Отвращение

Отвращение традиционно считается (и пожалуй является) одним из базовых человеческих эмоций., в компании с гневом, страхом, счастьем и печалью. Тут надо сказать, что пользуюсь старой классификацией Экмана, она не единственная и не уникальная. Разумеется, в реальности нет какого-то конечного набора «базовых» эмоций, из которых как конструктором лего собираются «высшие» эмоции, подобно тому, как из основных цветов делаются более сложные цвета. То есть это не как красный зеленый синий, которые мы смешиваем из тюбиков. Это скорее радуга с непрерывным переходом. Для собственного удобства мы можем выделять в радуге основные цвета, какие-то участки спектра, которые мы способны однозначно трактовать как «синий», «зеленый» или «красный», но фактически четких границ не существует.

То есть, как всегда в таких случаях, это рабочая модель, это способ подумать об интересующей нам проблеме.

Так вот. Отвращение. Заявляется, как единственная уникально человеческая эмоция. Животные могут испытывать страх, могут испытывать злость, но у животных не бывает отвращения. Это так и не так.

Как и все прочие эмоциональные процессы, это слоеный пирог из множества коржей. Самое-самое дно отвращения это пищевое неприятие. Разумеется, это не чисто человеческое качество. Все животные способны отличать съедобное от несъедобного. Разумеется, границы диетических рекомендаций у всех свои. Эволюция приучила акулу, что она способна переварить все, что может проглотить, поэтому понятие о несъедобном у них очень размыты. А коалу эволюция приручила питаться исключительно эвкалиптовыми листьями, поэтому все остальное коала считает несъедобным. Но просто несъедобное это еще не отвращение, это не неприятие вкуса. Мы не способны переваривать целлюлозу, поэтому березовое полено не вызывает у нас бурного слюноотделения, но не вызывает и отвращения. Просто это нельзя есть.

Другое дело, когда теоретически это есть можно, и мы способны потащить это в рот, но нам это сильно не понравится. Грубо говоря, когда пища отравлена. Вот тут появляется биологическая необходимость определять токсины. Хотя бы те, с которыми организм часто встречается в живой природе.

Эволюция не сталкивала примата с цианистым калием или боевыми отравляющими веществами. Практически все токсины, с которыми встречается животное это органические токсины. Именно их то и надо уметь определять. И для этого придуман горький вкус. Горький вкус самый сложный на уровне биологии. Рецептор на соленое только один- собственно на найтрий хлор, рецепторов на сладкое два, а рецепторов на горькое больше двадцати штук под разные молекулы и число известных постоянно растет. Подавляющее число токсичных и потенциально опасных растительных алкалоидов мы воспринимаем как горькие. И, конечно же, они не изначально от природы своей горькие, просто животные научились опознавать их по вкусу. А поскольку нам нет нужды разбираться в оттенках дерьма, эти несколько десятков совершенно различных вкусов в головном мозгу сходятся вместе и мы на выходе чувствует единый на всех вкус горечи. Значит это токсично. Выглядит как еда, но это не еда. Выплюнь каку.

Даже актиния способна определять потенциально токсичные для нее кусочки органики и активно выталкивать из себя. Открытый вопрос, чувствует ли актиния вкус горечи, и уж всяко,- она не чувствует отвращения, но мы- чувствуем. Это самое дно отвращения и ее биологический фундамент.

Следующий этаж устроен чуть посложнее. Токсины мы способны научиться определять на вкус. Инфекционные агенты, - нет. Бактерии и вирусы не имеют собственного вкуса, и если даже придумать рецепторы, которые будут их опознавать, через неделю придет новый штамм и начинай сначала. Они слишком быстро меняются при необходимости (см. историю с антибиотиками). Поэтому есть необходимость обнаруживать их по контексту и по следам жизнедеятельности.

Гнилое, разложившееся, покрытое слизью, имеющее зеленовато-желтый оттенок гниения и характерный неприятный запах, etc. Так мы можем предположить, что эта органика кишит болезнетворными микробами.

Горький вкус,- это еще не отвращение, это чуть ниже, это просто неприятный отталкивающий вкус. А вот это,- уже первичное базовое отвращение. На горькое у нас есть перцепция, на заразное нет. Поэтому на токсические агенты достаточно хороших датчиков, а вот на инфекционные агенты надо подключать аффект, которые будет быстро и надежно блокировать нежелательное и потенциально опасное поведение.

Это особенно важно для человека в плане наших сложных отношений с животным белком. Мы же не хищники по природе своей, приматы условно всеядны (те же шимпанзе вполне охотно поедают всякую мелкую живность), но на практике в основном заточены под углеводную растительную диету. Только люди активно включили животный белок в свой рацион (тут я имею в виду не лично сапиенсов, а вообще всех homo), это имело свои бонусы, но и повлекло множество осложнений. Главная проблема,- наш пищеварительный тракт не очень-то сырое мясо переваривает. Чтобы успешно переварить животный белок, он должен быть предварительно денатурирован и гидролизован (особенно это коллагена касается). В настоящее время это не проблема, мы это делаем предварительной термической обработкой,- варкой, жаркой и прочими кулинарными мероприятиями. Но когда огня еще не было- естественным способом предварительной ферментации было гниение. Концепция первых хомо как полуденных падальщиков достаточно давняя, до сих пор у нее есть противники и критики, это не общепринятая модель, но в свете сказанного лично мне она кажется очень логичной.

Естественное, доступное и усвояемое мясо- это подгнившее мясо. В принципе, этот способ до сих пор активно используется в этнической кухне северных народов. У них в рационе 70-75% животного белка, потому что в тех краях никакие углеводы толком не растут, кроме ягеля и всякой северной ягоды плюс практически недоступна огневая кухня, поэтому у них до сих пор масса национальных блюд на основе естественной ферментации,- все эти квашеные тюлени, строганина из подгнившего омуля и прочие такие же нямки.

Когда-то мы все примерно так и жили. Но с гниением животного белка есть и другая проблема,- он становится несъедобен и токсичен. Кошкам да собакам в этом смысле проще,- они хищники, они заточены под животный белок, и все их предки и предки их предков, что кошачьи, что псовые,- тоже были хищники. А мы приматы и пищеварительная система у нас соотвественная, поэтому включение мяса в рацион поставило в свое время непростую задачу,- с одной стороны, лучше всего животный белок потреблять в измененном виде, но если позволить гниению зайти слишком далеко (и даже не слишком, чуть-чуть дальше допустимого),- то все, уже нельзя. И это каждый раз игра на грани фола.

Тут-то и потребовалась сильная, яркая, специфичная эмоция, срабатывающая мгновенно и надежно, раньше, чем мы сможем что-то подумать или сделать, которая отрубает нас от ненужного поведения,- не трогай, нельзя, фу.

Поэтому к виду и запаху ферментативного разложения углеводов мы относимся гораздо лояльнее и дружелюбнее, нежели к ферментативному разложению белков. Сравните свои обонятельные ощущения от посещения осеннего яблоневого сада, наполненного запахами паданки, относительно посещения помойки за мясокомбинатом или какого-нибудь скотомогильника.

Еще этажом выше, над токсической опасностью, определяемой напрямую по вкусу, и инфекционной опасностью потенциально съедобной органики, определяемой по комплексу характерных признаков, находится инфекционная и травматическая опасность от наших сородичей. Нам не нравятся кожные покровы со следами заболеваний, тела, изуродованные болезнью, явные признаки патологии, у нас чувство отвращения вызывают люди измененные, деформированные, сильно травмированные и изломанные. Не только нам, собаки отшатываются от собаки, бьющейся в припадке. Если с человеком что-то сильно и явно не так, то он либо болен, и тогда на близком контакте можно заразиться, либо (в случае острой травмы, когда кровь хлещет, кишки наружу), с ним только что произошло что-то очень плохое, и вполне возможно, что это плохое все еще бродит где-то неподалеку. Так формируется эстетическое неприятия внешнего уродства и так формируется неприязнь к виду крови и исковерканных человеческих тел.

То, что это относительно самостоятельные конструкции в голове, заметно и по психопатологиям (по тому, как отдельные элементы психики ломаются, можно делать некоторые предположения касательно того, как они устроены, когда работают в нормальном режиме и нам не заметны). Специфические фобии в большинстве случаев изолированы и завязаны на какой-либо один стимул,- будь то пищевые фобии, фобии, связанные с заболеваемостью или страх крови и инъекций.

Но все, что сказано выше, это более-менее эволюционная биология. Самое же интересное происходит при переходе на следующий этаж. Тут мы достигаем социальности.

Почему к некоторым людям мы испытываем социально обусловленное отвращение? Ну понятно, потому что они мерзкие, гадкие, подлые, отвратительно себя ведут и говорят гнусные вещи. Но почему отвращение? И отвращение ли это?

Отвращение «до-социальное», - пищевое, токсическое, инфекционное, травматическое, - насколько оно связано с отвращением «социальным», с яркой негативной эмоцией в адрес людей, демонстрирующих нарушение принятых нами поведенческих и этических норм? Является ли «социальное» отвращение прямым продолжением «биологического», и основано на той же общей психической механике, только на другом уже уровне, или же это две совершенно разные истории, и мы все это называем «отвращением» скорее по аналогии, - к «гнилому» человеку мы испытываем явную неприязнь, и это внешне напоминает то, что мы испытываем к гнилому мясу, и мы все эти переживания называем одним словом «отвращение» скорее для метафорической образности (ровно так же, как слово «гнилой» может обозначать как процесс разложения белка, так и низкие моральные качества).

Однозначного ответа на этот вопрос нет. Если для всех «биологических» отвращений показана более-менее общность нейропсихических механизмов, затрагивающих реакцию передней инсулярной коры, то для «социальных» отвращений результаты не столь очевидны и сильно меняются от эксперимента к эксперименту, в зависимости от условий задач. Есть несколько недавних обзоров и пара мета-анализов, где авторы пытаются прояснить этот вопрос, - является ли условно-высшее, «социальное» отвращение прямым продолжением условно-низшего, «биологического» отвращения и работает ли это на одном и том же базовом психическом механизме?

Судя по всему, - скорее да, чем нет. Там в исследованиях результаты нейровизуализации сильно различались в зависимости от условий задачи, но в общем и целом обнаруживается некоторая общность на уровне возбуждения передних отделов инсулярной коры. Поскольку инсула вообще плотно завязана на мониторинг внутреннего телесного состояния и на самочувствие, то насчет «биологического» отвращения совершенно не удивительно, что где-то там оно конструируется, но и «социальное» отвращение, по видимому, происходит оттуда же.

В чем суть социального отвращения? В избегании. Нам отвратительны люди, которые явно и недвусмысленно нарушают принятые нами этические и поведенческие стандарты. В этом смысле очень интересно сравнить отвращения с двумя ближайшими соседями по социальному «плохому»,- с гневом и страхом. В принципе, естественной реакция на нарушения норм и запретов является не отвращение, а гнев. Когда кто-то делает какую-то гадость, естественно на него разозлиться. Но. Есть нюанс. Гнев активен, гнев «нападательный», он подразумевает действие, направленное вовне. Конечно, мы не пытаемся вцепиться в глотку каждому, на кого озлились, но потенциально такое действие предполагается (а люди, у которых имеется психопатология, связанная с утратой контроля над агрессивным поведением, именно так и поступают). Агрессия стратегически (да и тактически) далеко не всегда выгодна, и в смысле затраченной энергии и ресурсов, и в смысле планируемых последствий. Нужно потратить время и усилия, физические и психические, при этом еще не известно, кто кому по голове настучит в итоге.

В то же время, отвращение «защитное». Это естественная защитная реакция при встрече с чем-то плохим и неправильным. Оно не требует выраженных энергозатрат, - человек нам отвратителен, шторка опускается, нас откидывает в сторону, и на этом все, обрыв взаимодействий.

А почему не страх? А потому что страх так или иначе всегда сопряжен с прямой опасностью, для нас или для значимых близких. Отвратительным же может быть человек, который лично нам ничем не угрожает и никакой непосредственной угрозы для нас не представляет. Какой-нибудь сильно опустившийся бомж, он ничего для нас плохого не делает, он не нападает, не представляет опасности, вообще не пытается с нами коммуницировать, тихо себе лежит в обнимку с бутылкой, язвами наружу и попахивает, и при этом он вызывает эмоцию отвращения. Отвращение в этом случае,- полный и безоговорочный отказ от коммуникаций и любых взаимодействий, как положительно, так и отрицательно окрашенных.

И обратите внимание- не бывает отвратительных звуков. Все прочие сенсорные каналы задействованы, - вкус, запах, зрительный и тактильный анализатор. Но аудиальный сигнал не участвует. Тут обычно вспоминается звук железа по стеклу или пенопласта по асфальту. Но эти звуки не отвратительны, они просто неприятные, потому что создают вибрации, близкие к болевым. То есть это как раз тот случай, когда мы называем звук отвратительным скорее по аналогии, потому что он вызывает у нас неприязнь, и мы называем его отвратительным, потому что у нас уже есть готовое слово для разных неприятных и отталкивающих вещей.

А вот пугающих звуков,- до черта. Потому что звук, - самый универсально-удаленный источник информации. Тактильные, вкусовые и обонятельные сигналы работают не близкой дистанции, зрение ограничено секторами обзора, мы не видим спиной. Звук же единственный, кто может издалека донести до нас, что нечто происходит. Мы способны пугаться шагов за спиной в темном подземном переходе, потому что потенциально опасной ситуации следует начинать бояться заранее, потому что когда источник шагов вдруг окажется прямо в зоне тактильного восприятия, пугаться уже может быть поздно.

Отвращение же работает на относительно близких дистанциях, не на уровне предупреждения ситуации, а на уровне выхода из ситуации. Как говорилось выше, это базовая эмоция, мимическое выражение этого переживания понятна всем людям, вне зависимости от культуры, наряду со смехом, страхом, гневом и тому подобному- это древнее языка, культуры и цивилизации.

И потом уже из этого вырастают все более сложные эмоциональные конструкции. Был даже предложен термин «перевозбуждение морали» для состояния человека, остро озабоченного моральными суждениями. Обнаружено, что у таких людей обострены реакции в инсулярной зоне как на ситуации, связанные с этическими суждениями, так и при демонстрации вне-социальных, «биологически» отталкивающих стимулов. То есть неадекватно «морализаторствующие» одновременно более склонны к выраженной брезгливости (однако, работает ли это в обратную сторону, т.е. склонны ли очень брезгливые люди демонстрировать избыточное напряжение этического чувства,- остается вопросом открытым, я очень подозреваю что да).

И сверху уже идут комплексные эмоции, которые вырастают из базового отвращения,- презрение, высокомерие, самоуничижение и все прочие, связанное с пассивными (либо пассивно-агрессивными) реакциями отторжения и неприятия. Что интересно, на все другие базовые «плохие» эмоции существуют свои патологии,- депрессия для печали, тревожности для страха, патологии, связанные с утратой контроля над агрессивным поведением для гнева. А патологиям отвращения специального диагноза не досталось. Существую ситуации, когда люди становятся особо чувствительны к проявлениям отвращения, как у себя, так и у окружающих. Например, это один из ключевых моментов в механике обсессивно-компульсивного расстройства, особенно в проявлениях, связанных с патологическим страхом заражения (все эти патологические чистюли, моющие руки по 30 раз на дню 3мя щетками и паникующими за каждую пылинку в доме и т.п.). Также у депрессивных больных показано повышенная реактивность на мимическое выражение отвращения у окружающих. Но это все,- элементы более сложных конструкций, и в фундаменте своем все эти болезненные проявления имеют другие нарушения эмоциональной сферы, связанные со тревогой или тоской.

Отсюда два варианта,- либо отвращение штука такая прочная, что не ломается, либо ломается как все, только мы не опознаем это как болезнь. Ну, про «не ломается» это я для смеху сказал. Конечно же ломается, но видимо, мы не считаем это патологий, а воспринимаем просто как экзотические, маргинальные, своеобразные, но все равно не переходящее границы, не влетающие в пределы условной «ненормальности» личностные особенности.

В этом смысле отвращение как счастье или любопытство. С ним бывает что-то не так, но это за болезнь не считается.

В остальном же, - хорошая рабочая защитная эмоция, без каких-то резких взбрыков, вывертов и перегибов. Скромный, но чрезвычайно эффективный трудяга, этот «бебебе и фуфуфу»