Шкаф
«Да ладно, какой раз уже уходит», говорит мама, когда я, раздосадованная, рассказываю ей про то, как кто-то там в очередной раз меня удалил, исключил, заблокировал и больше не читает (кипит моя виртуальная жизнь). «Ерунда, мелко как-то…Вот Витек - шкаф забирал». Навостряю уши. Это время перед сном, когда мама рассказывает истории из семейного прошлого, в котором меня еще не было, - я, когда бываю дома, люблю больше всего. Родительская спальня. На стенах фотографии: я маленькая - два хвостика, смешные банты. Мама с папой на фоне гор. Сочи. Их чуть ли не единственный отпуск вдвоем. Белый снег в окне. Глаза уже закрываются. Но рассказав одну байку, мама тут же вспоминает другую - их у нее хватит на целую книгу, о которой я временами думаю. Пока еще можно, мне хочется все запомнить – события, полные драмы и комедии, наши родные места, имена людей, которых я никогда не знала и которых уже давно нет на свете, - все эти истории, которые когда-то станут и моим наследством.
Маленькой мама жила в Низах. Так назывался микрорайон Балашова, моего родного города (Саратовская область). В те времена Низы были этакой деревней в городе. Жили будто бы одним большим двором. Ну, знаете, это когда можно прийти без спроса к соседям посмотреть телевизор – потому что у них он есть, а у тебя нет. Когда все всё про всех знают. Мир с тех пор сильно изменился. Я, вот, например, опознаю своих соседей через одного и мне в голову не придет, оставить у кого-нибудь из них ключи от своей квартиры, как это до сих пор делает моя мама.
«Ну да, шкаф. Витек и его жена жили через стенку от нас. Витек на той же улице сначала с отцом жил, а потом вот к жене переехал. Так они, когда ругались, мы всегда знали, потому что Витек шкаф уносил». Шкаф, поясняет мама, был настоящий. Не то, что делают сейчас в каких-нибудь приснопамятных Икеях. Тяжелый, дубовый. Платяной. Шкаф этот составлял все его, Витька, имущество и одновременно гордость (честь и достоинство), и потому был тяжел. Иной раз развод сопровождали «мужики», которые Витьку помогали шкаф из одного дома в другой перетаскивать. Сначала туда – в дом отца, через двор, потом – обратно, к жене. Когда Витек с женой мирился, шкаф, значит, снова водворялся в семейное гнездо. Наблюдая за путешествиями гардероба, соседи буднично замечали: «Витек шкаф понес. Опять разругались».
Судя по всему, Витек и его жена были парой эмоциональной - церемония переноса шкафа могла происходить по нескольку раз за месяц. Я в восхищении. Вспомнилось легендарное: «Господи, как скучно мы живем! В нас пропадает дух авантюризма! Мы перестали лазить в окна к любимым женщинам». И носить шкафы, продолжаю я про себя, торопливо записывая эту историю в заметки – туда, куда утаскиваю все, что блестит. «Позвони бабушке, она тебе больше расскажет», заканчивает свой рассказ мама. «Я даже не помню, как жену звали».
«Верка», авторитетно рапортует бабушка. «И это был не шкаф. Витька переносил холодильник!». Я долго хохочу в трубку, эта повесть нравится мне все больше и больше. «Холодильник был большой, высокий – все Витькино приданое. Ну и Верка Витька когда выгоняла, он его с собой забирал. Шабалы свои повесит на руку и пошел. Матерился жутко». Витек, оказывается, был не только горд, но и жесток – оставлял жену и ребенка без еды. Или же они сначала разбирали этот холодильник? Как вообще это происходило? Говорил ли Витек: «Ты меня сейчас доведешь - я холодильник заберу!», или кричала ему в сердцах Верка: «И чтобы холодильника твоего тут не было!». И почему мама так хорошо помнила именно шкаф? Не потому ли, что раньше принести в дом шкаф считалось высшим проявлением чувств? Задумалась над тем, какими мелкими и незначительными кажутся некоторые наши поступки на фоне таких вот драм. Мы же даже расстаёмся по эсэмэскам.
«Бабушка, а где шкаф, то есть, холодильник-то в итоге остался?». Бабушка отвечает с некоторой грустью, сквозит ностальгия по прошлому. «Не помню». И помолчав: «Витек умер. Выпил какую-то отраву, он пил сильно. Верка после умерла». Мы помолчали. У Курта Воннегута в «Бойне номер пять» пришельцы с планеты Тральфамадор воспринимают время не линейно, а целиком: это когда никто не умирает навсегда - если кто-то умер в один момент времени, то все равно остается живым в другой. О чьей-либо смерти тральфамадорцы просто говорят: «Такие дела». Я люблю и эту сказку тоже. Мне хочется верить, что где-то в другом измерении Верка и Витек продолжают ругаться и мириться, шкаф-холодильник кочует туда-обратно, а за всем этим наблюдают с завалинки моя маленькая мама и молодая бабушка. Там же где-то можно разглядеть и меня – ведь теперь эта история и моя тоже.
«А вообще, твою маму мы должны были звать по-другому, не Наташей», внезапно продолжает бабушка. «Напротив нас соседи жили, они дрались все время на улице…». Притягиваю к себе блокнот. Пока кто-то помнит нас – мы будем жить.
