Шесть тезисов о литургии и благовестии
Если справедливо утверждение, что «происходящее или не происходящее на кафедре и возле алтаря определяет, является ли данная церковь по-прежнему церковью чистого Евангелия» (W. Nagel. Justification and the Disciples of Liturgics // Lutheran Quarterly VII [February, 1956], p. 43), то взаимосвязи, существующей между литургией и благовестием, необходимо уделить пристальное и серьезное внимание. Мы рассмотрим этот вопрос с помощью шести тезисов.
I. Правильная взаимосвязь между литургией и благовестием устанавливается тем фактом, что учение об оправдании является главным артикулом (der Hauptartikel), на который опирается и то, и другое.
Сутью евангелическо-лютеранского понимания литургии является Евангелие. Литургические формы не следует оценивать с точки зрения чисто эстетических принципов или исторических прецедентов. Аналогичным образом, литургическую практику не следует соизмерять с такими прагматическими критериями, как: «Понравилось ли это прихожанам?» Скорее, лютеранские вероисповедные книги называют ключевым критерием оценки тех или иных литургических форм богословие: как отражено в литургии учение об оправдании безбожных?
С недавних пор в некоторых кругах стало модным весьма критически отзываться о литургических реформах Лютера, и в особенности о его настоятельном требовании не делать verba testamenti частью евхаристической молитвы. Лютера часто обвиняют в том, что он не был знаком с великой и славной историей этой молитвы и, не имея должного исторического видения, едва ли не вслепую произвел над Мессой хирургическую операцию, оставившую ее обезображенной и выхолощенной.
Я осмелюсь утверждать, что все обстояло прямо противоположным образом. Лютер действительно был литургическим хирургом, но только опытным хирургом, вооруженным обоюдоострым скальпелем Закона и Евангелия. Он не расчленил пациента, а применил к нему целебное Евангелие оправдания благодатью через веру. И он не оставил пациента умирать, словно состарившегося слугу, который больше не может приносить пользу. Лютер составил Виттенбергскую мессу не в противовес Римской мессе. Римская месса, то есть литургия западного христианского мира, была пропущена через фильтр главного артикула (об оправдании) и таким образом очищена от вируса оправдания делами. Очищенная Божьим Словом и оживотворенная Евангелием, эта литургия воскресла как новорожденный слуга Слова и Таинства.
С точки зрения Лютера и наших вероисповедных книг, различие между beneficium и sacrificium имеет решающее значение, потому что когда это различие теряет четкость, теряется и сама благодатная суть Евангелия. Богословие поклонения, сформированное учением об оправдании, возвышает и возвеличивает Бога как Действующее Лицо и Подателя Даров в литургии; поклоняющийся же является получателем. Эта мысль снова и снова подчеркивается в IV артикуле Апологии Аугсбургского Исповедания:
Странно, что наши оппоненты так мало ценят веру, видя, что она повсюду превозносится как наивысшая форма поклонения — например, в Пс. 49:15: «...призови Меня в день скорби; Я избавлю тебя, и ты прославишь Меня». Богу угодно, чтобы Его знали и Ему поклонялись именно таким образом, принимая Его благословения и получая их по Его милости, а не по своим собственным заслугам (Апология IV:59).
Женщина пришла с уверенностью, что она должна просить у Христа прощения грехов. Она не могла приписать Ему большего величия. Желая получить от Него прощение грехов, она поистине признала Его Мессией. Истинно верить значит думать о Христе таким образом, и таким образом поклоняться Ему и прибегать к Нему (Апология IV:154).
Следовательно, евангельское служение и поклонение заключается в том, чтобы принимать благие дары от Бога, в то время как законническое поклонение заключается в том, чтобы предлагать и приносить Ему наши дары. Нам нечего предложить Богу, если мы прежде не примирились с Ним и не были рождены свыше. Величайшее возможное утешение мы находим в учении о том, что наивысшей формой поклонения в Евангелии является желание получить прощение грехов, благодать и праведность (Апология IV:310).
Вера рождается от слышания Слова Господнего (Рим. 10:17), а не от ритуальных действий, которые совершают поклоняющиеся прихожане, и не от убедительных приемов риторики, которыми пользуется благовестник. И литургия, и благовестие терпят неудачу, когда их отрывают от артикула, на котором стоит или падает сама Церковь, от учения об оправдании.
II. Катехизис — необходимое связующее звено между благовестием и литургией. Апостольский труд благовестия берет начало в литургии и черпает из нее жизнь, а потому ведет катекумена на богослужение.
Уверовавшие через проповедь Петра в день Пятидесятницы были крещены. Присоединившись к Телу Христову, они «постоянно пребывали в учении и общении Апостолов, в общении и преломлении хлеба и в молитвах» (Деян. 2:42). Богослужение — это литургия крещеных. В литургии крещеные получают Слово Божье, тело и кровь Христа и поручение вновь идти в мир, чтобы нести свое священническое служение ближним.
В 1533 году, в трактате «Частная Месса и поставление священников», Лютер так писал об истинной Мессе:
Ибо, слава Богу, в своих церквях мы можем показать христианину настоящую христианскую мессу согласно предписанию и установлению Христа, а также в соответствии с истинным намерением Христа и Церкви. Там наш пастор, епископ или служитель, несущий пасторское служение, призванный правильным, достойным и публичным образом, но прежде освященный, помазанный и рожденный в Крещении как священник Христа, не нуждаясь ни в каком личном помазании, стоит перед алтарем. Он просто и во всеуслышание поет то, что Христос предписал и установил в Вечере Господней. Он берет хлеб и вино, возносит благодарение, разделяет и дает их нам, присутствующим при этом и желающим принять их, полагаясь на слова Христа: «Сие есть Тело Мое, сие есть Кровь Моя. Сие творите...». Тогда мы, желающие приступить к Таинству, преклоняем колени, и рядом с нами преклоняют колени мужчины, женщины, молодые, старые, господа, слуги, жены, невестки, родители и дети, все, кого Бог собирает здесь, святые и истинные священники, освященные кровью Христовой, помазанные Святым Духом и избранные в Крещении. На основе этого наследственного священнического достоинства и облачения, данного нам от рождения, мы, присутствующие, носим, как об этом говорится в Откровении 4:4, золотые венцы на головах, держим в руках золотые арфы и кадильницы, и мы позволяем своему пастору говорить то, что поручил Христос, — не от своего имени, словно это имеет какое-то отношение к нему лично, — но он говорит от имени всех нас, и все мы от сердца говорим вместе с ним с верой, устремленной к Агнцу Божьему, присутствующему среди нас и ради нас и в соответствии со Своим установлением питающему нас Своими телом и кровью. Такова наша месса, и это истинная месса, в которой среди нас нет недостатка (Luther’s Works 38:208-209).
Евангелическая Месса предназначена для священников Бога. Богослужение — это божественный обмен между Господом Христом и теми, кого Он сделал Своим святым народом через омовение водой и Словом.
Комментарии Лютера в трактате «Частная Месса и поставление священников» полностью согласуются с тем, как он объясняет Первую Заповедь в Большом Катехизисе. В Большом Катехизисе Лютер разграничивает истинное и ложное поклонение, веру и идолослужение. Неверующий не может поклоняться Богу, потому что его вера устремлена не в ту сторону. Прислушайтесь к словам Лютера:
Как я уже не раз говорил, разница между Богом и идолом заключается только в уповании и сердечной вере. Если твои вера и упование правильны, твой Бог — истинный Бог. С другой стороны, если твое упование ложно и неправильно, у тебя нет истинного Бога (Большой Катехизис I:2-3).
Возможно, именно по этой причине ранняя Церковь, церковь второго века, четко разделяла тех, кто имел право присутствовать на богослужении, и тех, кто такого права не имел. Вернер Элерт пишет:
Допускали далеко не всех....Встреча для поклонения в ранней Церкви была не публичным, а закрытым собранием, а на совершение Евхаристии допускали только святых с наивысшей строгостью (См. Robert Webber. Celebrating our Faith: Evangelism Through Worship [San Francisco: Harper and Row, 1986]. Сейчас Уэббер принадлежит к епископальной церкви).
Поскольку богослужение связано с «тайнами Божьими» (1 Кор. 4:1), оно не может быть понятным для неверующих. Собственно, неверующий неспособен его понять. И совершенно незачем избавляться от «тайн Божьих» путем преобразования богослужения в мотивирующий семинар. Напротив, неверующих нужно сделать частью общины посредством бани возрождения.
В Матфея 28:19-20 устанавливается связь Крещения и обучения. Мы превращаем людей в учеников с помощью Крещения и обучения. Мне представляется интересным предложение Роберта Уэббера, профессора из Уитона, что Церковь заново должна открыть для себя катехизическое наставление (Werner Elert. The Structure of Lutheranism [St. Louis: Concordia Publishing House, 1962], p. 325).
Катехизис — ключ к пониманию литургии. Иными словами, литургию нужно объяснять не просто как совокупность традиционных форм богослужения, но как ритм, в котором Бог говорит и делает, в мы слушаем и принимаем. Сама структура евангелическо-лютеранской литургии ориентирована на покаяние и веру.
В предисловии к Краткому Катехизису Лютер призывает пасторов «употреблять все старание, чтобы избегать изменений или разночтений в тексте и словах Десяти Заповедей, молитвы „Отче наш“, Символа Веры, Таинств и т. п. Напротив... выбрать одну форму и придерживаться ее... ибо молодых и неопытных людей следует учить на основании единообразного текста...» (§7). Я бы сказал, что слова Лютера о текстах Катехизиса применимы и к тексту литургии. Даже поверхностное изучение лютеровского «Наставления для визитаторов приходских пасторов» (Unterricht der Visitatorn an die Pfarhern, 1528) показывает, как тесно связаны Катехизис и литургия в евангельской пастырской практике.
III. Литургические формы никогда не являются исключительно вопросом адиафоры, поскольку речь, в конечном итоге, идет о Слове и Таинстве.
В Церкви Аугсбургского Исповедания вполне может существовать разнообразие литургических форм. VII артикул Аугсбургского Исповедания гласит:
Для истинного единства христианской Церкви нет необходимости, чтобы обряды, установленные людьми, соблюдались повсеместно и единообразно (VII:3).
Аналогичным образом, Х артикул Формулы Согласия гласит:
...церкви не будут осуждать друг друга из-за разницы в обрядах, когда, пользуясь христианской свободой, некоторые будут совершать их в большем или меньшем количестве, если в остальном они пришли к соглашению относительно учения и всех его артикулов и договорились относительно правильного совершения святых Таинств, по известной пословице: «Разногласия по поводу поста не должны нарушать согласия по поводу веры» (Формула Согласия: детальное изложение X:31).
Было бы серьезным искажением конфессионального учения относительно adiaphora, если бы из X артикула мы сделали вывод, что все касающееся литургии не имеет значения до тех пор, пока Слово и Таинства в том или ином виде сохраняются. В нашем современном контексте на этом следует делать особенно сильный акцент, потому что иногда лютеране используют данный артикул, чтобы оправдать применение популярных форм поклонения и евангелизационных программ, заимствованных у соседей из свободных и реформатских общин.
Хотя обряды в разных местах и в разные исторические периоды могут отличаться, их никогда нельзя игнорировать. Вернер Элерт пишет:
Как бы энергично он (Лютер) ни подчеркивал христианскую свободу в отношении внешней формы этого обряда (Таинства Алтаря), как бы далеко он ни отходил от ритуала, сформировавшегося к концу Средневековья, как бы горячо он ни предостерегал против веры в то, что внешними обычаями мы можем снискать благорасположение Бога, все же есть определенные обрядовые моменты, которые и он считал непреложными (Elert. The Structure of Lutheranism, p. 325).
Поскольку не существует такого понятия, как «неформальное богослужение», то есть богослужение без внешней формы, пренебрежение вопросом литургических форм может сказаться только отрицательно на чистоте проповеди Евангелия и правильности совершения благодатных Таинств.
Лютеранские реформаторы понимали это и потому сохранили древнюю литургию, очищенную от суеверий. XXIV артикул Аугсбургского исповедания утверждает, что лютеране сохраняют Мессу, не внося в нее «никаких заметных изменений» за исключением того, что были добавлены гимны на немецком языке. XV артикул Апологии столь же недвусмысленно и особенно ясно подчеркивает взаимосвязь литургических обрядов с учением об оправдании:
Мы с радостью сохраняем старые традиции, принятые в Церкви, потому что они полезны и способствуют умиротворению, и истолковываем их в евангельском ключе, отвергая мнение, будто они дают оправдание. Наши враги ложно обвиняют нас в том, что мы упразднили хорошие правила и церковную дисциплину. Мы можем от всего сердца заявить, что в наших церквях публичная литургия совершается с большим достоинством, нежели у них, и, если приглядеться к ней должным образом, мы следуем канонам более верно, нежели наши противники (Апология XV:38).
Составители наших исповеданий выступают не против древних литургических форм, но против мнения, что эти формы могут заслужить прощение грехов. Критерием приемлемости литургических форм выступает учение об оправдании.
IV. Критика в адрес литургии со стороны пиетизма, рационализма и американского евангелического движения — это не столько неприятие традиционной, упорядоченной формы поклонения, сколько отрицание действенности Слова и Таинства.
Для созидания и поддержания спасительной веры Бог установил церковное служение, то есть дал Своей Церкви Евангелие и Таинства (см. Аугсбургское Исповедание V). Литургия — это производное от внешнего Слова, и она существует, чтобы служить ему. Наш Господь в 6-й главе Евангелия от Иоанна говорит, что Его слова — «дух и жизнь». Это Слово, говорит Исаия, не вернется к Богу тщетным, но исполнит цель, ради которой Бог его послал (см. Ис. 55:11). Через Слово и Таинства «как через инструменты подается Святой Дух, чтобы созидать веру там и тогда, где и когда это угодно Богу» (Аугсбургское Исповедание V:2). Без внешнего Слова нет веры.
В этих вопросах, которые касаются внешнего, устного Слова, нам должно твердо держаться убеждения, что Бог никому не дает ни Своего Святого Духа, ни благодати иначе, как посредством внешнего Слова, приходящего прежде Него, или вместе с Ним. Таким образом мы будем защищены от энтузиастов — иными словами, от спиритуалистов, которые хвалятся, будто имеют Духа без Слова и прежде Слова, а потому судят, толкуют и извращают Писания, как им заблагорассудится (Шмалькальденские артикулы III:viii).
Несколькими строками ниже Лютер приходит к выводу, что энтузиазм — это дело рук «старого сатаны и старого змея, превратившего Адама и Еву в энтузиастов. Он увлек их прочь от внешнего Слова Божьего к духовидению и их собственным фантазиям, и сделал он это с помощью других внешних слов» (Шмалькальденские артикулы III:viii). Энтузиазм, подчас в довольно неприметных формах, всегда ждал своего часа у дверей лютеранских церквей, желая заменить веру внешним словам Евангелия и Таинств упованием на религиозное эго. Такой энтузиазм принимал разные обличья — как пиетистского, так и рационалистического толка.
Подобный энтузиазм всегда сопровождался разрушением литургии — зачастую под предлогом большей эффективности благовестия. Именно это произошло в американском лютеранстве более века назад. Сэмюэл Шмукер (1799-1873) из старого Общего Синода и его коллеги Бенджамин Курц и Сэмюэл Шпреер были увлечены идеей адаптации лютеранства к культурному контексту Северной Америки. В 1855 году Шмукер и его друзья опубликовали документ под названием «Определенная платформа», в которой настаивали на необходимости принятия отредактированной версии Аугсбургского Исповедания, известной как «Американская редакция Аугсбургского Исповедания». В преамбуле «Определенной платформы» говорилось, что в Аугсбургском Исповедании есть пять ошибок: (1) одобрительное отношение к обрядам Мессы; (2) одобрительное отношение к частной исповеди и отпущению грехов; (3) отрицание божественной заповеди относительно христианской субботы; (4) утверждение возрождения через Крещение; а также (5) утверждение присутствия Тела и Крови Господа нашего в Святом Причастии (E. Clifford Nelson. The Lutherans in North America [Philadelphia: Fortress Press, 1975], p. 224).
Изменившееся богословие привело к изменениям в литургической жизни. На смену литургическому благочестию, сформированному церковными орденами XVI века, великим хоралам Реформации и лютеранской ортодоксии и катехизису пришла эмоциональность, порождаемая «песнями пробуждения», личными свидетельствами и в особенно «скамьей для страждущих» (anxious bench). Курц пишет:
Если великая цель скамьи для страждущих может быть достигнута каким-то иным, менее неприятным, но не менее эффективным способом, — да будет так. Но мы сильно в этом сомневаемся. Мы считаем, что во многих случаях она необходима, и мы убеждены, что в некоторых обстоятельствах этой мере не существует равноценной замены. Поэтому мы имеем полное право всем сердцем принять этот метод...Катехизис, как бы высоко мы его ни ценили, никогда не упразднит нужду в скамье для страждущих и при правильном применении лишь подчеркнет ее необходимость (Nelson. The Lutherans in North America, pp. 215-216).
Шмукер и его соратники не считали себя противниками лютеранства. Шмукер находился в непреклонной оппозиции к рационалистически настроенному президенту Нью-Йоркского лютеранского министериума (пасторской коллегии) Фредерику Квитману. Шмукер верил в безошибочность Священного Писания. Он был последовательным поборником благовестия и миссионерства. Заинтригованный историями об успехах, которые достигли его современники-ривайвалисты из свободной и реформатской церквей, Шмукер хотел импортировать их методы в лютеранство. Потеряно было гораздо больше, чем литургия!
Сегодняшними наследниками ривайвализма прошлого столетия являются различные движения церковного роста и евангелизма, которые делают акцент не на силе Евангелия, которую Сам Бог вложил в Свои Слово и Таинство, но на «принципы» и «методы». Во главу угла поставлен человек с его «решением принять Христа», с его «осознанными потребностями», с его мыслями, чувствами и переживаниями. Божье Слово, Крещение, Отпущение Грехов, Тело и Кровь Христа стали чем-то второстепенным, иногда даже помехой эффективной программе благовестия.
На мой взгляд, вопрос не столько в том, сохраним ли мы исторические лютеранские богослужебные традиции, облачения и тому подобное, сколько в том, какое место в нашей церкви будут занимать Слово и Таинство. В своем классическом труде, посвященном литургии в лютеранских церквях Германии, Пауль Графф приводит документальные свидетельства того, что там, где отказываются от литургии, в конечном итоге исчезают чистая проповедь Слова и правильное совершение Таинств. Нравится нам это или нет, форма литургии определяет ее содержание. «Стили» богослужения реформатской или свободной церкви попросту неспособны донести чистую проповедь Евангелия и правильное совершение Таинства.
V. Ветхий Адам ни в чем не проявлял себя с такой разрушительной энергией, как в благовестии и поклонении. Поклонение Израиля в пустыне было и творческим и соответствовало культурному контексту, но Господь Бог счел его идолослужением.
В действительности, идолослужение и синергия — две стороны одной медали. И то, и другое вытесняет собой Господа Христа и Его Слово. Как замечательно показывает толкование Первой Заповеди в Большом Катехизисе Лютера, его главная претензия к римской мессе заключалась в том, что она была идолопоклоннической. Слово и Таинство были заменены выдуманными человеком формами поклонения. Бог является действующим лицом в благовестии и поклонении. К вере людей приводит Слово Господне, а не способности и личностные особенности благовестника. Аналогичным образом, в поклонении Бог действует, служа Своему народу Своим Словом и Своими Таинствами. Евангелическое поклонение — это Gottesdienst, Божественное служение. Когда благовестие берет в свои руки ветхий Адам, это приводит к синергии, и грешникам начинают внушать, будто они могут поучаствовать в своем спасении, «решив принять Христа». Когда поклонение берет в свои руки ветхий Адам, человеческие слова, мысли и эмоции заменяют или дополняют Слово и Таинства. И тогда поклонение превращается либо в благочестивую жертву, которую человек приносит Богу, чтобы получить некую выгоду, либо способом услужить ветхому Адаму и развлечь его. В своем комментарии на Послание к галатам в 1535 году Лютер писал:
Всякий отпадающий от учения об оправдании — невежда по отношению к Богу и идолопоклонник. Поэтому неважно, возвращается ли он к Закону или к поклонению идолам, называется ли он монахом, или магометанином, или иудеем, или анабаптистом (Luther’s Works 26:395-396).
Достаточно вспомнить привлекший множество народа «опыт поклонения», устроенный сынами Израилевыми в Синайской пустыне. Моисей долго не спускался с горы. При истинном поклонении Бог собирает Свой народ Своим Именем и Своим Словом. При ложном поклонении, которое имело место в пустыне, народ «собрался» (Исход 32:1) и сотворил себе бога на свой вкус. Все было сделано креативно и с учетом культурного контекста. Они сделали себе золотого тельца — такого же, как идолы их языческих соперников. Они сели есть и пить (возможно, они даже пользовались отдельными чашами). Это был волнующий и полный глубокого смысла опыт. А потом народ «встал играть» (Исх. 32:6). Или, как Лютер отзывался о фанатиках шестнадцатого столетия, они «превратили Вечерю Христову в приходскую ярмарку» (Luther’s Works 37:141).
VI. Литургия — вовсе не пустой балласт, она служит благой вести нашего спасения тем, что сохраняет общее поклонение верующих прочно укорененным в «образце здравого учения», чтобы производящее в нас веру Евангелие звучало во всей своей полноте.
Поскольку Бог — не Бог хаоса и беспорядка (см. 1 Кор. 14:33), Его божественное служение общине носит чинный и благопристойный характер. Литургия евангелическо-лютеранской церкви отражает эту чинность, предлагая людям Слово и Таинства, которые даруют им благодатные дары прощения, жизни и спасения. Литургия предоставляет общине возможность чинно и благопристойно прислушиваться к тому, что говорит Бог, принимать Тело и Кровь Христа и отвечать ему молитвой, хвалой и благодарением, используя те слова, которые Сам Бог дал нам в богодухновенных Писаниях. Чинность проявляется в том, что отдельные части литургии берутся из Священного Писания: Интроит, Kyrie, Gloria, чтения из Ветхого Завета, Апостола и Евангелия, молитва оффертория, Sanctus, Слова Установления, Agnus Dei, Nunc Dimittis и благословение. Все это взято из Писания. Чинность присуща и церковному году с его системой календарных чтений.
Лютер хорошо сознавал важность такой упорядоченной литургии. Конечно, литургические формы не оправдывают грешников в глазах Бога. Однако в своих литургических реформах Лютер был очень консервативен. Достаточно вспомнить, как он отреагировал на законнические и поспешные литургические реформы, проведенные Карлштадтом в в Виттенберге в 1521-1522 годах.
В конце концов, в 1523 году, по настоянию своего друга Николаса Хаусманна, пастора из города Цвиккау, Лютер составил «Чинопоследование Мессы и Причастия для Церкви в Виттенберге». В этом сочинении он разъяснял особенности евангелического богослужения на латыни. Лютер был очень осторожен:
Не стал я вводить и никаких новшеств. Ибо я колебался и страшился — отчасти из-за маловерных, которые не в силах вдруг перейти от старого и привычного образа поклонения к новому и необычному, и в еще большей степени из-за тех непостоянных и привередливых людей, которые несутся вперед, словно грязные свиньи, радуясь новизне и столь же быстро наскучивая ею, когда она приедается. С такими людьми трудно иметь дело даже в обычных делах, но в вопросах духовных они абсолютно невыносимы (Luther’s Works 53:19).
В 1526 году Лютер составил Немецкую Мессу. К тому времени некоторые лютеранские служители уже составили ряд литургий на немецком языке. Многообразие чинопоследований грозило привести Германию в состояние литургического хаоса и беспорядка. После некоторых колебаний в 1526 году Лютер, наконец, составил чинопоследование на немецком языке. В предисловии к нему он писал:
Нам всем должно, насколько возможно, соблюдать одинаковые обряды и церемонии, так же как у всех христиан есть одно Крещение и одно Таинство (алтаря), и ни у кого нет особых Таинств от Бога (Luther’s Works 53:61).
Лютер не считал Немецкую Мессу заменой Латинской Мессы 1523 года. Немецкая Месса была для него чем-то наподобие «чрезвычайной меры» для наставления молодых и невежд. Немецкая Масса не упраздняет литургию, но всего лишь облекает различные части литургии в форму гимнов. Похоже, что после 1528 года (год Саксонских визитаций) Лютер стал еще более консервативен в своих рекомендациях относительно создания новых литургических форм. Свои усилия он направлял, главным образом, на то, чтобы побуждать пасторов учить прихожан, как участвовать в литургии, и прежде всего — в Вечере Господней. Служение Слова и Таинства осталось неизменным. Лютер не создал никаких дополнительных литургий. Он не делал ничего, что противоречило бы XXIV артикулу Апологии:
Для начала мы должны еще раз повторить сделанное в предисловии утверждение, что мы не упраздняем Мессу, но неукоснительно сохраняем и отстаиваем ее. В наших церквях Месса совершается каждое воскресенье и в другие праздники, когда Таинство предлагается желающим после того, как они были опрошены, а их грехи отпущены. Мы сохраняем традиционные литургические формы, такие как порядок чтений, молитвы, облачения и т. п. (Апология XXIV:1)
Несмотря на то, что христиане, несомненно, вправе создавать новые литургические формы, этой свободой следует пользоваться с величайшей осторожностью. Основой единства Церкви является не единообразие литургических традиций, а единодушие в отношении чистой проповеди Евангелия и надлежащего совершения Таинств (Аугсбургское Исповедание VII). Но это не значит, что в вопросах богослужения «все сойдет». Пусть лютеране в своем поклонении и в своей миссионерской деятельности остаются евангелическими католиками! Пусть слова Вильгельма Лёэ — возможно, величайшего конфессионального лютеранского миссиолога XIX века — станут вызовом для нас сегодня:
Мы должны остерегаться того, чтобы злоупотреблять своей литургической свободой для создания новых литургий. Скорее, следует использовать прежние формы, научиться понимать и чувствовать их, прежде чем можно счесть себя достаточно компетентным, чтобы создать нечто новое и лучшее. Не испытавший старое не может создать нового. Стыдно, когда каждый присваивает право составлять собственное мнение о гимнах и литургии, не разобравшись в этом вопросе тщательным образом. Пусть человек сначала учится в безмолвии, а не ведет себя так, словно понимание всего приходит к нему само собой. Научившись сначала прежним путям, он сможет с выгодой использовать наработки последних времен (в плане языка и методов речи) на благо литургии (Willhelm Loehe. Three Books About the Church [Philadelphia: Fortress Press, 1969], p. 178).