизм. Поэтому такие режимы половинчатые, часто терпят сокрушительные поражения или перерождаются, когда буржуазия подкупает, заставляет сдаться или убивает этих народных вождей.
Дружно и успешно везти «государственную колесницу» от станции «капитализм» к станции «коммунизм» может только организованный рабочий класс под руководством коммунистической партии в строгом соответствии с марксистской наукой. Поэтому, например, «колесница» Мадуро вращает свои колёса пока что вхолостую — отсутствует сцепление с дорогой в виде марксизма.
Короче говоря, практика показывает, что буржуазия, утратив контроль над президентским постом, упускает в известном смысле власть из своих рук, конечно, исключительно в силу разворачивания пролетарского или мелкобуржуазного наступления. Возникает новая ситуация классовой борьбы с новой расстановкой сил.
Вместе с тем, марксизм состоит как раз в том, чтобы рассматривать отдельные шаги и завоевания исключительно через призму конечной цели — полноценного завоевания рабочим классом политической власти, безраздельной диктатуры, гегемонии. Все вопросы политической тактики в марксизме прямо подчинены ходу и исходу классовой борьбы между буржуазией и рабочим классом и ничему другому. Никаких промежуточных эпох, исторических этапов, устойчивых состояний быть не должно. Тем более в виде рулёжки буржуазным государством в пользу пролетариата. Отсутствие движения вперед, при наличии соответствующих материальных условий, является движением назад. Поэтому марксизм учит рабочий класс разрушать буржуазное государство и учреждать свои органы власти.
Большевистский опыт показывает, что научно-выверенная модель диктатуры рабочего класса представляет собой, в первую очередь, мобилизацию сил всего рабочего класса как в вопросе принуждения и рабочего контроля, так и в вопросе созидания коммунизма. А это возможно только в том случае, если марксизм-ленинизм является единственной теоретической основой борьбы рабочего класса за социальную свободу, т.е., во-первых, когда партия как руководящая сила безукоризненно овладеет марксизмом и будет творчески развивать его и, во-вторых, когда партия поведёт бескомпромиссную борьбу против проникновения в рабочую среду оппортунистической идеологии.
Источником власти рабочего класса является его коллективная воля, которая выражается в обобществлении средств производства, т.е. подчинении всех общественных богатств прогрессу. Это возможно исключительно путём постановки и налаживания научного планирования воспроизводства всего общества.
***
В большинстве случаев сознанию трудно вырваться из пут стереотипов, которые веками формировались общественным бытием на почве частной формы отношений собственности в классовом обществе.
Если же исходить из коренного диаматического положения, что коммунизм и капитализм — суть противоположности, то придется признать, что и в вопросе управления нужно исходить не только из простого предположения о качественном различии отношений управления при капитализме и коммунизме, но и учитывать, что необходимая их противоположность не может быть достигнута иначе, как в русле действия закона отрицания отрицания. Т.е., подобно тому, как уже при социализме, то, что называлось государством уже не вполне государство, соответственно этому, управление в коммунистической среде уже не является управлением в рыночном, классовом смысле этого слова. Это новая, более высокая форма отношений, выросшая в процессе отрицания прежних форм отношений управления, качественно совершенно иное, противоположное, требующее и принципиально иной методологии исследования и, естественно, иной терминологии. Ведь невозможно ожидать положительного результата, если партия в научно-теоретическом отношении — малограмотная, население в вопросах коммунизма — неграмотное, а строительство коммунизма идет успешно потому, что все штатные управленческие должности заняты согласно результатам демократического голосования, как это было в КПСС со времен Хрущева.
Подтверждено многовековой практикой: чем выше компетентность индивида, тем меньше он нуждается в управлении, тем быстрее отмирает для него институт управления и объективные исторические предпосылки возникновения, существования и трансформации форм отношений управления. Именно поэтому Ленин требовал, чтобы каждая «кухарка», каждый пролетарий учились, но не столько управлять государством, сколько коммунизму.
Сложность и низкая, в большинстве случаев, результативность управления массами во все предыдущие эпохи порождена конфликтной, стихийной сущностью классового общества. В бесклассовом обществе не может возникнуть конфликтов, подобных восстаниям рабов, крестьянским войнам и пролетарским революциям. При коммунизме не будет тайных договоров между кланами по поводу уничтожения третьих лиц, как и слияния правоохранительных и мафиозных структур за неимением оных.
Управление в классовом обществе есть процесс непосредственного или опосредованного воздействия субъекта управления на объект управления с целью компенсации погрешностей, возникающих вследствие деятельности некомпетентного, неумелого или немотивированного объекта управления, т.е. ближайшего исполнителя. Причем, субъект управления стремится организовать процесс управления так, чтобы управляемые имели как можно меньше степеней свободы и, прежде всего, свободы присваивать ловко «неучтенную» часть выгоды от реализуемого проекта.
Как показал мировой исторический опыт, наибольшей продолжительностью и распространенностью характеризуется тиранический тип управления, не допускающий каких-либо отклонений исполнителей от решений хозяина под страхом добровольной или принудительной смертной казни управляемого. Такой, т.е. тиранический способ управления, есть форма соединения процесса управления с властью. В классовом обществе власть есть достаточное условие, делающее управление возможным. Нет власти — нет управления. В римском войске массовая управляемость поддерживалась децимацией.
Чем ниже компетентность, практические навыки и уровень мотивации объекта управления, тем дальше отстоят результаты его деятельности от цели, назначенной субъектом управления, если не используется механизм власти. Чем сложнее устроена система управления, чем больше в ней промежуточных звеньев, чем двуличнее нижестоящие управленцы, тем больше масса их собственных интересов и, следовательно, тем сильнее искажена прямая и обратная связь, тем более разрушительными будут последствия управленческих действий для системы в целом. Как это ни парадоксально, но все современные кризисы, катастрофы и войны порождены именно сущностью систем управления классового общества и, чем больше отклонений от ожидаемого результата, тем большие управленческие усилия прилагаются субъектами управления, тем ближе объект управления к разрушительному резонансу в системе.
Поэтому совершенно закономерны выводы диаматики о том, что при коммунизме, когда нет причин для двурушничества субъектов, когда преодолён узкопрофессиональный кретинизм, когда дипломированная некомпетентность кадров исключена научной системой образования и воспитания, то устанавливается и развивается компетентное самоуправление. Что, естественно, не имеет ничего общего с анархией, поскольку главным принципом компетентного самоуправления является осознанное следование каждого индивида объективным законам общественной необходимости, а не своим эгоистическим капризам и некомпетентным решениям хозяев.
Само собой очевидно, что, если коммунистическая теория исходит из неизбежности господства самоуправления в обществе, то система самоуправления должна быть апробирована, первоначально, в самой партии и, только так может быть доказана её состоятельность как высшей формы управления.
Но как коммунистическое самоуправление сочетается с принципом научного централизма?
Как две стороны одной медали — научности теории развития общества. Коммунистическая партия — единственная политическая партия, ставящая перед собой задачу при решении всех вопросов руководствоваться только выводами науки, т.е. наука и есть тот центр, вокруг которого организуется вся деятельность партии. Но в организации, в которой весь актив обладает необходимой компетентностью, когда двурушничества нет в сознании каждого активиста, практика выдвинет в координационный центр наиболее стратегически мыслящих товарищей. По крайней мере, Ленин требовал от партии такой кадровой политики, которая бы позволила в Госплане СССР сосредоточить все самые высокие научные кадры страны, чтобы Госплан превратился в центр не в силу прав, которыми его наделила политическая партия, а, прежде всего, в силу научного авторитета его работников.
Научный централизм актуален до тех пор, пока, главной заботой партии является управление становлением научности мировоззрения каждого партийца. Но, по мере роста компетентности большинства членов партии, происходит органичное объединение партийных усилий вокруг разработки и реализации программ, подобных ГОЭЛРО, а потому исключается как сознательное вредительство, так и головотяпство, которое в изобилии наблюдалось в СССР, когда компетентности партийных кадров и, даже, элементарной грамотности не хватало ни для обеспечения качества планирования, ни для умелого контроля за сознательными саботажниками и за изощренными иллюзиями деловитости партийных двурушников. Ведь оппортунистами, вольно и невольно, всегда были кадры, безграмотные в марксистском отношении, которые, не имея необходимой коммунистической образованности, будучи неспособными предложить пролетариям ничего конкретного, занимались политической трескотнёй и внутрипартийными интригами ради реализации своих мелочных амбиций. Между тем, в конкретных программах индустриализации, коллективизации и культурной революции В. И. Ленин видел высокое организующее начало, мощный потенциал для возникновения энтузиазма, самодисциплины и самоорганизации масс, и потому, назвав план ГОЭЛРО второй программой партии, выдвинул весьма емкую, но краткую, как всё гениальное, формулу: «Коммунизм — это есть Советская власть плюс электрификация всей страны». И мудрость эта была понята даже детьми.
Актив «Прорыва» отлично понимает, что масса людей с современным, тем более платным образованием, живущих в условиях беспрецедентного двуличия агентов рыночного либерализма, воспитанных, главным образом, потребностями конкуренции, привыкших работать из под стимула, т.е. из под палки, не могут легко и органично шагнуть в коммунизм, принять идею полной личной свободы, т.е. самоуправления на основе искреннего осознания объективных законов общественной необходимости, как условия достижения полного земного счастья для каждого человека.
Институт управления в классовом обществе существует исключительно ради того, чтобы обеспечить строго односторонние, абсолютные преимущества господствующему меньшинству, и это меньшинство не может собственными руками убить «курицу» управления, несущую элите золотые яйца.
Поэтому коммунистическая наука и не предлагает, что нынешнее поколение рыночных людей с их дисциплиной страха, шопинговой психологией, сразу же, после политического переворота, с утра, стройными рядами шагнут в коммунизм. Нынешним людям необходимо накушаться мерзостей капитализма, чтобы за ближайшие 10 — 15 лет, пережив несколько кризисов, банкротств и некоторое количество раз побывав в статусе уволенного, а точнее, выброшенного на улицу, в том числе врачей и учителей, расстаться с ожиданиями счастья при капитализме, как с иллюзиями вкладчиков МММ. Только пройдя несколько кругов рыночного ада, масса мещан, в том числе и дипломированных, станет более восприимчива к идеям коммунизма, гарантирующего каждому человеку развитие его творческого потенциала, его востребованность, что особенно важно, реализацию всех его самых смелых и разумных жизненных проектов.
Современное переселение больших людских масс Африки и Азии в якобы богатую Европу — подарок судьбы, который и не снился классикам марксизма. Такого массового разочарования европейской моделью капитализма, какое в ближайшее время может охватить и европейских туземцев, и переселенцев, ещё не знало земное сообщество, даже после двух мировых войн. Вопрос лишь в том, успеют ли к этому времени левые партии к своему названию присовокупить ещё и знания, чтобы выступить в роли авангарда, неоспоримая компетентность которого позволит избежать повторения ошибок всех предыдущих Интернационалов.
Управление, т.е. принуждение, как форма общественных отношений будет существовать, пока социум состоит из людей, чьи особенности позволяют относить их к противоположным классам. Многие, до сих пор, не понимают, что причина деления общества на классы не биологическая, не объективная, а исторически субъективная, в том смысле, что в человеке главным отличием от другого человека является не физиологическое и не богом дарёное, а сознательное. И, в зависимости от наполненности его сознания фундаментальной и актуальной информацией, от степени совершенства методологии его мышления, объективная практика расставляет людей на противоположные роли в обществе, что и позволяет их относить к различным классам, основные внешние признаки которых и сформулировал Ленин. Но, заучив эти внешние признаки любого класса, многие так и не поняли причины этого деления и не понимают до сих пор, почему они оказались в рядах эксплуатируемого, фактически, бесправного класса, почему хозяева обращаются с ними хуже, чем с болванками на складе заготовок.
Между тем, субъекты, которые на стадии первобытного коммунизма, в силу простодушия, отказали себе в интенсивном развитии своего сознания и остались слеповерящими и слабодумающими индивидами, и образовали класс людей преимущественно физического труда, давший миру, впоследствии, рабов, феодальных крестьян и пролетариев умственного и физического труда.
Чем тупее контингент, чем фрагментарнее его профессиональная подготовка, тем более он пригоден для эксплуатации, но, тем менее он способен к самостоятельному выполнению сложных работ, требующих творческого комплексного подхода. Поэтому, в условиях классового общества, т.е. общества, разделенного на большинство ограниченно мыслящих и меньшинство хитродумающих, по мере научно-технического прогресса, возрастала и усложнялась задача управления умышленно недоученными и однобоко дипломированными массами, т.е. всё сложнее решались и решаются задачи предупреждения, а чаще всего, задачи компенсации заведомых ошибок относительно малограмотного персонала и полной некомпетентности современных собственников предприятий и природных ресурсов. Дело дошло до того, что в развитых странах пришлось создавать министерства по чрезвычайным ситуациям, главной задачей которых является ликвидация последствий систематического техногенного и экономического кретинизма собственников средств производства и средств существования.
В коммунистическом обществе отношения управления людьми будут излишними, поскольку, или общество будет избавлено от дураков, прохвостов, и уродливо мотивированных людей, или коммунизм невозможен. Только при таких условиях возможно самоуправление. Достижимость самоуправления можно представить, как поездку в гости к знакомым на машине хорошего друга. Несколько человек хотят посетить родственника и просят своего хорошего приятеля «подбросить» их. Ясно, что при таких условиях не возникает товарно-денежных отношений, нет отношений управления ни с чьей стороны. Каждый участник этой поездки не собирается навязывать друг другу ничего. Водитель отлично знает маршрут, правила дорожного движения, но не навязывает друзьям, к кому ехать, и не учит друзей, как им вести себя в гостях. Друзья не вмешиваются в управление автомобилем, и все прибывают к месту назначения в отличном расположении духа. Это пример, разумеется, не стоит абсолютизировать, как любой пример, тем более, что строительство общества с совершенными отношениями между людьми, совершенно не похоже на поездку к друзьям, особенно в самом начале пути.
Уважаемые читатели! Заносите в закладки и изучайте наши издания:
I. Общественно-политический журнал «Прорыв»
Наши соцсети: Телеграмм, ОК, ВК, Дзен
Наш рутуб-канал "Научный централизм"