О родах знаний

В одной из предшествующих публикаций была затронута тема гиперсложности современности. Гиперсложность означает фактическое отсутствие возможности исчерпывающего представления, которое позволяло бы индивиду совершать рациональный выбор. Оговоримся, что мы понимаем под постижением мира усвоение тех формальных знаний о нём, которые существуют в гнозисе общества. Реальность состоит из фактов, так что можно сказать, что мир, если понимать под ним функциональную основу реальности, состоит из институционально признанных фактов, репрезентация коих в мозге соответствует тому, что мы назвали формальным знанием в предыдущем посте. Для того, чтобы индивид мог совершать рациональный выбор, он должен иметь доступ ко всем возможным ситуациям, в которых он мог бы оказаться. Разумеется, это не значит, что он должен знать каждую конкретную ситуацию, но он должен иметь исчерпывающую оптику для классификации ситуаций на основании возможных последствий выбора. Такая классификация приводит к тому, что в каждой частной ситуации рациональный агент знает ответ на два вопроса: "Оказывает ли текущий выбор влияние не предпочитаемые/непредпочитаемые последствия?" и "Насколько достоверны мои сведения о том, какое влияние этот выбор оказывает или не оказывает на предпочитаемые/непредпочитаемые последствия?" У гиперсложности довольно много причин, при том все они связаны с фундаментальной тенденцией мира к усложнению:

А. Науке стало известно больше достоверных фактов. Чем больше мы знаем о мире - тем в более неоднозначном мире мы оказываемся.

Б. Исчезли архаические институты. Традиционное общество образовано ограниченным количеством социальных институтов аскриптивного характера - это значит, что причастность и роль в социальном институте не зависит от эмпирических черт индивида, а фактически дана извне. Современные институты построены на принципе свободной ассоциации индивидов, что ведёт к тому, что увеличивается функциональное расслоение общественных институтов и в каждой системе появляется всё больше специфически заточенных под свою роль подсистем и, в свою очередь, каждая из этих подсистем, представляющих собой узкие клики, будет формировать свой собственный локальный гнозис, который, тем не менее, не будет независим от общецивилизационного гнозиса, как при племенной организации, но будет встроен в него.

В. Стало больше людей. Каждый человек или группа представляет из себя актор, который будет вносить изменения как в социальное действие, так и в коллективный гнозис.

Г. Цивилизация сделала людей зависимыми от себя. Люди утратили навыки автономного существования и ведения натурального хозяйства. Это приводит к тому, что люди не имеют возможности массово от неё сепарироваться и, тем самым, деиерархизировать как само общество, так и причастные ему представления.

Текущая статья содержит анализ имеющихся представлений о структуре знания, а также некоторые соображения, которые могли бы служить разрешением обозначенных трудностей, связанных с гиперсложностью - во всяком случае, эта статья может предоставить часть инструментария для сложения картины мира, соответствующей гиперсложной реальности

Технари и гуманитарии

В обществе нет согласия по поводу этого разделения: технари, как правило, его поддерживают, а гуманитарии отвергают. Впрочем, есть и противоположные случаи, связанные с технарской нелюбовью к излишне абстрактным дистинкциям и гуманитарным селфхейтом. Так или иначе, это разделение имеет явно нормативный окрас. Тем не менее, если не затрагивать обилие промежуточных случаев, люди довольно легко понимают, что относится к технической компетенции, а что к гуманитарной - и это даёт +10 очков к социальной значимости этой парадигмы.

Начнём с того, что это специфически относится к складу ума, а не к областям знаний. Технари - это люди с аналитическим складом ума, которые обладают способностью оптимизировать строго алгоритмизированные функции по типу компьютерной программы. Грубо говоря, технарями можно назвать всех, кто легко усваивает логические паттерны манипулирования с данными. Гуманитариям, таким образом, остаётся работа с нестрого очерченными абстрактными понятиями, а также способностью сопоставлять контекст сообщений в отсутствие строгих понятийных границ. Однако, если оставить эти условные рамки, то станет ясно, что в этой концепции очень мало конкретики. Вот несколько наблюдений:
i. Технари зачастую не понимают того, что они делают - просто следуя заученным "рабочим" алгоритмам. Для них нормально завалить теоретическую часть экзамена, но хорошо решить задачи; вопрос на глубинное знание предмета может поставить их в тупик; после завершения вуза, судя по всему, этот паттерн перекочует в их профессиональную деятельность.
ii. Из-за того, что гуманитарии чувствуют себя ущемлёнными, они могут приписывать своей страте слишком разнородные добродетели: от "наличия тонкого художественного вкуса" (у технарей действительно всё плохо со вкусом) до эйдетической памяти и "способности заглядывать в корень проблемы"

Это разделение любопытно как культурный феномен - полезно исследовать подлинные причины его появления, а именно, почему людям в массе своей удобно так рассматривать компетенцию. Сторонники этого подхода, а также те, кто хотел бы узнать его истоки, могут задавать себе некоторые частные вопросы, которые позволили бы прояснить источник этого разделения (и его внутреннюю логику), вроде таких: почему в лингвистике почти нет людей с ГСМ? почему высокоинтеллектуальные технари часто имеют совершенно кретинские либо шизотерические представления о реальности?

Естественники и социальщики

Ещё одна классификация, на этот раз имплицитно научная:

Существует соблазн упорядочить все объекты во вселенной вдоль ряда усложнения и там, где наиболее простые и фундаментальные процессы и мало переменных установить строгий диктат правила и отделить эти науки от тех, где много переменных и поэтому все знания будут иметь лишь вероятностный характер. В психологии и социологии даже существует отдельное понятие, характеризующее текущий этап их развития, называемый кризисом реплицируемости. Он связан с тем, что многие законы, которые сыграли важную роль в развитии их наук и были занесены в анналы учебников в усовершенствованной методологии отказались воспроизводиться:-(

Каждая крупная научно-исследовательская программа находится в лоне своей методологии, каждая на своём специфическом этапе развития, называемом текущей парадигмой. Основная тенденция направлена на умножение изучаемых предметов внутри научно-исследовательских программ, в результате чего мы уже едва ли сможем говорить о единой физике или биологии как науке, но о совокупности физических наук или же наук о жизни, при том, множатся как возможные предметы исследования, так и методологические подходы - школы. Конечно, это ведёт к тому, что границы между конкретными крупными областями размываются, то же можно сказать и о границе между социальными и естественными науками. Тенденция именно в этом - партикуляризация предмета науки ведёт к тому, что более крупные единицы теряют своё первоначальное значение и становятся всё более и более условными. Эти изменения положительны, поскольку они приближают нас к метанауке - когерентной структуре научного знания, которое смогло бы лечь в основу интеграции коллективного гнозиса и, тем самым, стать предпосылкой интенсивного преодоления гиперсложности.

Теоретики и практики

Это разделение существует ещё со времён Аристотеля, который разделил все науки на теоретические, практические и созидательные. Несмотря на давность, оно, пожалуй, есть наиболее релевантное из всех. Но прежде стоит подробней остановиться на проблеме преодоления гиперсложности через переход к интегральной системе гнозиса.

Из вводного пассажа следует, что коллективный гнозис не может быть неформальным. Формализация и есть, вероятно, тот процесс, который приведёт к метанауке и в этом нынешнее положение весьма единодушно с редукционистами. Значит ли это, однако, что весь пласт неформализуемого знания должно отделить от всякой науки и либо отбросить как ненаучный, либо оставить как удел ремесленников и мелкой буржуазии?
Или сформулируем более строго: возможно ли формальное знание без неформального? Зависит от того, как посмотреть - формальное знание не нуждается в неформальном в том смысле, в котором оно нуждается в каком-то другом формальном знании. На самом же деле, мы имеем всего лишь проблему индивидуального и коллективного гнозисов. Формальное знание, в отличие от неформального, необходимо для предельно обобщённых, отделённых от частного опыта категорий. При этом они нуждаются в системе знаков, которые позволили бы исследователям однозначным образом переносить эти обобщения в свой индивидуальный гнозис. И на достаточном уровне простоты этого формального знания перенесение кажется исчерпывающим. Проблемы начинаются тогда, когда, как мы это указали в предыдущем подразделе, структура научного знания становится слишком громоздкой и дотягивается до систем слишком высокой сложности, таких как социальные или нейросетевые. Чем сложнее анализируемая система, тем труднее составить универсальный язык для передачи позитивных сообщений о ней, в особенности если каждый учёный имеет дело с разными единичными объектами, тогда как формальные умозаключения он пытается сделать об идеальном и предельно обобщённом предмете.

Неформальное знание представляет собой ту составляющую индивидуального гнозиса, которая специализируется на знании единичного. В отличие от общего, единичное требует идиографического подхода и множественных интерпретаций, кроме того, оно завязано на неизбежной ограниченности кругозора отдельного индивида. Поэтому индивид, независимо от своего желания и лояльности господствующей доктринальной системе, неизбежно пользуются произвольными, основанными на личном опыте и весьма "ненаучными" представлениями. Эти представления могут быть самой разной степени абстракции - как правило, они охватывают менее абстрактные категории, чем те, которыми занимается наука, но отнюдь не всегда. Более того, поскольку формальные абстрактные категории подчинены той знаково-методологической системе (читай - научно-исследовательской программе), в которой они находятся, она выступает для них в качестве разрешающей способности, устанавливающей предел единичности, которого могут достигать формальные понятия. В то же время неформальные понятия представляют из себя расширенный спектр, при этом в каждом индивидуальном случае даже абстрактные индивидуальные принципы могут быть более адаптивны, чем конвенциональные(хотя бы потому, что они не требуют высшего образования). Эти понятия, несмотря на то, что они не могут быть восприняты абсолютно идентично с инструментальной точки зрения большим числом людей, тем не менее являются важной детерминантой их поведения, а их адаптивность и потенциальная полезность обеспечивает возможность их быстрого, массового распространения. Пределом единичности такой неформальной абстракции является произведение искусства - оно содержит в себе ровно ту степень обобщённости, которые имеют переживания связанные с его созерцанием. В отличие от науки, искусство - предельно конкретно, оно есть эталон единичности. Так, товары массового потребления, например, обычно соответствуют более общим понятиям функционально взаимозаменяемых объектов, что заставляет их "соседствовать" с другими видами таких товаров.

Можно было бы отбросить попытки объединения формального и неформального знания, считая их полностью независимыми сущностями, в этом случае мы обрекаем индивида кануть в пучину гиперсложности, то есть фактически покориться всеведущей воле случая. Кроме того, подобное решение не соответствовало бы тому, как фактически устроено познание.

Как осуществляется формализация?

Как видно, фундаментальное заблуждение при попытке исследования науки и культуры состоит в том, что рассматривается только один её аспект - либо коллективный, либо индивидуальный, либо оба эти аспекта рассматриваются как совершенно независимые. Постпозитивизм стал реакцией на попытку сведения всего научного опыта к тому, как научное знание преумножается в разуме отдельного исследователя. Во многом постпозитивизм характеризует эпоху, так как для неё характерно подчинение мышления индивида той социосемиотической системе, в которой он находится.
Формализация эмпирического опыта имеет два ключевых механизма. Общество координирует действия входящих в него акторов за счёт того, что эти акторы имеют доступ к качественной предсказательной характеристике единичных событий, что позволяет ему эффективно взаимодействовать с окружающей материальной средой. Эта предсказуемость имеет фундаментальное значение для всего осмысленного социального действия - она распространяется от предсказаний погодных условий до того, что собранный определённым образом самолёт сможет полететь. Позитивисты полагают, что всё научное знание образовано суждениями такого типа, поэтому этот механизм формализации опыта можно назвать позитивным исследованием.
Рассмотрим теперь передачу институционализированных моделей в становлении учёного и, более широко, личности. На передачу знаний какого рода направлена система образования? Когда школьника учат счёту он, усвоив принципы номенклатуры числового ряда, сможет, пожалуй, за некоторое время выполнить арифметическую операцию с трёхзначными числами. Конечно, если он не имеет навыков вычисления в столбик это займёт у него порядком времени, тем не менее само позитивное знание не является для него недоступным. Когда его учат счёту в столбик - ему всего лишь прививают конструкт, который позволяет куда быстрее усваивать новую информацию. Это похоже на мнемотехники - условные обозначения, упрощающие запоминание определённой информации, но не имеющие к ним прямого отношения. Мы называем это пневмотехниками, то есть совокупностью инструментов, так или иначе упрощающих обучение. Рассмотрим более эмпирическое знание - что нового узнаёт школьник, когда проходит закон всемирного тяготения? И до, и после он имеет эмпирический опыт того как и с какой скорости падают объекты. Закон всемирного тяготения передаёт не позитивное знание, но конструкт, служащий инструментом для более быстрого усвоения информации - при том, как позитивной, так и этой, другой, назовём её конструктивной. Характерно, что конструктивное исследование относится отнюдь не только к образованию в привычном его понимании, но и вполне себе к чистым научным изысканиям, к которым у нормального учёного не может быть претензий.
Чтобы объяснить это, попробуем представить, как на эту проблему смотрел бы спекулятивный реалист, например Грэм Харман.

Цивилизация - это большая группа homo sapiens, которые всё время производят определённое поведение. Их способность издавать звуки и скрябать пятна на бумаге позволяет им координировать своё поведение с другими homo, подобно тому, как пчёлы координируют своё поведение при помощи характерных движений в воздухе. Эта координация позволяет выстраивать своё поведение в соответствии со стимулами, которые не даны им в наличии. Эту способность к предсказанию homo называют позитивным знанием. Поведение разлагается на единичные реакции, но сообщества homo научились вырабатывать специфические реакции на такое количество стимулов, что индивидуальная реакция для каждой конкретной совокупности требовала бы колоссального количества связей в мозге, превосходящего все возможные пределы. Такая примитивная организация поведенческого ответа нерациональна. Их адаптация в форме языка позволяет им организовывать иерархию условных знаков, которые опосредуют поведенческий ответ - знаков, которые не имеют никакого отношения к реальности. Группы homo органзованы в сообщества-акторы, каждый такой актор может передавать другому позитивную информацию об окружающей среде благодаря социальному взаимодействию, в соответствии с которой они реагируют на дистальные стимулы, но внутренняя организация акторов формирует иерархию ответов, которая делает хранение каждого из них менее энергозатратным - для этого им нужна специфическая форма поведенческой коммуникации, которую они называют наукой.

Деятельность любой сложности, даже такой как программирование или врачевание, можно представить в виде ограниченного списка реакций на определённые команды. Но запоминание всего этого списка рафинированных позитивных знаний для врача-специалиста средней руки заняло бы, пожалуй, несколько тысяч лет (я не знаю как это лучше квантифицировать). Поэтому человеческое сообщество всю свою историю формирует пневмотехники, то что мы здесь называем конструктивным знанием. В этом смысле, почти наверняка то, что вы считаете наиболее значимыми достижениями науки за всю её историю вернее было бы назвать всего-навсего наиболее значимыми достижениями образования, потому что они позволили студентам укротить своё время освоения жизненно важных навыков. Что касается технологических изобретений, которые явно имеют позитивный характер, то здесь можно указать на обезьяну, которая с некоторой вероятностью напишет пьесу Шекспира. Если такая пьеса смогла бы существенно улучшить обезьянью жизнь, то, вероятно, обладай она достаточно хорошей памятью, смогла бы повторять последовательность действий и в конечном счёте приобрела бы ровно такое же позитивное знание, какое имеет шекспировед, заучивший все его пьесы наизусть.

Универсальные науки

В любой культуре существует набор универсальных категорий - такой, который разделяется большей частью сообщества. Этот свод образует универсальный текст, на котором записаны все формальные знания сообщества. Экспансия универсальной науки состоит в том, чтобы описать наибольшее количество явлений, которые широко распространены, т. е. имеют универсальный характер. Мышление конкретного человека описывается этими категориями, но знание о нём этим не исчерпывается ими, поэтому мысли конкретного человека, допустим того же Шекспира или Цезаря не составляют предмет универсальной науки, хоть её блага и используются для их объяснения. Но мышление людей в целом, разумеется, имеет универсальный характер. Т. о. задача универсальной науки обслуживать общество, предоставляя ему инструментарий для работы с единичными вещами, но полное представление о таких вещах будет, включая в себя формальные знания, оставаться неформальным. Отметим здесь, что и позитивные и конструктивные знания относятся к формальным, поскольку позитивными мы называем не само событие или действие, а то, что позволяет получить предсказания их последствий. В этом смысле задача универсальной науки формировать в обществе позитивное знание на основании конструктивных предпосылок, которые она может черпать как из аксиоматики или, опосредованно, из неформального опыта, так и из самой себя, развиваясь как замкнутая, но неизолированная система. Так что данное определение не значит, что любые конструктивные нововведения выносятся за рамками универсальной науки.

Синтетические науки

Можно сказать, что синтетической наукой является любая, которая опирается на протосинтез. Даже если человек, который занимается синтетической наукой, не отдаёт себе в этом отчёт, он всё равно вынужден к нему прибегать. Любой социолог умеет рассуждать в рамках целой плеяды различных течений своей науки, но, при этом, как правило он придерживается своей референтной группы, и другие парадигмы некоторым образом подчинены его главной теории, в этом смысле социология есть скорее универсальная наука, однако, разумеется, она менее универсальна, чем физика или биология. Более общо, синтетическая наука есть та, которая работает с знанием как таковым. Если человек хочет докопаться до истины, он не может ограничиваться единой аксиоматикой, никогда не выходя за её рамки и не пытаясь развить альтернативы. Сообщества учёных могут себе позволить принять единственно верную парадигму и находится в ней накапливая артефакты до тех пор, пока не случится очередной революции - единичный учёный не может.
Выходит, что синтетическая наука скорее работает со знанием как таковым, чем с реальностью. Это, конечно, не совсем справедливо, ведь реальность состоит из наших знаний о ней, но упрощённо такая схема вполне сгодится. При этом синтетическая наука не есть прикладная, потому что прикладная универсальная наука занимается приложением универсальных принципов на единичные ситуации, что, разумеется, общезначимо. Там, где универсальная наука отталкивается от общепринятых конструктов, синтетическая наука отталкивается от неформальных познаний субъекта и пытается их инкорпорировать в формальную структуру.
Заметим, что разделение не таково, что универсальная наука состоит из формальных знаний, а синтетическая из неформальных, поскольку, как мы указали выше, неформальные знания не могут непосредственно участвовать в коллективном гнозисе, а следовательно не могут и оформить науку. Синтетические науки осуществляет соединение неформального знания с формальным, а именно, они связывают воедино разрозненные конструкты, которые выстраиваются на основании того, как единичные субъекты привыкли воспринимать реальность. Сами по себе эти конструкты не являются ещё истинными, но их соотношение и, если угодно, схемы их когерентности являются базисом для построения истинной, универсальной модели. Таким образом, синтетические науки осуществляют первый этап формализации знания, которое апробируется и подгоняется к общезначимой формальной схеме уже на этапе универсальной науки. Так, например, сама по себе история является объектом исследования социологии и экономики: объяснение конструктов, оформившихся в истории - задача универсалистов.
Наиболее общее описание реальности, доступное конкретному индивиду, сведение воедино его формальных и неформальных представлений, дескриптивная и нормативная оценка его опыта - эта задача философии. Философия - это вершина синтетических наук, можно даже сказать, что все синтетические науки причастны философии. Во всяком случае, любой подвижный, ищущий разум обречён на то, чтобы искать ответы на все вопросы, которые он мог бы помыслить, и здесь он будет вынужден примирять в своей голове весь спектр возможных конструктов и анализировать их извне, как конструкты per se, абстрагируясь от их предмета.
Ошибка гуманитариев состоит в том, что они пытаются отстоять прагматическое значение своих занятий по образцу того, как это делает универсальная наука. Открытия синтетической науки не могут принести здесь достаточно плодов, во всяком случае, каждая гуманитарная наука приносит их постольку, поскольку она является также и универсальной. Задача синтетической науки - есть инкорпорирование индивидуального гнозиса в коллективный, которое осуществляется путём образования субъекта. Интенсификация передачи знаний, максимальное усложнение схем, которые позволяет homo координировать свои действия, составление методов передачи знаний и обучение каждого на наиболее понятном для него языке, что обусловит максимально возможное распространение информации - есть истинная цель философии. Философия не есть служанка науки и не её мать, в полном смысле, справедливее было бы назвать её служанкой научения, поскольку лишь в её рамках доступно занятие противоположных позиций во взглядах, каковой механизм позволяет адаптировать собственные знания для тех парадигм, к которым они не причастны.

Сверхуниверсальные науки

Противоречивая ситуация складывается с математикой. С одной стороны, она скорее вырабатывает схемы для универсальных наук отталкиваясь от высокоабстрактных категорий не причастных опыту, в чём-то, быть может, подобных тем, которые вырастают как пустые симулякры, возникающие на опыте субъекта в синтетической науке. С другой, математика не занимается примирением противоречивых доктрин, но, напротив, здесь она настолько догматична, что даже физики с их бесконечными спорами между сторонниками трёх основных квантовых теорий могут им позавидовать. Выходит, что математика, вместе с логикой и информатикой, похожи на химеру синтетических и универсальных наук.
На самом же деле это абсолютно закономерно - дело в том, что когда синтетическая наука занимается выведением обобщённых абстракций на основании единичного опыта субъекта, в определённый момент она приходит к такому уровню абстрагирования, где никакой опыт не может служить хотя бы косвенным критерием её истинности, т. е. непосредственно в момент формирования внеэмпирической знаковой системы для формальных знаний. К этому гнозис приближается уже в рамках философских парадигм, но в философии всё же существует логос примирения всех наук в её лоне, как в источнике истинности их аксиом, поэтому между философами идут ожесточённые споры. Математики же могут с полным правом говорить, что они заняты исключительно чистыми знаковыми системами, и их использование на практике не является для них аргументом. Сверхуниверсальным наукам потому не приходится примирять внутри себя противоречивые аксиомы, поскольку всякое изменение аксиом отделяется от предшествующих аксиоматических систем. Здесь становится ясно, что, в силу своей природы, не справедливо синтетическим учёным и философам пытаться подражать универсальным наукам в надежде, что когда либо их дисциплины приобретут такой же флёр универсализма - это может привести либо к сектантству, либо к элиминированию этих дисциплин (что, однако, не означает, что само по себе заимствование практик у универсалов плохо - но оно плохо, когда оно не разумно и ограничено только ими). Сверхуниверсальные науки представляют подлинный образец для синтетических наук в силу того, что они позволяют развивать как сами области, так и выстраивать соотношения между областями, тем самым не ограничивая знание, но преумножая его.

Заключение

Таким образом, можно сказать, что универсальные науки черпают свою универсальность из сверхуниверсальных наук. И постепенно её утрачивают, образуя цикл, на одном полюсе которого находится чистая математика, а на другом - очищенная от когнитивизма философия познания. Буквально, одна половина науки организована как фашистская теократия, ставящая высшую Истину превыше всякого инакомыслия, тогда как другая половина находится в состоянии перманентной анархии. Иными словами, наука представляет собой (и это правильно) союз порядка и хаоса.

Образование неотделимо слито с наукой, и его обслуживание есть обслуживание самой науки in a turn. Глупо предполагать, что возможно изменить природу, ничего о ней не зная. Точно также глупо надеяться улучшить систему интериндивидуальной передачи информации, не вникая в её логос - в само знание. Наша задача - максимально способствовать продвижению разума, ибо лишь тот, кто им руководствуется, освободится. Fructus scientae dulcis est.