«Говно». Пьеса о современном искусстве в большом городе
Вот уже больше недели социальные сети разрываются в бесконечных спорах по поводу скульптуры швейцарского художника Урса Фишера в 12 метров высотой, которая была установлена перед еще не открытым культурным центром ГЭС-2. Психо Daily изучили некоторый объем общественно значимых комментариев вокруг произведения Урса и собрали цитаты из них в пьесу в стиле Ионеско.
Сцена первая. Крымская набережная
Телеведущий Максим Галкин впервые за долгое время приехал в Москву. Он решил прогуляться по Крымской набережной и заметил перед свежеотреставрированным зданием ГЭС-2 очень большую скульптуру. Рядом с ней по счастливому стечению обстоятельств оказался бывший директор ГЦСИ, а сейчас директор Музея имени Андрея Рублева Михаил Миндлин.
Галкин: Да простит меня Урс Фишер и фонд, который это ставит (это не за счет налогоплательщиков, как я понимаю, а частные инвестиции в развитие современного искусства). Это просто выглядит как 12-метровая стопка не очень аккуратного дерьма. Это кошмар! Но это как бы современное искусство...
Миндлин: У необразованных и ограниченных людей возникают странные ассоциации — это объясняется тем, что у кого чего болит, тот о том и говорит.
Галкин: Иногда говно не в голове, а в реальности!
Неожиданно между двух собеседников на самокате Whoosh проезжает Наталья Серкова, соосновательница портала об искусстве Tsvetnick.
Серкова: По-хорошему, после таких высказываний Миндлин должен быть уволен со всех постов, чего, конечно же, не произойдет. Он позволяет себе оскорбления в адрес тех, кто своими налогами, например, оплачивает его работу. Тех, для кого (по идее) работники искусства и делают искусство. Все это отголоски того, что наши деятели культуры давно считают себя представителями закрытого элитного клуба породистых собак, ставящими себя выше любого, кому не повезло сочувствовать уставам этого клуба.
Хор из-за кулис: Говно! Говно! Убрать! Убрать! Уволить! Уволить!
Сцена вторая. Пресс-конференция в ИТАР-ТАСС.
На собрании «Что сильнее всего бередит мир искусства» в президиуме среди директоров музеев и управленцев культурных организаций можно разглядеть создательницу фестиваля «Артмосфера» Сабину Чагину и СММ-менеджера музея «Гараж», на коленях которого почивает кот Гараж.
Вопрос из зала: Добрый день, издание «Горячая политика России». А вы знаете, что рабочие, которые ставили памятник, сказали, что не представляют, кто может восхищаться подобным.
Чагина: Прекрасная работа Урса Фишера появилась на Болотной. Подравляю V-A-C Foundation и Терезу Мавику с приоткрытием! Работа идеально вписалась в ландшафт!
Комментарий из зала от человека, перед которым табличка с именем «Masta Cherok»: Ты стебешься же?
В зале поднимает руку Лариса Гринберг, сотрудник отдела региональных проектов ГСЦИ в составе ГМИИ.
Гринберг: Представляешь, если бы все увидели в глине глину? Каким бы скучным и предсказуемым был этот мир
Чагина: Мои дети вообще с другого берега увидели бюст гигантской утки.
СММщик «Гаража»: Мы хотели бы оказать информационную поддержку новому проекту фонда V-A-C — скульптуре «Большая глина #4» на набережной напротив ГЭС-2. Она вызывает множество ассоциаций, их отправной точкой является форма скульптуры: отлитый из алюминия и увеличенный в 50 раз комок глины, который художник разминал в руках. Сырая глина — это знак незавершенноти, преображения и становления, символ глубоко личный и доступный каждому.
Кот Гараж: Мяу!
Неожиданно действие переносится на 170 км — в излучину реки Угра. Здесь мы застигли Ивана Полисского, управляющего партнера арт-парка Никола-Ленивец и члена экспертного совета фестиваля «Архстояние», и управляющего партнера арт-парка Юлию Бычкову. Арт-менеджеры стоят как Герцен и Огарев на Воробьевых горах и молча смотрят вдаль.
Полисский: Папе уже звонят журналисты. Всем хочется остренькую цитату на скандальчик про современное искусство (с деланной интонацией). На что это похоже, ну скажите, на что это похоже!
Сцена третья. Открытая веранде ресторана КМ-20 залита солнцем
Здесь собрались представители креативной жизни города, среди которых модный дизайнер Людмила Норсоян, автор потрясающего ковра «Hear my Roooar» и других интерьерных предметов Андрей Будько, снимавший для Vogue, Tatler, Interview, Harper's Bazaar фотограф Николай Бирюков, редактор культуры ELLE Ксения Крушинская. Все действующие лица сидят с разными компаниями за разными столиками, перед каждым из них — тарелка кейла. Реплики они не произносят, но поют на всю террасу, обращаясь не к своим соседям, а к другим действующим лицам сцены — на манер мюзикла «Аннет».
Норсоян: И смех, и грех, и пара шагов от нашей Fashion Factory School!
Будько: Офигенная ведь скульптура. Или ни у кого в детстве не было пластилина?
Норсоян: Был-был! И потому радуемся!
Бирюков: У Урса классная скульптура с отличным подтекстом! Те кто жалуется и называет её «фекалиями», уродством и т.д., только показывают свою безграмотность и ограниченность
Крушинская: Согласна. Тем, у кого новая скульптура на Болотной ассоциируется с фекалиями, могу посоветовать почаще поднимать взор от унитаза.
Хор (прежде молчаливые соседи действующих лиц): Поднимаем-поднимаем!
Сцена четвертая. Курилка на входе у Театра Наций
Мы оказываемся перед входом в театр после спектакля «7 дней в совриске». На улицу, чтобы покурить свои парламенты и айкосы, вываливаются выдающиеся деятели искусств и критики. Среди них режиссер спектакля Егор Матвеев, театральный критик Антон Хитров, медиа-менеджер и блогер Даниил Трабун, журналистка Татьяна Арефьева, художник Аристарх Чернышов, кинокритик Алиса Таежная, стилист и бывший главред Numéro Russia Алена Исаева, журналист и куратор Марина Федоровская. Поскольку все они только что вышли со спектакля, то ведут себя экспрессивно, преувеличенно эмоционально.
Матвеев (немного задыхаясь): Выскажу мнение: Большая глина №4 - ДА. Владимир, Калашников, Феликс и т.д. - НЕТ. Почему? Урс Фишер — про «путь искусства». Власти — про «Путин лучше всех». Не знаю, зачем памятники этому факту, везде и так стоят таблички обмена валют.
Хитров (выпуская струйку сигарного дыма и одновременно дописывая колонку в «Медузу» на айфоне): Хотел пошутить о «Большой глине №4» Урса Фишера, которую поставили перед «ГЭС-2» — типа, люди жалуются, что похоже на говно, а ведь в Москве какую новую скульптуру ни возьми, любая похожа на говно. Потом задумался.
Трабун (в цифровых кроссовках собственного дизайна): Забавно, что скульптуру буквально называют говном. И это сразу вызывает ассоциации с Хрущевым на выставке авангардистов, какими-то красноармейцами раньше, короче, как будто появляется какая-то глубокая, и даже в каком-то смысле позитивная связь со всей историей современного искусства в России.
Арефьева (нетерпеливо): Зато появится фраза «встречаемся у какашки». Там и без того народ уже плотно тусует вечерами, а с открытием V-A-C тем более будет.
Чернышев (подхватывая): И свадьбы уже пачками фоткаются на его фоне! Но если честно, то по сравнению с Петром — это шедевр, так что я однозначно поддерживаю этот объект. Баланс гармонии набережной восстановлен.
Таежная: Да, предложили теплый привет Петру Великому. Это я как москвичка говорю, а не как ценитель искусств.
Исаева (в отчаянии): Что же получается, Зураб Церетели или Урс Фишер? Третьего точно не дано? А что, если так?
Федоровская (с умиротворяющей интонацией): Дано, дано, еще будет там другие эксперименты. Ужасно хочется пошутить «экскременты», но блин, пусть будут! Круто же!
Все спешат обратно на фуршет. У входа остается только драматург Валерий Печейкин, который выдерживает паузу и подводит.
Печейкин: Когда глину будут увозить, мы еще будем цепляться за нее, как за улетающий из Кабула самолет демократии. И слезы будут падать, как люди, как листья. О чем это все? О том, что прошлое ушло безвозвратно.
Сцена пятая. Митинг жителей Дома на Набережной
Граждане, проживающие по адресу Серафимовича, 2, тихонечко гудят, собравшись в кучку с плакатам «Убрать говно!», «Не допустим фекалий», «Такое искусство на ненужно!». Активист в стильном пальто песочного цвета ходит вокруг них с предложением подписать бумажку — так он собирает подписи с требованием убрать скульптуру Урса Фишера. За митингом на безопасном отдалении наблюдают урбанист Петр Иванов и архитектурный критик Григорий Ревзин в древнегреческих тогах; они собирают материал для своих постов и стейтментов и ведут неторопливый диалог.
Ревзин: Знаете, Петя, а скульптура Фишера вообще-то банальна. Это увеличенный в 50 раз и воспроизведенный в алюминии кусок глины, который скульптор разминает в руке до того, как что-нибудь слепить. В принципе это распространенный в искусстве последних 50 лет прием «спонтанный формы».
Иванов: Что же тогда заставляет горожан болезненно реагировать на эстетические интервенции? И если шире, на внезапную трансформацию городской среды?
Ревзин: Если мы говорим об искусстве в городе, то у нас любая скульптура вызывает скандал, неважно, это Владимир, Калашников, Ржевский монумент или скромный памятник Самуилу Яковлевичу Маршаку на Лялиной площади, который усилиями общественности удалось убить в зародыше. Собственно, «Большая глина»-4 на ГЭС-2 от Калашникова ничем в плане аккумулирования вокруг себя негодования не отличается, кроме того, что собирает вокруг себя неприязнь к ваянию в чистом виде, поскольку ничего не значит, а просто есть.
Иванов: Скульптура на ГЭС-2 — отличный повод поговорить о том, как горожане реагируют на изменения среды. Эстетствующие неолибералы, как правило из числа архитекторов, любят в таких случаях встать в позу и обвинять чернь в дурновкусии, высокомерно сообщая, что «эти жители всегда будут против, им лишь бы покричать». Звучит соблазнительно логично, но по сути людоедски. Посему, откажемся от этого заключения и задумаемся серьезно.
Ревзин: И что же вы думаете, Петр?
Иванов: Во многих городах, а особенно в Москве, накоплен огромный опыт насильственного изменения среды. Даже когда жители активно сопротивляются, выходят на митинги, пишут петиции — всё равно с ними совершают благоустройство против их желания. И в этой ситуации, чем более яркий и нестандартный объект - тем большее он вызывает раздражение. Его яркость становится поводом для даже большей обиды, чем если бы просто сделали дорожки и лавочки. У нас пока слабо развита арт-медиация и партисипаторное искусство. Художники и кураторы пока плохо умеют сообщать во вне арт-сообщества объекты искусства и работать с горожанами, с тем, чтобы искусство отражало их ценности, или хотя бы не противоречило им. Но это так, маленькая деталь. Художники ни в чем структурном не виноваты.
Ревзин: Но ведь красота в глазах смотрящего, и говна это тоже касается. В замысле это был кусок глины в руках скульптора, но он собрал в себя все говно, которым в него кидаются. В замысле это не было памятником, но здесь, в Москве, эта вещь, которая успела постоять в Нью-Йорке, а потом во Флоренции, неожиданно им стала – памятником единению в ненависти, которую мы выливаем на страницы социальных сетей. Правда, память тут коротенькая, жизнь маленькая, так что и памятник временный. Для фейсбука три месяца – это больше чем жизнь, это целая вечность.
Иванов: Всё вышеописанное создаёт чувство неустойчивости, непредсказуемости, а отсюда нежелательности любой трансформации городской среды. Потому что она будет сделана непонятно кем, непонятно как, непонятно для чего. И при этом насильно.
Ревзин: А я вот вам что скажу — «Большая глина» Урса Фишера своим появлением в Москве на Болотной набережной произвела негативный ажиотаж. И ажиотаж этот интереснее скульптуры.
На сцену падает занавес серебристо-коричневого цвета. Падает, как понятно что. Пьесу собрала из всевозможных источников: Марина Анциперова для Психо Daily
