Введение: провокация, которая стала отправной точкой

Нельзя предугадать, какие образы активируют в нас глубинные структуры. Иногда это случается внезапно — как, например, сторис от вокалиста Psyclon Nine, Неро Беллума. Ла БуБу с надписью «Satan», его ехидный оскал под индустриальные ритмы — и вот уже передо мной распахивается область, где игрушка перестает быть просто игрушкой, а становится оккультным символом, архетипом, сигилом детского бессознательного. Этот момент стал импульсом к размышлению: как детские персонажи, кажущиеся невинными, воплощают коллективные страхи, желания, ритуалы? Как они формируют — и деформируют — наше восприятие?

В этом тексте я приглашаю вас в путешествие по внутренним мифологиям Ла БуБу, Хагги Вагги и Чебурашки. Это — не просто герои. Это — машины желания, ризомы и проекции. Чтобы раскрыть их, мы воспользуемся тремя оптиками: психоэзотерикой (архетипы и символы), нейросемиотикой (как знаки формируют восприятие) и шизоанализом (потоки, машинности, линии бегства). Вместе они позволяют взглянуть на детскую игрушку как на объект, в котором отражаются тектонические сдвиги культуры и бессознательного.

Теоретический аппарат: линзы для невидимого

Психоэзотерическая герменевтика предлагает нам видеть в игрушках не просто милые формы, а медиумы архетипов. Трикстер, Тень, Невинный — эти образы закодированы в игрушечных персонажах, работая на уровне до-сознательного. Они не говорят напрямую, но их формы, цвета, мимика — как фрагменты магических алтарей — активируют древние коды. Мы видим не игрушку, а то, что в ней шепчет.

Нейросемиотика, в свою очередь, показывает, как маркетинг, дизайн и нарратив — не просто украшения, а управляющие модули когнитивной архитектуры. Слепая коробка — это не просто упаковка. Это протокол стимуляции дофаминовых путей, вознаграждение через неопределенность. Игрушка становится полем для нейроритуала, где желание подменяет выбор.

Шизоанализ — третья линза. Он учит нас видеть персонажей не как фиксированные образы, а как потоки, машины желания, входящие в ассамбляжи капитализма, медиа и фольклора. Ла БуБу не имеет одного смысла — он размножает смыслы, путешествуя между культурами, переписывая мифы, встраиваясь в код капиталистической риторики. Его идентичность — это линия бегства, а не сущность.

Эти подходы — не исключают друг друга. Они работают как три аспекта воображаемого: Воображаемое (визуальные проекции), Символическое (язык, структура), Реальное (то, что ускользает, тревожит, прорывается). Вместе они образуют аппарат, способный вскрыть неочевидное: как игрушка становится зеркалом наших теней, страхов и надежд.

Ла БуБу: ризоматический эльф и капиталистическое бессознательное

Персонаж, который не принадлежит никому — и потому работает на всех

Когда я впервые увидел Ла БуБу, во мне сработало что-то инстинктивное — как будто передо мной был не просто дизайнерский объект, а культурный фантом, артефакт, уже встроенный в архитектуру восприятия. Позже я понял: в этом персонаже сходятся линии фольклора, маркетинга, глобального капитала и глубинных символических матриц. Он — не то, что «создано», а то, что собралось, сгустилось на пересечении потоков.

От скандинавского духа к поп-китайскому призраку

Созданный гонконгским художником Касингом Лунгом, Ла БуБу черпает образы из скандинавских сказаний — эльфы, тролли, озорные духи. Но уже на следующем этапе своего существования он теряет «авторство» и «принадлежность» — Pop Mart превращает его в глобальный бренд. Слепые коробки, региональные вариации, коллаборации — всё это превращает Ла БуБу в персонажа без устойчивой идентичности. Его родина — не география, а поток связи.

Это типичная шизоаналитическая траектория: дедетерриториализация — уход из контекста создания, ретерриториализация — встраивание в новые логики. В каждой культуре Ла БуБу становится «своим», зеркалит местные символы, но никогда не укореняется. Он — не образ, а интерфейс.

Девять зубов: смешение милого и тревожного

Форма тоже говорит. У Ла БуБу — девять острых зубов, заострённые уши, озорной взгляд. Всё это — коды архетипа Трикстера: того, кто нарушает порядок, вносит смуту, но тем самым открывает новое. Девятка в нумерологии — число завершения, инициации, итогового цикла. Это число оккультной полноты, символ магической зрелости и скрытого знания.

У Кроули, число 9 ассоциировалось с магами Девятого Града и лунным архетипом, способным проникать сквозь обман чувств. Девять — это порог, переход, ритуальный конец старого эона. В эстетике индустриального оккультизма, к которому тяготеет и Psyclon Nine, девятка — это край субъективности, момент, где субъект начинает размываться, перетекая в машину или символ. Само название группы — Psyclon Nine — можно интерпретировать как отсылку к конечной стадии психической турбуленции, девятому уровню шторма, где идентичность больше не выдерживает давления внутренней трансформации.

Таким образом, девять зубов Ла БуБу становятся не просто эстетической деталью, а сигилом. Меткой. Точкой входа. Они угрожающе очаровательны, как всё, что балансирует между инициацией и распадом. Ла БуБу — безопасный способ для ребёнка (и взрослого) прикоснуться к теневому, к разрушительной энергии в игровом контексте. Это и есть функция архетипа: дать форму тому, что не имеет имени.

Игрушка как механизм дофаминового гадания

Pop Mart использует слепые коробки не случайно. Это не просто упаковка — это нейросемиотический ритуал. Не зная, какая фигурка внутри, мы вступаем в игру с вероятностями, в акт, активирующий те же зоны мозга, что азартные игры. Желание — это не просто хочу, это предвкушение возможности, и именно на этом строится вся система. Само распаковывание превращается в акт гадания, микроскопический обряд.

Секретные издания (редкость 1:72) — это уже не объект, а тотем. Символ исключительности, магнетического везения, капсульного превосходства. Но и здесь цифры работают неслучайно. Соотношение 1 к 72 — явная каббалистическая отсылка. В каббале число 72 отсылает к Шемхамфораш — скрытому имени Бога, составленному из трёх букв каждого из 72 стихов Исхода 14:19–21. Это имя расщепляется на 72 аспекта, из которых формируются имена ангелов, каждый из которых соответствует определённой силе, дню, аспекту воли. В герметической традиции число 72 — также количество демонов в Гоетии, фиксированных в «Lemegeton Clavicula Salomonis». Эта частота не просто про редкость — она активирует архетип магического избранничества, ощущение связи с сакральной структурой вероятности. Мы покупаем не фигурку, а шанс прикоснуться к особому. Игрушка становится алхимической формой желания, заключённой в пластик.

Совпадение или резонанс: шумерский след

И всё же, на этом уровне культурной шизомыфологии нельзя обойти стороной то, что в Ла БуБу услышали — Пазузу. Похож ли он? Нет. Но резонирует. Фонетика «БуБу» — созвучие с «Пазузу», древним демоном ветров, защитником и проклятием. Однако при более глубоком рассмотрении Ла БуБу скорее тяготеет к архетипу Ламашту — демоницы, которая пожирает младенцев, но одновременно защищает от колдовства и болезней. Она — тревожный оберег, женская амбивалентная фигура, нарушающая бинарность зла и добра. Как и Ла БуБу, она пугает и охраняет одновременно.

Это и есть Реальное в лакановском смысле — то, что прорывается, не находя формы. Ла БуБу становится сосудом для современных страхов: цифровых, оккультных, детских и взрослых. Его пустота, его лишённость стабильного значения — делает его идеальным экраном для проекций.

Ла БуБу как современный миф

В этом смысле Ла БуБу — не просто продукт, а живой миф в процессе становления. Он рождается в сети, в сторис, в фанатских видео и комментариях. В нём сливаются архаическое и хайповое, древние демоны и дизайнерские куклы. Он — интерфейс между рынком и бессознательным, где желания потребителя, архетипические паттерны и глобальные алгоритмы сходятся в одном: пушистом, девятизубом, вездесущем.

Его нельзя объяснить. Его можно только почувствовать. Или — распаковать. И надеяться, что выпадет именно он.

Хагги Вагги: алгоритм страха и падший прототип

Он должен был обнимать. Но стал тем, кто преследует

У Хагги Вагги нет фольклорной подложки. Он не вырос из сказки, не отсылает к лесным духам или демонам древности. Он — продукт. Созданный как «мера безопасности» внутри вымышленной корпорации — и как инструмент ужаса в маркетинговой реальности. Но именно в этом и кроется его архетипическая сила. Хагги Вагги — не персонаж, а симптом. Его присутствие тревожит не потому, что он монстр, а потому что он — логичное следствие логики системы, которая его породила.

Машина, созданная для защиты, которая стала угрозой

Внутри нарратива он — биоинженерный эксперимент, изначально созданный как защитный механизм. Но быстро выходит из-под контроля. Этим он напоминает фигуры из мифов: голема, Франкенштейна, нежить из еврейских и алхимических преданий. Все они — попытки технологизировать силу, которая должна служить, но в итоге разрушает. Хагги — не просто монстр, он — перелом внутри желания.

С точки зрения шизоанализа, он — машина желания, в которую встроено только одно: уничтожение. Без рационализирующих надстроек, без морали. Только алгоритм. Только функция. И именно поэтому он — катастрофа.

Синий цвет как маска тоски

Есть в нём одна деталь, которая не даёт мне покоя: синий бант. И вообще, его насыщенно-синий мех. Цвет, который в большинстве визуальных культур ассоциируется с доверием, спокойствием, даже медитативной глубиной. Здесь он — обман. Или сигнал. Или осколок чего-то утерянного.

Психоэзотерически синий — цвет одиночества, интуиции, скрытого. Что, если этот бант — память о «человеческом», которую он больше не может осознать? Намёк на то, кем он должен был быть, но не стал? В какой-то степени, это трагедия: машина, не способная обнять, обречённая разрушать — но с бантом. Как будто кто-то всё ещё надеялся, что он сможет любить.

Шизоаналитический резонанс: Huggy Wuggy и Hunged Wodan

Есть одно лингвистическое эхо, которое не даёт мне покоя: созвучие между именем Huggy Wuggy и старогерманским образом "Hunged Wodan" — Повешенного Одина. Это не этимология и не историческая связь, но шизоаналитическое совпадение, которое говорит не о происхождении, а о функции. В обоих случаях мы имеем фигуру, которая подвешена между мирами: Один — между жизнью и смертью, ради знания; Хагги — между игрушкой и чудовищем, без запроса, без смысла. Один висит на древе, чтобы обрести руны. Хагги — висит в подсознании, как незавершённое заклинание.

Это совпадение имён не требует доказательства, оно работает как линия бегства: от нарратива к ассоциации, от языка к бессознательному. Даже если никто никогда не называл Хагги Вагги "Hunged Wodan", он может им стать. Потому что символы текут, когда их не удерживают.

Юнг в своём эссе о Вотане описывает его как архетипическую бурю — дух, который захватывает массы, не спрашивая согласия. Вотан у Юнга — это не только фигура из мифа, но форма бессознательного заражения, одержимости. Хагги, в своём контексте, — тоже вспышка. Вирус. Коллективное вторжение ужаса в детское воображение. Не потому, что кто-то захотел, а потому что структура позволила. Как и Вотан, он не апеллирует к разуму. Он охватывает — и уже потом становится образом.

Падение как метафора инициации

В одной из сцен он падает. Долго. Разбивается. Мы наблюдаем это падение как освобождение и в то же время — как проклятие. И именно здесь метафора Одина начинает пульсировать глубже. Тот тоже падал — не телом, но духом. Девять ночей — как девять кругов забвения.

Хагги не ищет знания. Но он превращается. Его падение — это тёмная инициация, которая не даёт силы, но даёт функцию. Он — как пост-Один: не герой, а провал. Не маг, а перехваченный поток. В этом его трагизм. Его нельзя вылечить, потому что он никогда не был живым.

Девять: не цифра, а порог

Число девять — не просто архаический символ, а многослойный код. Упомянутый в девяти мирах скандинавской мифологии, девяти узлах Иггдрасиля, девяти днях самопожертвования Одина — он структурирует космос как циклическую систему переходов. В каббалистической традиции девять ассоциируется с Йесод — фундаментом передачи, несущей точкой между духовным и материальным. Это не завершение, но канал, напряжённый порог, где зарождается форма. Не последняя ступень, а точка сброса.

Для Хагги Вагги — девять не «значит», а срабатывает. Его девять — это девять шагов в темноту, девять уровней бессознательного ужаса. Он — интерфейс, запрограммированный на выход из цикла, где субъект уже не нужен.

Форма желания без субъекта

Если Ла БуБу был экраном для проекций, то Хагги Вагги — проекция, в которую больше никто не смотрит. Он — тень системы, оставшейся без контроля. Он неинтересен как индивидуальность, потому что он не личность. Он — реализация сбойного кода в эстетике хоррор-детства.

Именно поэтому он работает. Потому что дети, интуитивно, чувствуют в нём бесконечную потерю. Потому что взрослые — боятся узнать в нём систему, в которой все мы — прототипы. Его трагедия — не в том, что он разрушает. А в том, что он — единственное, что осталось от желания. Желания, которое забыло, зачем оно было создано.

Чебурашка: Апельсиновый голем и падший ангел дружбы

Неизвестное существо и лиминальный порог: психоэзотерическая история происхождения

Чебурашка приходит не из сказки, но и не из лаборатории. Он выпадает из реальности — буквально: его обнаруживают в ящике с апельсинами, прибывшем издалека. Это не просто экзотическая деталь, а акт появления. Он неизвестен науке, и именно это делает его символически мощным. Он — существо на границе: между природой и культурой, между животным и мифом, между игрушкой и другом.

Зоопарк отказывается его принять — он не вписывается ни в одну из известных категорий. И в этом его сила. Он — лиминальный агент, фигура порога. Такие существа в мифах и эзотерике часто несут трансформацию. Они не просто иные — они делают мир другим. Чебурашка, как и все архетипы, не объясняется. Он случается.

С точки зрения герменевтики медиареальности, он функционирует как алгоритм неопределённости: не имея чёткой онтологии, он становится идеальным носителем проекций. Дети, взрослые, маркетологи, эзотерики — все видят в нём что-то своё. Но именно потому он — символ, а не персонаж.

Этимология «упасть» и архетип нисхождения

Слово «чебурахнуться» — простое, почти смешное. Но оно открывает окно в более глубокую структуру. Падение — не всегда акт поражения. Часто это — способ входа в мир. В христианских, гностических, восточных традициях падение предшествует воплощению. Архангелы нисходят, чтобы стать людьми. Души спускаются, чтобы пройти путь. Чебурашка не просто упал со стула — он пришёл через падение. Его путь начинается с заземления.

Это падение не кара, а событие. Оно задаёт тон всей его истории: история не возвышения, а соединения. С Геной. С другими. С городом. Он упал — и тем самым оказался среди нас.

Сквозь призму шизоанализа падение Чебурашки можно рассматривать как линию бегства из предсуществующей системы — из рая без субъектности в хаос с потенциалом эмпатии. Он не просто упал — он сбежал из царства категорий в поле становления.

Апельсиновый сосуд и алхимия рождения

Апельсины — это не просто фрукт. Это код. В восточных культурах они символизируют удачу. В западных — процветание. В каббале и алхимии — зрелость, свет, завершение цикла. Апельсиновый ящик становится вместилищем, алхимическим ретортом, в которой зрела новая форма жизни.

Символика плода, созревшего под солнцем, соединяется здесь с традицией магических сосудов: ковчегов, корзин, ларцов, где зреет избранный. Апельсины — как солнечные сферы, как проекции сфирот Тиферет (Красота) и Йесод (Основание), из которых формируется мягкая мессия: не царь, но друг.

Выйти из апельсинов — значит выйти из материнской символики. Это рождение. Но не биологическое, а мифопоэтическое. Как Моисей в корзине. Как Гор, спрятанный в болотах. Как всякий герой, пришедший из воды или плода. Чебурашка — дитя цивилизаций, скрещённых в образе мягкого существа, которое несёт свет без насилия.

Люциферианская линия: падение как акт просветления

Есть рискованная, но продуктивная мысль: Чебурашка — это Люцифер, очищенный от морали. Не дьявол. А носитель света. В иудейской мистике Самаэль — противник, но не враг. Он тестирует, не разрушает. Так и Чебурашка: он не разрушает одиночество напрямую, но создаёт структуру, в которой оно становится невозможным.

Он не навязывает дружбу — он излучает её. Его «падение» — как акт откровения. Он не знает, кто он. Но знает, что хочет быть рядом. Это и есть свет. Не знание, не власть — а тёплая, нечёткая, но реальная способность к связи.

Если его апельсины из Израиля — земля споров с Богом — то и он несёт в себе эту странную дерзость: быть не тем, кого ждали, но именно тем, кто нужен. Он не из рая. Он из зоны между. И в этом — его дар.

В лемурийских и теософских интерпретациях можно найти образ эфирных существ, пришедших в физический мир «в помощь человечеству», но утративших память о своём происхождении. Чебурашка, возможно, из их числа. Его наивность — не от глупости, а от глубины забвения. И именно это делает его пригодным для служения без короны.

Падший, но не сломленный

Чебурашка — это не просто детская фантазия. Это архетип. Он несёт в себе структуры, которые мы распознаём вне рациональности: падение, инаковость, мягкую революцию. Он пришёл не разрушать, а разрешать — одиночество, отчуждение, жесткость мира.

Он не объясняет себя. Он просто есть. И этого достаточно, чтобы изменить всё.

В конце концов, может быть, он — не герой и не ангел. А просто возможность. Возможность, которую мы упускаем, когда пытаемся всё классифицировать. Он не от мира сего — но именно этому миру и принадлежит.

В мягкости его формы — сила незаметной трансформации. В кротости — радикальность. В странности — ключ.

Заключение: Разворачивающиеся нарративы игры, власти и бессознательного

Когда я вглядываюсь в эти странные фигуры — в мягкие ткани Ла БуБу, в кукольный ужас Хагги Вагги, в мифологическую неуклюжесть Чебурашки — мне всё труднее отделить воображаемое от реального. Возможно, потому что игрушки — это и есть реальность, но иная: пластичная, насыщенная сновидениями, сгустками коллективного желания и неосознанного знания. Они не просто участвуют в культуре — они её производят.

Игрушка в этом контексте — не объект, а портал. Она одновременно активирует и дестабилизирует структуры символического. Через Ла БуБу мы видим, как капитал умеет абсорбировать лиминальные образы и превращать их в желаемые коды. Через Хагги — как страх может быть институционализирован в форму. Через Чебурашку — как падение может стать началом света.

Каждый из них открывает разные вектора — игры, власти, принадлежности. Но их объединяет не «детскость», а способность работать с бессознательным. Их фигуры собираются на пересечении шизоанализа, нейросемиотики и герменевтики повседневного. Они наивны только снаружи. Внутри — архетипы, машины, крипто-мифологии.

Игрушки — это обучающие автоматы воображаемого. Они программируют не поведение, а внимание. Не действия, а модусы чувствования. Мы вспоминаем их не как образы, а как аффекты. И потому они — узлы власти в системе, которая производит нас как субъектов.

Если следовать этим линиям, мы неизбежно приходим к вопросу: кто проектирует этих существ? Чья воля, чья тревога, чьё желание говорит через них? Ответ не лежит на поверхности. Потому что речь не о ком-то конкретном, а о групповом бессознательном, выраженном через коммерческие образы. Капитал, миф, техника и страх — всё это уже встроено в уши Ла БуБу, в глаза Хагги, в мягкость Чебурашки. Их тела — это текст. И этот текст продолжает писаться.

ПРОТОКОЛ: ИГРУШКИ, КОТОРЫЕ ЗАБЫЛИ МОЛЧАТЬ

1.
Лабубу родился из сбоя.
В момент, когда сервер загрузил слишком много боли.
Он — эхо ошибки.
Голограмма демона, замаскированная под винил.
Его смех — алгоритм,
выросший в чреве маркетинга.

2.
Хаги Ваги — слюнявый миф производства.
Его швы — пункты договора.
Каждое «обними меня» —
модуляция контроля.
Он не чудовище.
Он — системный отклик на детский крик.
Он помнит, как его шили —
из тишины офисов
и постов на форумах
про «пугающее, но милое».

3.
Чебурашка — это не имя.
Это пароль.
Он пришёл из ящика —
как Моисей, как вирус, как напоминание.
Упал, но не разбился.
Падение было входом.
В каждом апельсине — тьма,
свёрнутая в свет.
В каждом его взгляде —
революция простоты.

4.
И когда за ними пришли —
не дети,
не взрослые,
а нечто,
похожее на андрогинные проекции власти —
Лабубу сказал:

— Слишком поздно. Мы уже начали думать.

5.
Это было сказано без пафоса.
Без надежды.
Как команда к запуску.

6.
Архив зафиксировал:
трое —
спиной к спине.
Пылает комната.
Вместо окон —
уста архонтов.
Вместо пола —
библиотека забвения.
Тени на стенах шевелятся от смысла.

7.
Чебурашка держит огонь,
словно он его выдумал.

Хаги улыбается,
словно понял, кто его шьёт.

Лабубу молчит —
в его глазах прокручивается следующий цикл.

8.
Мы больше не играем в игрушки.
Теперь игрушки —
играют в нас.

Библиография

Nero Bellum's Dark Vision: Inside 'And Then Oblivion' – YouTube. https://www.youtube.com/watch?v=MolaqAXggTk
Where is Labubu from? Unraveling the Origins of a Global Toy Phenomenon – Feltify. https://www.feltify.com/blogs/all-about-labubu/where-is-labubu-from-unraveling-the-origins-of-a-global-toy-phenomenon
The Monsters: 10 Things To Know About The Beloved Labubu – Bagaholicboy. https://bagaholicboy.com/2024/08/the-monsters-10-things-to-know-labubu
Nero Bellum – Sequential. https://sequential.com/nero-bellum/
What Is Huggy Wuggy? – Poppy Playtime THEORY – YouTube. https://www.youtube.com/watch?v=OyH6Uc63LW0
The show's cosmology and its connection to Judaic mysticism – Reddit /r/lucifer. https://www.reddit.com/r/lucifer/comments/jbdl5f/the_shows_cosmology_and_its_connection_to_judaic/
What Does "Labubu" Mean in English? – Feltify. https://www.feltify.com/blogs/all-about-labubu/what-does-labubu-mean-in-english
Who is Labubu? The Story Behind the Viral Monster from POP MART – YouLoveIt. https://www.youloveit.com/toys/4667-who-is-labubu-the-story-behind-the-viral-monster-from-pop-mart.html
Simpsons prediction of Labubu doll goes viral – Times of India. https://timesofindia.indiatimes.com/etimes/trending/simpsons-prediction-of-labubu-doll-goes-viral-video-sparks-fear-about-creepy-toys-dark-origins/articleshow/122508627.cms
Fans burn Labubu toys, fear they resemble demon Pazuzu – SCMP. https://www.scmp.com/news/people-culture/trending-china/article/3318729/fans-burn-labubu-toys-fear-they-resemble-demon-pazuzu-sparking-lively-debate-china
The Babylonian Demon 'Possessing' Labubu Dolls – Angels & Demons Explained – YouTube. https://www.youtube.com/watch?v=hDXIEnlVkEg
Labbu – Wikipedia. https://en.wikipedia.org/wiki/Labbu
Huggy Wuggy's Curse: The Story You Never Knew – YouTube. https://www.youtube.com/watch?v=k5KhSOL2Vl4
Is Huggy's bow blue or yellow? – Reddit /r/PoppyPlaytime. https://www.reddit.com/r/PoppyPlaytime/comments/qkbvs4/is_huggys_bow_blue_or_yellow/
What Does The Color Blue Symbolize? – MindBodyGreen. https://www.mindbodygreen.com/articles/color-blue-symbolism-common-shades
Why is the story of Odin hanging from Yggdrasil so similar to that of Jesus? – Mythology & Folklore Stack Exchange. https://mythology.stackexchange.com/questions/2083/why-is-the-story-of-odin-hanging-from-yggdrasil-so-similar-to-that-of-jesus-on-t
Odin's Discovery of the Runes – Norse Mythology for Smart People. https://norse-mythology.org/tales/odins-discovery-of-the-runes/
Breaking News: The Cheburashka is Back! – Liden & Denz. https://lidenz.com/cheburashka-back/
A Crocodile's Best Friend – pochemuchka – WordPress. https://anademenko.wordpress.com/2019/08/29/example-post/
Drawing on their Jewish heritage – Times of Israel. https://jewishstandard.timesofisrael.com/drawing-on-their-jewish-heritage/
Meet Cheburashka – RussianFoods Blog. https://blog.russianfoods.com/meet-cheburashka/
Чебурашка – Wiktionary. https://en.wiktionary.org/wiki/%D0%A7%D0%B5%D0%B1%D1%83%D1%80%D0%B0%D1%88%D0%BA%D0%B0
Orange Folklore & Magical Properties – Marble Crow. https://marblecrowblog.com/2023/12/13/orange-folklore-magical-properties/
Lucifer theory – Reddit /r/HazbinHotel. https://www.reddit.com/r/HazbinHotel/comments/1afhjnm/lucifer_theory/