Никаких сморчков писателю-неудачнику
Позолоченные солнечным светом пылинки на окне электрички напоминают мне о том, что я давно нихуя не пишу. Хаотично перебираю в голове дни: чем же таким я занимаюсь, что ничего не успеваю? Потом вспоминаю, что всё свое время трачу на беспросветный бухич, и немного успокаиваюсь. Таков мой замысел, таков мой путь. Напротив меня сидит Рома. На нём эдакий косплей аниме-грибника: высокие резиновые сапоги, яркий дождевик с дэбильным принтом в виде лягушек, панамка на шнурке и две, сука, корзинки под улов. Тут до меня доходит кое-что важное:
— Ром, а какие грибы ты искать собрался?
— Сморчки! Это же весенние грибы, вроде?
Молчу и жду пока до него тоже дойдёт. Рома аккуратно достаёт свой побитый айфончик и гуглит инфу. Через ещё полминуты он, конечно, меняется в лице.
— Так они только в конце апреля буду, что ли?
И ничего. Мы едем дальше. Нарушаю молчание, чтобы Рома понял, что я, нахуй, в ярости:
— Так какой у нас план? Будем месяц в лесу ждать, пока грибы не пойдут?
Рома, падла, не поддаётся, улыбается, как дурачок:
— Теперь понятно, почему люди на вокзале оглядывались на меня, ха-ха!
В руке у меня хрустит алюминиевая банка. В ней холодненькое пиво, как же я мог о нём забыть! Отпиваю своё пиво, а сам мечтаю о водочке. Хорошо ещё, что получилось зайцами сесть на электричку, денег как раз хватит на опохмел. Рома вдруг говорит:
— Я придумал. Давайте попросимся в какую-нибудь писательскую резиденцию? Так мы сэкономим деньги на еде и на коммуналке ещё.
— Какой вы, Кириллов, злой сегодня.
На языке вертится шутка про доброту и количество выпитой водки, но я понимаю, что буду звучать как старый КВНщик, поэтому язык свой я прикусываю.
Наконец-то электричка останавливается на станции Зеленогорск, мы выходим. Рома — несмышленыш — предлагает покурить, пока пройдёт толпа, а я объясняю ему, что в толпе и есть наше спасение. Мы подходим к турникетам, и я толкаю Рому в открывшиеся дверцы вместе с какой-то пенсионеркой. Как назло оба орут, к ним сразу подходит сотрудница проверки. «Етить! Только штрафа нам не хватало!» — успеваю подумать, тоже протискиваюсь за кем-то, загребаю Рому и бегу подальше от сучки в форме. Меня хватает на три минуты. Потом темнеет перед глазами, и я падаю плашмя на асфальт. Слышу только как Рома кричит:
— Что с вами? Кириллов, вы умираете?!
Когда мне становится получше, я переворачиваюсь на спину. Хорошо лежать. И Рома ещё склонился надо мной, смотрит так внимательно. Его грубые кудряшки в лучах солнца светятся, как золотые нити…
— Ты бы мог продать волосы. — говорю.
— Не-а, я проверял, мои никому не нужны. — Рома улыбается.
«Мне нужны, очень!» — думаю, но говорю другое:
— Тогда пойдём ростки папоротника собирать? Их, вроде, можно есть.
Рома говорит, что ему страшно за меня, а я отвечаю, что мне просто надо бахнуть ещё пивка — поправить слабенькое здоровье. Мы находим «КБ», и я беру самое дешёвое что у них есть. На кассе терминал орёт и выплёвывает мерзкое «Недостаточно средств», орать и плеваться матом начинаю и я. «Тупые твари из банка списали с меня сотку за обслуживание карты, гондоны капиталистические… Нашли же время, пидорасы!» — думаю я, а Роме говорю:
— Ром, займи у своих богатеев мне на пиво… — даже добавляю: — Пожалуйста.
Кажется, Рома в ужасе от моего «пожалуйста», он тут же кому-то звонит. Потом ещё. И ещё. И ещё… Чтобы не тратить время на тупое ожидание, я тоже ищу деньги: пишу брату, потом бывшей любовнице, которую не видел лет пять, надеюсь, она хоть жива-здорова, потом своему издателю… «Извини, сам ищу у кого занять», «будут на неделе, сейчас нет», «третий месяц без зп» — результат приводит в ужас.
— Ни у кого нет денег… — говорю и смотрю на Рому.
— Ни у кого! Даже у моей мамы нет, понимаете, Кириллов? — Рома делает такое лицо, что становится похож на чихнувшего котёнка. — Да как такое возможно?
— Бля, нельзя так быстро сдаваться! Звони нахуй всем!
И мы звоним. Контакт за контактом — ничего. Наконец-то я складываю один плюс один: «В стране просто нет денег…». Ромочке даже удаётся вызвонить свою буржуйку-страпонщицу, но там тоже по нулям.
— Не верю… Даже Рябович пишет, что денег совсем нет. А у него просто талант их находить. Как же так?
— Мы обнаружили парадокс — в стране нет денег. Рома, надо помолчать минуту в знак траура.
Сидим на ступеньках «КБ», молчим, курим. Над нашими головами пролетает парочка серебристых чаек. Яркая белая капля шлепается ровно на Ромин сапог.
— О, Кириллов! Это же к деньгам!
— Замолчи, пожалуйста, замолчи…
Сил больше нет вот так тупо сидеть, поэтому идём к заливу. Пухленькие барашки облаков по очереди наползают на солнце, а потом несутся дальше по синим просторам. Становится совсем тоскливо. Тут меня осеняет гениальная идея, как проверить обнаруженный парадокс. Я толкаю Рому на серый песок, он падает на попу и даже не сопротивляется. Распахиваю его дэбильный дождевик, задираю свитер и расстёгиваю его узкие джинсы. Потом фоткаю вот в таком развратном виде. У этого горе-грибника уже колом стоит — настоящий извращенец. Закидываю фотку Ромы в гейский чат с подписью: «Зеленогорск. Срочно! Отсосу за три сотки. Цмок!». Через десять минут к нам подкатывает гелик с вполне себе обычным мужиком внутри. Мы подходим, чтобы «поговорить», и сразу начинается:
— Пацаны, у меня ни копейки, но как только так сразу. Давайте я вам собаку оставлю как залог? Шпажка звать.
И действительно, с соседнего кресла на меня смотрит рыжая мордочка: глазки-пуговки, носик-кнопка, розовый язычок, ушки торчком. «Ну, нет, это пиздец…» — думаю я. Целых пять минут у меня уходит на то, чтобы объяснить бедному гею, что не всрался нам его шпиц. Зато Рома счастлив, он без ума от маленьких собачек.
От греха подальше уходим с пляжа. Силы меня окончательно покидают, желания жить — ноль. Ни водки, ни пива, сигарет последние две штуки. Бреду куда-то мимо частных домиков, Рома за мной. Меня потряхивает, а в голове только мысли о том, как бы безболезненно и быстро покинуть нищенскую жизнь. Слышу, как Рома весело кричит — что-то он от меня хочет.
— Кириллов, там бабушка помочь просит. Пойдёмте.
И он ведёт меня к деревянной избушке с огородом и теплицей за покосившимся заборчиком. Бабулька за секунду понимает, что со мной происходит, и наливает мне выпить. С первых глотков в моей груди рождается свет, а когда я осушаю стакан до дна, то чувствую, что свечусь уже весь. Я — ёбаное солнце, нахуй. От бабульки мы получаем задания: вырыть новую яму для компоста и наполнить в бане чистой водой бочку. Работнички из нас так себе — получается всё из рук вон плохо, но к вечеру мы кое-как заканчиваем. Я весь в грязи, Рома почему-то тоже, хотя он просто воду таскал. В моём воображении уже хрустели мятые соточки, снятые с пенсионного. Напрасно. Бабулька быстро спускает меня с небес на землю:
— Денег не дам, пропьёте. Есть для вас кое-что получше.
В Ромины корзинки она напихивает картохи, банок с солёными грибами, варенья, домашних пирожков — всего с горкой. И вот мы, перемазанные черной землей, идём до вокзала, а крышки драгоценных баночек в свете фонарей отливают золотом. Аж смотреть больно.