Ревнивый писатель-куколд
Навруз Мухриддинович шел к дому номер пять на Шпалерной, надо было стрясти с жильца двадцать восьмой квартиры показания счетчика на электричество, Ирина Петровна попросила об этом. «Ну, не платит и не платит,» — думал Навруз Мухриддинович, — «В Самарканде за такое в первый же день свет бы отключили!» Он остановился, чтобы погладить серую пузатую кошечку:
— Все русские – терпилы, да, Муся?
Из второго двора до Навруза Мухриддиновича долетели знакомые голоса — кто-то спорил. А в том дворе стояла целая толпа: Елена Владимировна, отвечающая за бухгалтерию ЖКС, дядь Коля — сантехник и Зафар-джон — новый дворник. Последний — смотрел вниз и краснел. Навруз Мухриддинович решил про себя: «Опять этот молодой и глупый где-то проебался…».
— Здравствуйте! — крикнула Елена Владимировна, а когда Навруз Мухриддинович подошел, она показала пальцем вверх и сказала: — Вот, послушайте!
Из окон третьего этажа по двору разливались нежные стоны и мерное поскрипывание.
— Да там молодая пара! — вступился дядя Коля.
— Мальчики там, я видел, как заходили… — тихо сказал Зафар-джон.
— Какая разница! Это же возмутительно! — у Елены Владимировны аж голос дрогнул.
В наступившей на минуту тишине все опять прислушались, было в звуках что-то техничное, дерзкое и наглое. Навруз Мухриддинович попробовал представить, кто же так стонет и немного возбудился. Быстро выдохнул:
— Баба это… ой, ну, женщина… молодая, наверное, ещё стройная, не рожавшая…
— А вы это к чему? — сама Елена Владимировна тоже покраснела.
Навруз Мухриддинович уже не мог думать, только молчать и воображать, как девочку-узбечку натягивает волосатый русский медведь.
— Ну, невозможно так! Надо что-то делать! — сказал дядя Коля и спустил темно-синий комбинезон до колен.
Трусов на нем не было, из-под длинный русых волос торчал толстый красный член.
— Как я с вами согласна! — вскричала Елена Владимировна. — Вот это правильно!
Навруз Мухриддинович не успел заметить, как огромные труселя Елены Владимировны слетели на ее поношенные лоферы, а рука с французским маникюром оказалась под юбкой.
— Это два молодых мальчика… — прошептала Елена Владимировна.
Он уже сидел по-турецки прямо на асфальте и, зажмурив глаза, дрочил.
— Етить! Говорю вам, это пара! Оба крепкие, деток делают! — дядя Коля покраснел весь, даже его незагорелая плоская задница стала розовой.
Звуки из окна не становились громче или тише, аккуратный голосок всё продолжал стонать, в сопровождении ритмичного скрипа.
— Сейчас кончу… — заскулил Зафар-джон.
— Ой, хорошо! Я тоже! — Елена Владимировна потеряла равновесие и свободной рукой схватилась за серый велик, пристегнутый к решетке кем-то из жильцов.
Дядя Коля без предупреждения заорал как медведь на весь двор и брызнул белой струйкой на собственный комбинезон.
— Тьфу! — Навруз Мухриддинович тоже хотел передернуть, но очень стыдился Муси под ногами. Котики же милость Аллаха, нельзя перед ними грешить.
Он ушел, ни разу не обернувшись, решил, что счетчик в квартире номер двадцать восемь проверит потом.
Иду через двор к своему дому, охуеваю от того, как воняет спермой и кошачьей мочой. Ко второму я уже привык, но сперма — это что-то новенькое. По утрам под моими окнами стал регулярно плакать какой-то сумасшедший, может, это его проделки? Пока у подъезда ищу ключи, мне опять вспоминается Рома. И тут до меня наконец-то доходит, что из моих окон на весь наш двор стонет Рома. Да он в край охуел! Поднимаюсь по крутой тесной лестнице и складываю пазл, кто же там ебет на моем матрасе Ромин зад. Издатель? Тот молодой рэпер? А вдруг его сейчас страпонит та ЛГБТ-писательница? Останавливаюсь перед дверью в квартиру, закуриваю. Обычно Рома приходит ко мне раз в неделю: стирает, убирает, сосет мой хуй и уходит. Где он ебется, он мне никогда не рассказывал. Если это срочный заказ, и у него не было выбора, то уговорю его поделиться со мной деньгами, а если это издатель, то мне и не жалко. Я крепко затягиваюсь, задерживаю дым и думаю: когда зайду в спальню, увижу Рому и его ебыря, надо будет что-то крутое сказать. Выдыхаю: а зачем что-то говорить? Из-за мыслей о взмокшем от боли Роме у меня слегка набухает хуй в штанах. Становится некомфортно. Как только захожу в свою квартиру, вся злость куда-то улетучивается. А Роме там с кем-то так хорошо, что обламывать ему всю кайфуху как-то невежливо. «Дождусь, когда кончат… то есть, когда закончат и выйдут сами!» — решаю про себя. Прямо в обуви наворачиваю круги по кухне, мне в голову закрадывается мысль, что я веду себя как куколд. Звуки стонов и скрип резко прекращаются. Меня бросает в пот, а ноги сами несут прочь из квартиры. «Ну, нет, сука, это моя спальня, мой дом!» — останавливаю я себя. Громко хлопаю входной дверью, громко иду проверить, кто же там обкончал мою кровать. Выдыхаю и распахиваю дверь. Никого! Думаю: «Из окна, что ли, выпрыгнули?», но нет, окно открыто на проветривание. И тут я понимаю, что я конченый дебил, потому что весь этот шум издавал старый стул от толчков застрявшего робота-пылесоса. Бедняжка уже из сил выбился. Беру его на руки и заботливо несу к его зарядной станции. На душе у меня становится легко, сразу хочется растянуться на диванчике и смочить пересохшее горло прохладным пивом. К сожалению, я знаю, что в холодильнике пусто.
На пороге появляется Рома, в руках у него авоська с пивом и чипсами.
— Ой, вы дома! Кириллов, а вы не знаете, почему у вас во дворе так спермой пахнет?