Никита Немцев. «ПЛЕВОЧКИ»
И в Новый год, и в Пасху, и в день космонавтики, и в двадцать третье февраля, и в международный день левшей, и в годовщину революции, и в день рождения Виктора Цоя, – каждый Божий день, без исключений, больничных и отпусков, – Боря Долгорукий приходил на Красную площадь и плевал в одну точку.
Женщины цокали: «Ну ты вообще!» – и отворачивались подальше, приятели звали: «Айда плеваться на расстояние!» – и убегали на набережную, работодатели хрустели своими купюрами прямо перед его носом, – но Боря угрюмо продолжал плеваться в ту же самую точку на той же самой Красной площади.
У Бори была страшная куча друзей: продавцы пустоты, аналитики пустоты, курьеры пустоты, дворники пустоты, социалисты пустоты, строители пустоты, упаковщики пустоты, искатели пустоты, ханты-манси пустоты, полицейские пустоты (своими друзьями Боря считал приблизительно всю Москву), но лучший друг был – Коля.
У него было двести профессий, девяносто музыкальных альбомов и три тысячи фрэндов на «Фейсбуке»: кажется, он забегал в каждую комнату, каждую щёлочку, каждый город, каждую улицу, каждый зрачок – с одним и тем же неисстребимым вопросом: «Ну я здесь поживу?»
Один раз он как-то признался (ехали в метро):
– Было бы круто, если бы все были мной. – Коля посмотрелся в чёрное отражение. – И я такой типа везде!
Друзья с Борей они были до того закадычные, что даже любили одну девушку (Юлей зовут – обезьяньи ушки свои прячет в каштановую причёску, чудно волосатые ручки выставляет напоказ, а суп всегда ест только вилкой). Правда, Боря больше плевался, а у Коли было столько дел, что любить её он успевал только одну минуту в неделю (именно поэтому Юля и кушала суп вилкой).
Работала она цветошницей: вон – возится с запоздавшими мужчинами (восьмое марта), а ей коллега-подружка на ухо и говорит:
– Вот зачем дарить цветы, если они всё равно завянут?
– Ну а платье износится, а еду съедят. И что? – Юля возилась с прозрачной упаковкой (с фиолетовой ленточкой, между прочим!)
– А ребёнок умрёт, – прибавил Боря.
– Мой друг, хе-хе, говорит, у вас чудные ручки и глаза просто фиалки, ну а я говорю: мне срочно нужно семьдесят два букета и упаковка, но это всё вздор – я прошу вашей ноги, а впрочем, мне некогда, расплатится он, пока до встречи.
Коля подсунул Борю и незамедлительно смылся.
– Меня Юля зовут, – сказала она, блеснув улыбкой. И кивнула на прозвеневшую дверь. – Ему правда нужно семьдесят два букета?
Но Боря молчал, мрачно уставившись в ноги – он уже копил слюну.
– Вы не поможете с упаковкой? Так будет быстрее, – сказала она.
Боря поднял свой измученный взор.
Понемногу Боря повадился захаживать в этот цветочный магазин (как в угрюмый кабак): приваливался на стойку, смотрел в пустоту, копил слюну, перекатывал. Иногда взглядывал на Юлю, кивал со значением и снова нахмуривался – слюну копить. Юля не заметила, как к нему привязалась.
– А чем вы занимаетесь? – спросила Юля в минуту без посетителей.
– Плююсь, – ответил Боря сурово.
– На Красной площади. – И замолчал.
Тут влетел Коля, обтяпал свои делишки, потрепал Борю по плечу и убежал (как-никак у него семьдесят две любовницы).
Колокольчики отзвенели: молчание растеклось по углам комнаты… Юля уныло смахивала со стола ошмётки стебельков – таких печальных, таких мёртвых... Вдруг, она прекратила и наклонилась к Боре:
Ну а пока они шли на Красную площадь, Коля бежал на одну из своих двухсот тридцати шести работ – стучать на Бориса. Стук был признан успешным – к вечеру на подозрительную точку было отправлено десять стрельцов в гражданском. В целях конспирации – по очереди фотографировались на фоне собора Василия Блаженного.
Совершенно ничего не подозревая, мило болтая о химическом составе слюны, подошли Боря и Юля. Боря привычно оглянулся по сторонам – и плюнул как из ведра. Юля отвела ручкой волосы – и скромно плюнула одну капельку туда же. Они постояли и посмотрели в получившуюся лужицу. Взялись за руки.
– Ты прям ковбой, – сказала Юля.
– К тому же – государственная собственность…
– А если все плеваться станут?
– Тогда получится океан, и нас смоет куда-нибудь получше, – пробурчал Боря и плюнул через плечо – стрельцу прямо в глаз: другой плевочек разлетелся надвое – уложил ещё одного, третьего, а тут и Юля подхватила – и вот, отплевавшись, они уже бегут по Маросейке и хохочут не в себя.
На всякий случай, Боря переехал к Юле и прекратил плеваться. Идея была кстати – на Бориса подали в федеральный розыск (у одного из оплёванных стрельцов вскочил ячмень). Ну а Коля уже прекрасно про всё про это знал – ведь он работал стенографисткой. А ещё он работал консьержем и домушником: узнать, где живёт Юля, и взломать замок визиткой – не составило труда.
Юля была на работе, а Боря – в майке-алкоголичке – лежал на койке и плевал в потолок: в весьма угрюмых мыслях. Он приподнялся на локте и потянулся к стакану с водой (у койки голубая табуретка) – Коля уже стоял тут как тут (и руки в карманы).
– Как поживаешь? – спросил он обходительно.
Боря сначала выпил стакан, а только потом ответил:
– Ну ты на этот счёт не переживай, я всё утрясу, мы же ведь лучшие друзья – так, верно? – закудахтал Коля, суетясь. – А ты, может, хочешь чифиря? скажи, я заварю. – Он резко сел на табуретку.
Боря поставил стакан на пол и исподлобья посмотрел.
– Ну надо же готовиться, думать о будущем, ты что – думал, можно вот так вот наплевать на всё, увести у друга девушку из-под носа и жить себе преспокойно? спокойно, спокойно, я Юлю, конечно, уступаю, – мне всё равно некогда, – но если ты плеваться не прекратишь, я не смогу тебе помочь, придётся разучивать отгадки на тюремные загадки, а мы же не хотим этого допустить?
Коля закинул ногу на ногу и сцепил руки замочком. Он покачал ногой (туфля блестит), потом достал из кармана сигареты и закурил.
– Юля не курит, – пробухтел Боря.
Боря лёг опять на койку и отвернулся к стене.
– Ну ты мне скажи, зачем тебе сдались все эти плевочки, из них разве сделаешь деньги – доллары, шиллинги, пфенниги, талеры, франки, кроны, дублоны, центы, пенни, рупии, баты, йены, юани, динары, оболы?
– А может – у меня талант? – поднялся Боря сутуло. – Может, у меня талант плеваться?
– Талант не стоит и чиха, если его некому продать, я в этом кое-что понимаю, вот, посмотри на меня – уважаемый человек, всего добился сам, и там пожил, и здесь пожил, попробуй, может понравится – всё равно жизнь чем-то надо коротать, а я вам с ипотекой помогу, да хоть сейчас – у меня договора́ всегда с собой…
Вдруг, один из потолочных плевочков свалился Коле прямо на макушку.
Не сразу – он ошарашенно дотронулся ладонью и тупо на неё уставился:
– Проклятье! – Коля побежал в ванную и выкрутил краны до рёва
А Боря рухнул на койку – с тяжёлым взглядом в потолок:
– Я всё равно бросить хотел. – Он громко проглотил слюну. – Не нужно это никому. Пустота сплошная…
– Замечательное решение, чудно, только подпиши вот здесь и вот здесь, да-да-да, вот тут, – а то с тебя слежку не снимут, отлично, ну я побежал.
Боря ничего не ответил. Он просто лёг и больше не вставал.
Вернувшаяся Юля Колиной бумажке обрадовалась и завизжала. А Боре от неё так черно на душе сделалось, что опять плеваться охота.
– Ну ты же можешь в банку поплевать, если невтерпёж. Или в окно. Ну или в потолок на худой конец, но только, пожалуйста, – в ванной! Зато у нас будет где жить… – увивалась рядышком наивная она.
– Я что – просто так ходил плеваться? – Боря кричал так, что сам себя ненавидел. – Это всё что – просто так??
Юля очень старалась его понять, но не очень могла.
А жизнь сама засуетилась вокруг: переезд, свадьба, работа (в области образования пустоты), дети, отпуска́. Иногда он чувствовал себя как бы в камере с очень мягкими стенами – в такие можно смело бросаться вперёд головой: и проваливаешься, проваливаешься – как в желе… Но весь этот ремонт, отвести детей в садик – на самом деле он ничего не делал: настоящий Боря так остался лежать на койке.
Потихоньку, он совсем обвык: Боря любил Юлю, ходил на работу, журил сына, когда тот плевался на улице, делал примерно сотню пустяков до обеда и ещё сто пятьдесят – после. Лишь поздно ночью, проснувшись от этого сна с этими мягкими стенами, думая о чём-то смутном и внимательном, Боря запахивался в халат, выходил на балкон – и видел в чёрном небе бесконечную россыпь плевочков: и чувствовал, и понимал – кому это всё нужно...
Тем временем, Коля стал депутатом, наел себе приличествующий животик и повадился разъезжать по Москве в чёрном кадиллаке (и с личным водителем). У него была излюбленная игра: сбить какого-нибудь бомжа, выбежать из машины и заткнуть ему рот пачкой долларов (Коля считал, что это хорошо для кармы).
– Давай, Лёх, вон того, на переходе! – сказал он, высматривая, и пристегнулся.
Глухой звук, вскрик, лёгкая тряска – Коля открывает дверь, выбегает:
– Вы живы? Нормально? Держите!
Но ещё прежде чем появилась тёмно-зелёная пачка из кармана, бессильное тело подняло голову: зубы повыломало, изо рта ползла кровь – с большим трудом Коля узнал Бориса. Его красные ободранные руки крепко вцепились в Колин дорогущий пиджак и рассмеялись:
– А я тебя как раз искал! Помоги-ка.
Коля помогать не стал, но это не помешало Боре подняться. Всё так же смеясь, он дунул и плюнул – с кровью – Коле в лицо. А потом – расправив спину, как птица, – направился к Красной площади. Ему снова было совершенно наплевать.