Археология переговоров двадцать первого века

Несколько "добрый день" одновременно влетают в мое ухо словно маленькие разбуженные осы. Я отмахиваюсь от них и открываю толстый наполовину исписанный блокнот в синем кожаном переплете с логотипом компании. Ни одного слова потом не разобрать, но я все равно старательно веду записи. Все рассаживаются, скрипя юбками и брюками о протертый кожзам неудобных стульев, и мы начинаем.

Соседка слева недоверчиво скашивает на меня глаза. Здесь многие с синими кожаными блокнотами с логотипом компании - как я узнала, их регулярно выдают в первые рабочие дни января - но никто не записывает. Парень в сером пиджаке с светло-серыми полосками, от которых рябит в глазах, рисует что-то цветными маркерами на белой глянцевой доске, прибитой к стене, хотя другие этого не делают. Чем-то выделяться здесь считается нормой. Говорят и пишут всегда по одному.

Пока я ищу чистую страницу, мужчина в синем свитере, из-под которого торчит голубой воротничок рубашки, начинает зачитывать текст с экрана компьютера.

Я пытаюсь записать то, что услышала. Справа от меня двое мужчин переговариваются громким шепотом, что осложняет мне задачу. Но так здесь принято, это я уже усвоила.

Все одеты в черный, серый или синий. Всегда больше мужчин, чем женщин. Принимала сюда меня девица в розовом, но сама она всегда остается снаружи. На второй день еще одна девушка в розовом выдала мне расписание, по которому я должна сюда приходить. Но в основном я ориентируюсь на толпу. Сидя за своим столом в общем зале я замечаю, как сначала один человек в черном, сером или синем идет в сторону Комнаты, потом другой, третий. Немного спустя образуется целый поток. Черно-серо-синий поток. Я опускаю скрещенные на кресле ноги на пол, разминаю пальцы, на ощупь сую ступни в неудобные черные туфли, толкаюсь носками, отодвигая кресло, разворачиваюсь, встаю, делаю два шага и вливаюсь в общий поток.

Комната вмещает большой стол, ряды стульев, самое разное количество людей и бесконечное число слов. К словам она наиболее терпима. Голубой Воротничок говорит очень мелодично и четко. Из его рта вытекает плавная струйка слов и растягивается куда-то под стол. Мне интересно, собирается ли там лужица или все впитывается в ковер (здесь он звукопоглощающий), но я сижу напротив, и мне не видно.

Буквы в моем блокноте ведут себя плохо. Я немного злюсь на них, но отношусь с пониманием. Сегодня слишком много говорят, я тороплюсь, записывая, и вывожу их криво. Им это не нравится.

Третьим слева от Голубого Воротничка сидит щупленький старичок с клочковатой седой бородой. Время от времени он открывает жухлый рот, но не производит ни буквы. Дальше - статная пожилая женщина в графитовом платье-футляре с рядом мелких черных пуговиц, удушающе застегнутых до самого горла. В перерывах между потоками слов Голубого Воротничка, которые становятся все скуднее, но более вязкими, и тянутся из левого уголка губ тонкой мутной нитью, дама в футляре роняет на белый стол отдельные буквы, похожие на трех- и четырехногих паучков. Они спрыгивают прямо на поверхность стола и, кажется, подворачивают тоненькие ножки. Бедняжки.

Потихоньку сую в рот лимонный леденец. Здесь так не принято. Разрешаются только высокие коричневые картонные стаканы с черными пластиковыми крышечками. Я вчера взяла такой один - запах отвратительный. Пришлось потихоньку поставить за фикус на подоконнике Комнаты.

Справа от меня маленькая круглая женщина с усиками отчетливо произносит слово “экскалация”. Лишняя буква К показывается в уголке ее рта и, проворно перебирая четырьмя тоненькими лапками, спускается по подбородку, вырезу голубой с воланами по рукавам блузки и спрыгивает на стол.

Время в Комнате часто идет без контроля. Когда никто за ним не присматривает, оно насыпает на пол песку. Потом придется убирать. Под дверью набралась уже горка по колено. У дамы в футляре слегка сморщились руки, а через голову начал проклевываться сочный зеленый росток. Голубой воротничок слегка засалился от потиравших его пальцев. Струйка слов иссякла, оставив на губах желтоватую корочку.

Крупный мужчина с рыжей бородой справа от Воротничка перехватывает управление на экране. Слайды мелькают быстрее, температура в комнате поднимается. Росток на голове Футляра выпускает несколько листочков и плотный пурпурный бутон. Паучки на столе беспокойно разбегаются и прячутся под синими блокнотами.

Рыжая Борода мелкой дробью несколько раз произносит слово “архитектура”, остальное проваливается в промежутки. Комната заполняется едко дымящими буквами А. Другие скукоживаются и прячутся по углам. Горка песка наползает на дверную ручку.

Мои руки покрылись морщинами - глубокими темными складками сухой кожи, в которых устроились трехногие паучки. Росток в голове Футляра вырос в крепкое дерево, упирающееся в потолок. В моем блокноте осталось всего несколько чистых страниц. Паучки, почувствовав мое беспокойство по этому поводу, ерзают и разбегаются.

Песок уже подталкивает локти вверх. Я ссыпаю его с блокнота и укладываю на утрамбованную ладонями площадку. Рыжая Борода все еще щелкает клавишами, переключая презентацию, которую наполовину скрыл песок. Графики падают в мелкодисперсную бездну. Буквы А перестали дымить и устроились где-то в районе погребенных ног Бороды.

Дерево Футляра покрыло потолок мясистыми темно зелеными листьями. Бутоны опали не раскрывшись - слишком душно. Минуту назад взорвалась лампочка, но, кажется, никто не заметил. Вокруг Рыжего появляется облако незнакомых мне слов, которые протягивают щупальца друг к другу и прочно удерживаются между собой.

Песок подбирается ко рту, песчинки уже налипают на губы. Мои руки торчат из этой дюны, слово подвешенные на веревочках. Я пытаюсь перебирать ногами, как по крошечным ступеньками, чтобы дать себе еще немного времени, но мелкий песок поглощает все мои движения. Я пишу уже не глядя. Блокнот выше моих глаз.

Что-то назревает. Стройная темноволосая девушка просить сделать все за один день. “Все” включает в себя несколько жирных букв О, Ц, Е, Н, К и снова дымящая А. Они медленно поворачивают головки и усики в стороны остальных присутствующих в Комнате. Температура резко падает и песок покрывается корочкой льда. Мои запястья больше не способны шевелиться, подвижны только пальцы, из-под которых выходят совсем уж фантастические буквы и цифры. Последнее, что я вывожу - сорок семь тысячелетий.

Вдруг черные, серые и синие начинают расходится. Открывается дверь и песок с тихим мышиным шорохом льется в коридор, позволяя мне двинуться с места. Я здесь совсем недолго, еще не уловила признаков конца, но кажется он связан с цифрами. Я закрываю блокнот и достаю из шкафа совок и веник. Здесь нет правил на счет этого, но всегда должен быть тот, кто наведет порядок. Я методично откапываю столы и стулья, аккуратно возвращаю время на место, вношу на последние страницы блокнота то, что записано на доске и начисто стираю маркерные линии.