(25-30)*200/200

Кажущаяся простота этой интервальной тренировки вводит в заблуждение. В действительности кружение по стадиону или метания туда-обратно в парке будут одинаково нудными и бесконечно долгими, вне зависимости от того, насколько быстро вы бежите. Эта работа призвана развить скоростные качества, но, как по мне, так это, главным образом, тренировка головы. Экзистенциальные терзания, которые посещают уже на 7-8-м повторе, могут быть сравнимы разве что с теми, что приходят во время работы «25*400/200», когда ты не просто разговариваешь с Богом, но он вот-вот начнет тебе отвечать.

(25-30)*200/200 – время, когда мои мотивация и характер проходят самую серьезную проверку. Практически ни на одной другой тренировке мне не требуется столько усилий, чтобы найти к себе подход и заставить доделать все до конца. И не просто отстоять, но на каждом повторе стараться - тянуть бедро и выкладываться на максимум, даже если не бежится. Особенно, если не бежится.

Неудача на этой тренировке переживается основательно. Понимание того, что ничего не получается, обычно приходит уже на первом десятке. Скорости низкие, ноги и пульс не поднимаются, что-то обязательно мешает: ветер, дождь, снег, лишний вес, кроссовки, асфальт или все сразу – это ввергает в пучину отчаяния, в которой предстоит бултыхаться еще бесконечное множество кругов. Люди будут приходить и уходить: разминаться, бежать что-то ужасно быстрое, заминаться, дурачиться. А я, приехав на стадион раньше всех, в день (25-30)*200/200 уйду самой последней и, несмотря на подъем ранее 5 утра, все равно опоздаю на работу. Отчаяние 25*200 – это отчаяние человека, который изо всех сил делает целую кучу дел, но все равно не успевает – к финишу, к началу рабочего дня и в целом по жизни.

В утро (25-30)*200/200 я напрочь забываю, люблю ли я бегать. Я ни за что не улыбнусь во время тренировки и буду всячески страдать. Мысленно грубить в ответ на оброненное когда-то давно в мой адрес «ну ты же получаешь от этого удовольствие, разве нет?». Самой себе жаловаться на то, что все уже ушли, а у меня еще 5 повторений. Злиться, что никто из «моих» не пришел и меня все бросили, а если кто-то пришел и бежит рядом, то тоже злиться, потому что вообще-то предпочитаю бегать одна. На 15-м повторе я решу не выходить на старт соревнования, к которому готовлюсь. Об этом нужно будет как можно скорее сообщить тренеру, не забыв добавить, что все болит, что я медленная, старая и некрасивая и ничего у меня не получится - зачем тогда вообще все эти страдания? Ближе к 20-му завяжу с бегом навсегда, потому что все самое лучшее свое я сбегала и опять-таки - ничего больше у меня не получится. И вообще я хочу весны и в красивом платье радоваться солнцу, а не тащиться на стадион, а потом со стадиона в офис с рюкзаком в два раза толще меня.

После последнего повтора мой день будет уже окончательно испорчен. Спустя несколько кругов заминки на деревянных ногах проковыляю в раздевалку. Нашарю в ворохе вещей и буду с тревогой смотреть на экран рабочего телефона: в офисе должна быть уже чуть более, чем через полчаса. Успеть помыться или хотя бы умыться, собраться, домчать до метро. Вот сейчас по-настоящему тренируется выносливость, а вовсе не на «длительной» в воскресенье.

По дороге от стадиона до станции «Спортивная» мне будет достаточно любой мелочи, чтобы расплакаться. А мелочей - хоть отбавляй. Прежде всего, конечно, снова плохо отбегала. Обидно. В кофейном автомате не было крышечки. Долгожданный, но скверный кофе, угрожающий на бегу залить пальто, отправляется в мусорку уже после пары неуклюжих глотков. А тут еще метро слишком далеко от стадиона. И снова не получилось похудеть, а получилось, наоборот, набрать. И зачем только придумали эту вакцину и вернули старты, к которым нужно снова готовиться?! А еще это ужасное солнце, под которым особенно остро чувствуешь себя некрасивой и слабой. И наконец, как же надоело бессмысленно крутиться в колесе.

Отсутствие смыслов - уже давно заглавная тема моих настроений. Кажется, что будущее предопределено, как график платежей по ипотеке или план тренировок к марафону. Времени не осталось, а то, что было даровано, - растрачено.

В «Истории меланхолии» Карин Юханнисон описывает девять вариантов меланхолических состояний. «У меня однажды был пациент, настолько слабый, что едва мог поднимать веки, и то очень медленно. Он произносил громко максимум два-три слова в день, все остальное говорил шепотом. Он даже не мог поднести к губам полный стакан и еле-еле справлялся со стаканом, налитым до половины», описывает Карин одно из таких состояний – «фатиг-синдром», т.е., усталость. Этот тип меланхолии развился в первые десятилетия XX века, придя на смену нервозности века XIX-го, как реакция на стремительное развитие общества - индустриализацию и модернизацию. Появление телеграфа, телефона и новых транспортных средств поставило все с ног на голову. Боязнь опоздать и зависимость от жесткого расписания, давка на перронах, резкие крики из громкоговорителя, пронзительные свистки паровозов – все это символизировало новый ритм жизни, который насильно проникал в тела и души современников. Время укоротилось. Человеку стало некомфортно в быстро меняющемся мире. Общество начало культивировать образ человека, нацеленного на достижение целей, заложником которых он постепенно становился. Стало необходимо стремиться вверх, локтями расчищать себе путь, быть на виду. Люди ощутили бремя ответственности и усталость, имя которой - неврастения.

Репутация в обществе у такой усталости была так себе. Пассивность, неспособность к работе, низкая мотивация воспринимались как нелояльность к обществу. От «чувства нежелания» веяло скукой и пораженческими настроениями, а новому обществу были нужны бодрые и эффективные граждане.

Симптомы неврастении – бессилие, невозможность работать, читать, писать, бессонница, страхи, головокружение, агорафобия. Спотыкаюсь на слове. Агорафобия - страх оказаться там, откуда не будет возможности уйти в случае приступа паники: оживлённые места (рынки, магазины, рестораны), общественный транспорт, места, которые невозможно быстро покинуть, не привлекая к себе внимания (кресло парикмахера, центральные места в кинотеатре и т. п.). «Эскалаторы», дополняю я перечень своим примером.

Вернувшись с полумарафона в Сочи, целую неделю я не могла помыть голову. Бега почти не было. Можно и нужно было заняться восстановлением и отдохнуть, чтобы совсем скоро снова приступить к полноценным тренировкам. Нужно было хотя бы для начала помыть голову. Но для этого, а также для исполнения других простейших бытовых функций мне стало не хватать… мотивации. Каждый день после работы я возвращалась домой и долго сидела на диване, думая о том, что нужно переодеться. Привести себя и квартиру в порядок, убрать зимнюю куртку и ботинки, причесать кота, утром выбрать одежду (проще всего оказалось чередовать два свитера, которые не нужно гладить), а вечером почистить зубы – все это вдруг стало таким же ресурсозатратным, как (25-30)*200/200. Мне стало все равно, как я выгляжу (плохо), а также, что там будет впереди (ничего). Из явных желаний осталось несколько – поесть, поспать и чтобы день быстрее закончился. Нет, я не перебегала и не перетренировалась. Напротив, мне хотелось как можно скорее вернуться в режим: тренировочный план, как якорь, держит меня включенной в реальность. Моя константа, стержень, моя система координат, в которой я найду себя, даже пребывая в кромешной тьме. Обязательные два часа в день, когда я дышу глубже, тяну бедро, оживаю.

«Компенсируя нехватку энергии, больные прибегают к различным тактикам. Они становятся осторожными и избегают неожиданностей и ситуаций, предполагающих выбор. Стараются не нарушать один и тот же заведенный порядок и придерживаются в жизни однообразия». Для лечения неврастении в начале века врачи рекомендовали не отдых, а активность. Усталого человека, говорили они, нужно «наполнить новыми впечатлениями, новыми обязанностями и даже новыми конфликтами». Например, в Швеции пациентов, жалующихся на усталость, посылали лесорубами в северные районы страны.

Я стараюсь себе помочь. Пью витамины. Избегаю необязательных встреч и контактов. Положила у кровати блокнот, чтобы записывать перед сном, «что красивого сегодня увидела», «что сегодня расстроило и почему», «что принесло радость сегодня». Расстроил меня коллега, пожелавший приятного аппетита, а до ярости довел ортодонт, задержавший прием на несколько минут. Ничего из этого я так и не смогла записать и отрефлексировать.

Со временем меланхолия претерпевает изменения. В наше время фатиг-синдром стали называть выгоранием. Утрата баланса между требованиями и возможностями, «новый способ быть несчастным» - выгорание встречается также и у спортсменов. Не тождественно переутомлению или перетренированности, оно становится результатом затянувшейся депрессии. В таком состоянии мы постепенно теряем интерес к деятельности, ранее служившей источником положительных эмоций, а также перестаем стремиться к результатам, которые теряют свою былую значимость. В конечном итоге все заканчивается травмами и/или уходом из спорта.

Но есть и хорошие новости. Твердо встав на дно, получится оттолкнуться.

Продолжение следует (может быть).