Собаки в депрессии, кошки с ОКР — что безумие животных означает для людей
Оливер был неугомонным очаровательным красавцем, который не отличался постоянством, но я влюбилась в него по уши. Он был Бернским зенненхундом, я и мой бывший муж взяли его из приюта, и примерно через шесть месяцев мы осознали весь масштаб проблемы. Одиночество вызывало у него такой парализующий страх, что мы не могли оставить его одного.
Однажды он выпрыгнул из окна нашей квартиры на третьем этаже. Он ел ткань и вещи вместе с упаковками. Охотился на несуществующих мух. И страдал от галлюцинаций. Ему поставили диагноз компульсивного расстройства собак, и это была лишь верхушка айсберга. Но, как это бывает с людьми, иногда проходит 6 месяцев, пока ты увидишь, что у любимого человека есть какие-то проблемы. И в большинстве случаев мы не отправляем своего партнёра обратно в бар, где с ним встретились, и не возвращаем его другу, который нас познакомил, и не отправляем обратно на сайт знакомств. Мы всё равно их любим и остаёмся им верны, как это произошло со мной и моей собакой.
Что касается меня — я изучала биологию, получила кандидатскую степень по истории науки в Массачусетском технологическом, и если бы вы спросили меня 10 лет назад, обладает ли эмоциями мой любимый пёс или собаки вообще, я бы ответила «да». Но я не уверена, что сказала бы, что и для них всё может обернуться тревожным расстройством, назначением флуоксетина [«Прозак»] и психотерапевтом. Но затем я влюбилась и осознала, что такое и правда может случиться, и теперь я пытаюсь помочь своей собаке преодолевать панику и тревогу.
Это полностью изменило мою жизнь. Мой старый мир разбился вдребезги. Последние семь лет я посвятила изучению психических заболеваний у животных. Есть ли у них психические расстройства, как у людей, и, если да, то что это значит для нас? И я пришла к пониманию того, что они действительно могут страдать психическими болезнями, а когда мы ищем и пытаемся выявить душевную болезнь наших питомцев, то часто становимся для них настоящими друзьями и лучше понимаем самих себя.
Так что давайте поговорим минуту о диагностике. Многие из нас считают, что мы не можем узнать, о чем думают животные, и это действительно так. Но любой вас, у кого есть родные и близкие, — по крайней мере, это верно для меня — может спросить своего партнёра, родителей, или детей об их чувствах, но это не значит, что они смогут ответить. Бывает, что они не находят слов для выражения своих чувств, или просто не знают, что ответить. Фактически это довольно новое явление: нам кажется, что надо поговорить с кем-то, чтобы понять его эмоциональное состояние. Но до начала 20 века врачи часто ставили диагноз эмоционального дистресса только путём наблюдения за пациентами.
Оказывается, поверить в возможность психических заболеваний у животных совсем не сложно. Наиболее распространённые в США психические заболевания — это фобии и тревожные расстройства, и, если подумать, страх и тревога — это в действительности очень полезные животные эмоции. Обычно мы боимся или тревожимся в опасных для нас ситуациях, и, как только возникают эти эмоции, мы стремимся убраться подальше от опасности. Проблема же появляется, если мы боимся или тревожимся в ситуациях, не требующих этих эмоций. Возможно, эмоциональные расстройства — это просто обратная сторона жизни чувствующего животного, а действительно здоровое животное стремление к поддержанию себя в чистоте и ухоженном виде проявляется в обсессивно-компульсивных расстройствах.
Мы можем опознать психическое заболевание, если вы, например, навязчиво часто моете руки или вырабатываете ритуал, настолько важный, что без его исполнения не можете приступить к еде. Итак, для людей у нас есть «Руководство по диагностике и статистике», по сути, это сборник информации обо всех известных сейчас психических заболеваниях. А для животных у нас есть YouTube. Вот пример поиска по словам «ОКР собаки», но я также советую вам поискать по «ОКР кошки». Вы будете потрясены увиденным. Я покажу вам лишь несколько примеров.
Вот случай погони за тенью. Я знаю, это выглядит смешно и даже мило. Проблема в том, что собаки развивают эти навязчивые состояния до такой степени, что поглощены этим целый день. Они не ходят гулять, не играют с друзьями, отказываются от еды. Они становятся одержимыми, например, преследованием своего хвоста. А вот случай с котом по имени Гизмо. Похоже, что он следит за кем-то, но он делает это в течение долгих-долгих часов весь день. Он просто сидит здесь и трогает-трогает-трогает жалюзи лапой. А вот другой пример того, что мы считаем стереотипным поведением. Это малайский медведь Тинг Тинг, живущий в зоопарке Окленда. Если вы случайно увидите эту сцену, то подумаете, что Тинг Тинг просто играет с веткой, но он делает это весь день, и, если внимательно присмотреться, а также если бы я показала вам все 30 минут этого ролика, вы бы увидели, что он выполняет одни и те же действия всегда в одном и том же порядке, каждый раз он переворачивает ветку совершенно одинаковым образом.
Другой пример весьма распространённого поведения, которое мы часто наблюдаем у животных, живущих в неволе, — это стереотипии, шаги или раскачивания. Впрочем, люди делают то же самое: мы тоже раскачиваемся и расхаживаем из стороны в сторону. Многие из нас делают это, и временами мы должны приложить силы, чтобы успокоиться, и я думаю, что у животных это тоже случается.
Но подобные стереотипные действия — не единственное, что делают животные. Знакомьтесь, Гиги. Это горилла, живущая в зоопарке Франклина в Бостоне. У неё есть свой психиатр, выпускник Гарварда, и среди всего прочего она лечится от эмоционального расстройства. Многие животные проявляют расстройства настроения. Многие существа — как эта лошадь, например, — проявляют саморазрушающее поведение. Они грызут вещи, делают всё, что может их успокоить, даже если причиняют себе этим вред, и это очень похоже на то, как некоторые люди наносят себе порезы. Выдёргивание. Оказывается, если у вас есть шерсть, перья или кожа, вы можете навязчиво себя ощипывать. Для лучшего понимания трихотилломании — навязчивого выдёргивания волос, которое сейчас затрагивает 20 миллионов американцев, — даже исследовались попугаи.
Лабораторные крысы тоже выдёргивают у себя шерсть. Мы называем это «барберинг». Собаки-ветераны конфликтов в Ираке и Афганистане возвращаются оттуда с так называемым посттравматическим стрессовым расстройством собак, и им очень нелегко привыкать к гражданской жизни. Например, некоторые очень боятся приблизиться к бородатым людям или запрыгивать в машины.
Всё же я хочу быть точной и осторожной в своих высказываниях. Я не думаю, что ПТСР собак — это то же самое, что ПТСР людей. Но я также не думаю, что моё ПТСР было бы похоже на ваше, или что моя тревога и грусть похожи на ваши. Мы все разные. У нас разные уязвимые места. Даже если две собаки растут в одном доме и подвергаются одинаковым воздействиям, одна может начать, например, панически бояться мотоциклов или звука микроволновой печи, а другая будет в полном порядке.
Довольно часто люди спрашивают меня: возможно ли, что сами люди сводят животных с ума? Или, может быть, психические заболевания животных — это просто результат жестокости, плохого обращения? На самом деле всё намного сложнее. Недавно случилось великое для меня событие — недавно вышла моя книга на эту тему. И теперь каждый день, когда я открываю электронную почту, прихожу на авторские чтения или на вечеринку с коктейлем, люди рассказывают мне свои истории про животных, которых они встретили.
Недавно у меня были чтения в Калифорнии. В конце одна женщина подняла руку и сказала: «Доктор Брэйтмен, мне кажется, что у моей кошки ПТСР». Я ответила: «Почему вы так думаете? Расскажите мне немного о ней». Оказалось, кошку зовут Пинг, её спасли. Раньше она жила у пожилого мужчины, однажды он пылесосил, и у него случился сердечный приступ, он умер. Неделю спустя Пинг обнаружили в его квартире, рядом с телом её хозяина, и всё это время пылесос продолжал работать. В течение многих месяцев, я думаю, почти два года после этого случая она была так напугана, что не могла оставаться дома, пока там убирались. Она испытывала настоящий животный страх. Она пряталась в чулане. Она была робкой и неуверенной. Однако, спустя долгое время благодаря поддержке и терпению её любящей семьи, теперь, спустя 3 года, она стала счастливой и спокойной кошкой.
А вот ещё одна история о травме и выздоровлении, которая произошла несколько лет назад. Я была в Таиланде, проводила исследования. Там я встретила обезьяну по имени Бунлуа, когда Бунлуа был ещё маленьким, на него напала стая собак, они оторвали ему обе ноги и одну руку, после чего Бунлуа приполз в монастырь, и монахи приняли его. Они вызвали ветеринара, который вылечил его раны. В конце концов, Бунлуа поправился, ценой нечеловеческих усилий, и спасители решили оставить его под своим крылом. Они выяснили, что ему нравится, как оказалось, это были мятные конфеты Mentos, жуки-носороги и яйца. Они волновались, потому что он был общительный, но одинокий. Они не хотели подпускать к нему других обезьян, так как думали, что с одной рукой он не сможет защитить себя или даже просто поиграть. Поэтому они дали ему кролика, и Бунлуа сразу преобразился. С этим кроликом он стал абсолютно счастлив. Они чистили друг друга и стали близкими друзьями, а когда у кролика появилось потомство, Бунлуа стал ещё счастливее. Так у него появились причины просыпаться по утрам, причины настолько сильные, что он решил вообще не спать. Он стал рьяным защитником этих крольчат и перестал спать, он только как бы дремал, стараясь присматривать за ними. На самом деле, он настолько старался защищать и заботиться о малышах, настолько чрезмерной была его забота, он даже боялся, что их мать может им навредить, поэтому опекунам пришлось забрать крольчат. Разлучив их, монахи были обеспокоены, что Бунлуа может впасть в депрессию, и, чтобы этого не случилось, они принесли ему другого кролика. Моё официальное мнение — не похоже, чтобы он был в депрессии.
Я бы очень хотела, чтобы люди ощущали, что они на самом деле в силах делать догадки о состоянии животных, которых они так хорошо знают. То есть, если вам кажется, что ваша собака, кошка или, может быть, знакомая вам однорукая обезьяна страдает или находится в депрессии, вероятно, вы правы. По сути, это чистое очеловечивание — приписывание человеческих качеств нечеловекообразным животным или вещам.
Впрочем, я не вижу здесь проблемы. Я не думаю, что мы не должны очеловечивать животных. Это не то же самое, как если бы вы достали свой мозг из черепа, положили в банку и затем изучали на нём мышление животных. Мы всегда будем всего лишь одним видом животных, который размышляет над эмоциональным миром другого. Вопрос в том, как хорошо вы очеловечиваете своего питомца? Возможно, вы делаете это плохо?
Неудачное очеловечивание встречается довольно часто. Например, когда вы наряжаете своих собачек и организуете их свадьбу или чрезмерно приближаетесь к диким животным в естественных условиях, потому что вы верите в свою духовную связь с ними. И другие подобные вещи. На мой взгляд, при правильном очеловечивании мы признаём наши животные сходства с другими видами и используем их для построения догадок, учитывая при этом особенности мышления и опыта животных.
На самом деле существует целая индустрия, в некоторой степени основанная на правильном очеловечивании животных, — психофармакология. Каждый пятый американец принимает сейчас психофармакологические препараты, начиная с антидепрессантов и лекарств от тревоги и заканчивая антипсихотическими препаратами. Оказывается, что всем этим психофармацевтическим арсеналом мы обязаны животным.
Препараты тестировались в первую очередь на нечеловекообразных животных, причём оценивалась как их токсичность, так и поведенческие эффекты. Очень популярный нейролептик Хлорпромази́н [Thorazine] поначалу успокаивал крыс и только потом людей. Противотревожный препарат Хлордиазепоксид [Librium] в 1950-х гг. давали кошкам с несносным характером, и он превращал их в миролюбивых животных. Даже антидепрессанты поначалу тестировали на кроликах.
Сейчас, однако, мы даём эти препараты животным не только как субъектам тестирования, но и как пациентам, как этичными, так и менее этичными способами. В океанариуме во Флориде касаткам-матерям дают препараты против тревоги, когда забирают у них детёнышей. Многие гориллы в зоопарках получают антипсихотики и противотревожные препараты. Собакам, как и моему Оливеру, дают антидепрессанты и препараты от тревоги, чтобы они не прыгали из окон или не выбегали на дорогу, под колеса машин.
Совсем недавно в журнале Science было опубликовано исследование, в котором говорится, что даже речные раки реагируют на препараты от тревоги. Раки становятся более смелыми, менее осторожными и готовыми активнее исследовать окружающее их пространство. Сложно сказать, сколько животных сейчас «сидит» на этих лекарствах, но я знаю, что индустрия фармпрепаратов для животных огромна и продолжает расти: с 7 млрд долларов в 2011 г. до прогнозируемых 9,25 млрд к 2015 г.
Некоторые животные принимают эти лекарства неопределённое время. Другие, как один бонобо из зоопарка в Милуоки, который принимал лекарства, пока не стал сохранять прописанный ему пароксетин [«Паксил»], а затем распространять его среди других карликовых шимпанзе. Хотя, помимо психофармакологии существует огромное число видов терапевтических вмешательств для помощи животным.
И я думаю, что на самом деле ветеринария могла бы многому научить человеческую медицину. Если вы приведёте свою собаку, которая, к примеру, навязчиво преследует свой хвост, к ветеринару-бихевиористу, его первым действием будет не рецепт на лекарство, а вопрос к вам о жизни вашей собаки. Он захочет узнать, как часто собака гуляет. Он спросит, какова её физическая активность. Он задаст вопрос, как часто она общается с другими собаками и людьми. Затем он спросит о тех видах терапии, интересуясь, в основном, поведенческой, которые вы уже попробовали на своём животном. Большинству это помогает, особенно в сочетании с психофармацевтическими препаратами.
Однако я верю, что наиболее полезным, особенно для социальных животных, является время, проводимое с другими социальными животными. Во многом я чувствую, словно стала для моего пса кем-то вроде животного-помощника, я видела, как попугаи делают это для людей, люди для попугаев, собаки для слонов и слоны для других слонов. Не знаю как вы, но я вижу в Сети массу примеров маловероятной дружбы животных. Я также думаю, что во многом в этом виноват Facebook, показывающий, как обезьяна усыновляет кота, а датский дог — осиротевшего оленёнка, или как корова дружит со свиньёй.
И, если бы вы спросили меня об этом восемь, девять лет назад, я бы ответила, что они безнадёжно сентиментальны и, вероятно, чрезмерно очеловечены а, может быть, всё это вообще инсценировано, но сейчас я уверена, что в этом действительно есть смысл. Это правда! На самом деле некоторые интересные исследования указали на уровень окситоцина, своего рода связующего гормона, который выделяется у нас во время секса, кормления ребёнка или в присутствии кого-то очень для нас важного. Уровень окситоцина повышается и у людей, и у собак, которые заботятся друг о друге или наслаждаются обществом друг друга. Более того, другие исследования показывают, что окситоцин повышается и у других пар животных, например, у собаки и козы, которые дружат и играют друг с другом. Их уровень окситоцина повышается в результате.
Один мой друг наглядно показал мне, что психическое здоровье — это улица с двусторонним движением. Его зовут Лонни Ходж, он ветеран войны во Вьетнаме. По возвращении он начал работать с жертвами геноцида и ветеранами, получившими психологические травмы. У него было ПТСР и страх высоты, потому что во Вьетнаме он спускался с вертолётов через полозковые шасси. Ему дали собаку по имени Гандер породы лабрадудль, чтобы помочь справиться с этими страхами. Это они в день своей первой встречи, это было удивительно. С того дня они провели много времени вместе, посещая ветеранов, которые страдают от похожих проблем.
Но больше всего меня интересует в отношениях Лонни и Гандера то, что спустя несколько месяцев знакомства, Гандер начал бояться высоты, скорее всего, из-за слишком тесного общения с Лонни. Поразительно, но он по-прежнему великолепная собака-помощник, ведь теперь, когда они вместе находятся на высоте, Лонни так переживает за Гандера, что забывает о своём собственном страхе.
Я провела очень много времени за этими историями, копаясь в архивах, в буквальном смысле провела годы за этим исследованием, и это изменило меня. Я больше не рассматриваю животных только на уровне вида. Теперь я смотрю на них как на индивидуумов, я думаю о них, как о существах со своей собственной «погодной» системой, направляющей их поведение и сообщающей, как им отвечать на воздействия мира.
И я действительно верю, что это исследование сделало меня более пытливой и чуткой, как к животным, которые делят со мной постель и время от времени оказываются в моей тарелке, так и к людям, которые, как я знаю, страдают от тревожности, фобий и всего остального. И я действительно верю, что, хоть вы и не можете знать наверняка происходящее в голове у свиньи, мопса или вашего близкого человека, это не должно вас удерживать от сопереживания. Лучшее, что мы можем сделать для наших любимых, это, пожалуй, очеловечивать их.
Отец Чарльза Дарвина однажды сказал ему, что каждый может в какой-то момент лишиться рассудка. К счастью, зачастую мы можем его вернуть, но только если помогаем друг другу.