Евангелие эпохи потребления
Как ни печально, но проповеди в стиле [Джоэла] Остина (т. е. без Евангелия, без конкретного текста, с морализаторским и мотивационным содержанием и стилем) стали скорее нормой, чем исключением, в самых популярных американских проповедях. Если проповедь Евангелия — обязательный элемент проповеди Нового Завета, то, что возвещается с американских кафедр и подиумов — и в целом, и даже в тех местах, которые некогда были оплотом традиций Реформации, — сегодня в большей степени отражает пересечение христианских ценностей с экзистенциальными запросами потребителя, нежели богословскую весть о божественном примирении и власти Царства благодаря тому, что Христос был распят, воскрес и даровал нам Святого Духа. В широком спектре популярных американских проповедей столь вопиющие примеры, как выступления Остина, встречаются редко. В то же время, с точки зрения богословской и методологической таксономии, классифицировать их как "протестантские" было бы чрезмерным великодушием, как "реформационные" — преувеличением, а как "евангелические" — вообще заблуждением. Что же произошло с подавляющим большинством современных проповедников?
Появление проповедей (если можно их так назвать), в которых нет ни Евангелия, ни опоры на библейский текст, объясняется не только методологией, хотя методология, несомненно, свою роль сыграла. Основная причина того, почему эти проповеди такие, какие они есть (но не такие, какими должны быть), кроется в идеологии. Идеологический контекст выступает в роли герменевтического двигателя, который приводит в действие как подходы к толкованию библейского текста, так и целеполагание гомилетики. Иначе говоря, средства и цели современной проповеди обусловлены сложившимися идеологическими установками, через призму которых проповедники воспринимают мир, взаимодействуют с ним и толкуют его. В свою очередь, эта мировоззренческая призма предопределяет параметры и цели проповеди и даже ее содержание — ведь в проповеди отражается богословие, которое само по себе есть результат идеологических установок. В Америке такой идеологической предпосылкой, превалирующей даже над чувственностью, прагматизмом и романтизмом, стал консьюмеризм, культура потребления.
В культуре, которая фактически была переосмыслена в соответствии с экономической логикой, желания рынка определяют то, что производит промышленность, или, как часто бывает в нашем случае, то, что проповедует проповедник. Ни один проповедник не огражден от всепроникающего и непреодолимого влияния рыночного мышления на социальную, экономическую, интеллектуальную и религиозную жизнь Запада. Марк Клавье так объясняет связь между консьюмеризмом и христианством:
Консьюмеризм обладает способностью внедрять в местные сообщества чуждую им культуру, меняющую представления членов этих сообществ о самих себе и своем мире. Однако консюмеризм гораздо лучше адаптируется к различным обстоятельствам и культурам: как только люди начинают воспринимать себя как потребителей, в остальном они вольны верить практически во все что угодно. Консьюмеризм способен вобрать в себя практически любую религию, идеологию, культуру или философию и преподнести их как простой выбор жизненного стиля.
Консьюмеризм чужд христианскому сообществу, однако он, вне всякого сомнения, изменил представление христиан о самих себе: в первую очередь как о потребителях и лишь затем как о крещеных учениках. Вписавшись в человеческое состояние и вобрав в себя христианский нарратив спасения и освящения, консьюмеризм переработал эти понятия "в контексте всеобъемлющего нарратива желаний, самосовершенствования и самовосприятия; мы с молоком матери впитываем мысль о том, что путь к счастью и адекватному самовосприятию лежит через приобретение товаров". Американский христианин формирует свое самовосприятие не столько на основе диадического понимания своего "Я", помещенного в контекст сакральной общины ("социальное Я"), сколько на основе личного выбора (теперь он воспринимается как суть "свободы"). Такое персонифицированное и в значительной степени эстетическое бытие, подчиненное нашим желаниям, мы называем стилем жизни. Рекламируемые стили жизни, основанные на сочетании секуляризма, экономики и психологии, представляют собой маркетинговые модели поведения, которые помогают людям создавать самих себя посредством потребления продуктов, олицетворяющих эти "культурные" жизненные стили. Христианство, демографически разделенное на маркетинговые ниши, в Америке было переосмыслено и превращено в спектр религиозных брендов, способствующих самосозиданию прихожан. Лютеранство можно рассматривать как один из таких брендов. Рынок движет продуктом, даже если в качестве продукта выступают искупление и освящение, потому что отправной точкой самоидентификации человека и его представлений о месте, которое он занимает в мире, служит его роль как потребителя. А то, что ему обещает продукт, сводится к освященной чувственности или, попросту говоря, к счастью. Таково Евангелие эпохи потребления и, как показывают многочисленные исследования, американские церкви стали для него перспективным рынком.
Социокультурная ситуация, отражением которой является потребительская культура, непосредственно отражается на богословии и, поскольку "богословие должно быть провозглашаемо", на проповеди как таковой, в результате чего гомилетика как дисциплина становится совсем другой. Когда христология и сотериология, сложившиеся до наступления эпохи модерна, регулярно оказываются в подчинении у потребительских установок современности, телега оказывается впереди лошади: практическое богословие управляет догматикой, причем с некоторым перекосом. В контексте превратившегося в товар христианства гомилетика становится маркетинговым инструментом, призванным привлекать покупателей (новообращенных) и поддерживать лояльность к бренду (членство). Остин — не более чем симптом болезни. Даже в конфессиональных лютеранских кругах, где ортодоксальность обычно считается главной ценностью, пасторы легко идут на компромисс в вопросах катехизации, литургики, молодежного служении и особенно гомилетики (зачастую это первая точка столкновения). Они все реже пользуются кафедрой, все реже носят облачения, все реже читают толкования, все чаще читают неотшлифованные проповеди и не проявляют особой требовательности к их содержанию. В некоторых случаях лютеранскую церковь уже едва можно отличить от Часовни на Голгофе с соседней улицы. Это вполне узнаваемая ситуация, которая еще недавно была нам незнакома. Она так же прекрасно сочетается с самыми базовыми принципами потребительского мышления, как и маркетинговые ухищрения поп-культуры. В 1968 году Всемирный совет церквей, как ни парадоксально, отразил этот дух компромисса в своем лозунге "Мир диктует повестку дня". Сегодня, по прошествии сорока пяти лет, можно сформулировать эту мысль более точно: "Рынок диктует повестку дня". В условиях, когда рынок формирует содержание проповеди, руководствуясь прагматическими соображениями, заметно изменилось отношение традиционных богословских культур к современным методам проповеди, что повлияло на ее содержание, стиль и цели. То же самое относится и к богословски либеральным традиционным деноминациям. В результате того, что сегодняшние проповедники усваивают методы, ориентированные на потребности рынка, становится заметен богословский и методологический разрыв с предыдущими поколениями. Этот разрыв также объясняет постоянно растущий спектр гомилетических методов, призванных расширить маркетинговый потенциал проповеди, под видом христианства предлагая потребительски настроенным слушателям то, что они хотят слышать (негативное следствие); с другой стороны, такой методологический разрыв потенциально способен удовлетворить запросы современных слушателей через обращение к ним на понятном языке (позитивное следствие). Конфессиональные лютеране должны научиться ориентироваться в первом и использовать возможности последнего без ущерба для проповеди о Боге.
В контексте новой потребительской повестки дня появились новые методы, чувствительные к требованиям рынка, которые ставят под сомнение необходимость того соединения Слова и Духа, которое прежде было повсеместным в богословски консервативном евангеликализме и конфессиональном протестантизме "старой школы". Эта "старая школа" предъявляла к проповедникам высокие требования и подразумевала хорошее знание богословие, строгость и всецелое упование на Духа, Который действует через реальный голос Бога, звучащий в Его Слове, и реальное присутствие Бога в Его таинствах. Новая школа, напротив, руководствуется экономическими принципами, рассчитанными на максимальную привлекательность, доступность и удобство. Возможно, начало этой смене парадигмы было положено во время Второго Великого пробуждения неприкрытым пелагианством Чарльза Финнея, который продвигал свои "новые методы" гомилетических продаж, но с 1958 года консюмеризм стал социокультурным контекстом американского христианства, и это четко отражается в содержании, подаче и целях сегодняшних проповедей. Следовательно, непропорционально большая доля современных проповедей основывается на базовых идеологических принципах: апелляции к человеческим желаниям, личных вкусах, чувственности, моде и философском волюнтаризме. В противоположность этому, лютеран в прошлом учили, что "проповедование" — переходный глагол: лютеране проповедуют человеку и, как правило, на основании библейских текстов. Лютеране не "читают" проповедей о человеке. Сегодняшним лютеранам, как и другим христианам, не мешало бы напомнить о том, что нельзя допускать вкрапления каких-либо других предлогов, если мы проповедуем sola gratia, sola fide, solus Christus.
Теперь, в условиях практически неизбежной и всеобъемлющей американской потребительской парадигмы, проповеди теперь целенаправленно связывают людей (эмоционально и идеологически) с потреблением "христианского образа жизни", предлагая им заранее упакованный христианский образ жизни со всеми его атрибутами: нишевой музыкой, одеждой для разных поколений, аксессуарами, литературой, конференциями, выездами на природу, мерчем, звездными спикерами и инфлюенсерами, которые подобраны в соответствии с демографией потребительского сегмента и косвенно, если не прямо мотивируют людей вести предпочтительный образ жизни, в котором христианству отведена определенная роль. Склонность проповедников говорить о том, что слушатели хотят услышать, а не о том, что им нужно услышать, несомненна. Именно в этой склонности, я бы сказал, и кроется проблема современной проповеди: большинство проповедей поставлены на службу идеологии, которая их формирует и одновременно создает социокультурный контекст американского общества. Потребительский подход к проповеди отодвигает в тень гомилетические методологии и способен превратить проповедь как таковую в банальную рекламу образа жизни, в рекламный ролик о самосозидании посредством "христианства". Остин — всего лишь самый успешный торговец, которому принадлежит больше всего места на витрине в нынешней атмосфере религиозного потребления. Другие проповедники (его конкуренты) с жадностью стремятся повторить его успех — и лютеранские проповедники от этого искушения тоже не застрахованы.