Лютер о ясности Писания

Что касается первого пункта, Лютер признает, что многое в Боге сокрыто. Но далее он пишет: «Утверждение, будто в Писании есть какие-то заумные моменты и не все в нем ясно, - идея нечестивых софистов». Это выглядит как безоговорочное утверждение абсолютной ясности Писания. Затем Лютер признает, что некоторые тексты все-таки непонятны, но не «по причине величия предмета, о котором идет речь, а из-за нашего невежества относительно их лексики и грамматики...» Таким образом, Лютер как бы смягчает свой тезис о ясности Писания. Однако затем Лютер высказывает мысль, которая, как мне кажется, имеет решающее значение для всех его рассуждений о ясности Писания: «...но эти тексты ни в коем случае не препятствуют пониманию всего, о чем говорится в Писании». «Таким образом, все, о чем говорится в Писании, вполне доступно, даже если некоторые тексты все-таки остаются неясными из-за нашего непонимания смысла слов. Воистину, глупо и нечестиво, если мы знаем, что все содержание Писания представлено в самом ясном свете, называть его непонятным из-за нескольких непонятных слов». Ясность Писания относительна, когда речь идет о словах и утверждениях - некоторые из них яснее остальных. Что же касается сути и догматов Писания, их ясность абсолютна.

Писание, по мнению Лютера, - Божье откровение. По самой своей природе откровение проясняет mysterium, тайну, которую невозможно постичь и познать эмпирически, с помощью органов чувств и разума. Только примитивный буквалист объявит все Писание неясным или назовет неясность отличительной чертой того, что по сути своей представляет собой разъяснение или откровение. Разве может быть непонятным то, что проясняет? Чудовищный абсурд, как сказал бы Лютер.

Однако ясность Писания не следует путать с простотой или постижимостью. Если бы содержание Писания, откровение Бога о Себе, было действительно просто, не было бы нужды в откровении. То, что нам открывается, - мир Божий и все, что имеет отношение к Евангелию, - выходит за рамки человеческого понимания и по своей сути чрезвычайно глубоко. Складывается впечатление, что Лютер был бы очень недоволен современными лютеранами, которые увлечены «простым» Евангелием, и возражал бы против такого превратного использования его слов. Для Лютера Евангелие - это высочайшее и глубочайшее величие. Оно не просто. Однако оно ясно, и его смысл можно уразуметь. А простая, детская вера принимает на веру глубины Писания, подобно семилетнему ребенку, который на зависть взрослым знает, что такое церковь, хотя церковь сокрыта и представляет собой глубокую тайну (ША III:XII). Путать ясность с простотой - значит упрощенно мыслить.

За всем этим, как мне кажется, стоит следующее: Лютер прекрасно понимает разницу между утверждениями и их смыслом. Я не уверен, что многие из нас в XX веке понимают эту разницу. Например, «Идет дождь», «It rains» и «Il pleut» - три разных утверждения. Первое понятно всем, второе - немногим, а третье - почти никому. И тем не менее, все три утверждения передают один и тот же смысл. Проблема заключается в грамматике и лексике утверждений, а не в их смысле. Аналогичным образом, «Идет дождь» и «Маленькие капельки монооксида дигидрогена, образовавшиеся в результате конденсации при соприкосновении тепла и холода, падают вниз» - два разных утверждения, смысл которых одинаков и, безусловно понятен. Но одно из утверждений ясно, а второе в лучшем случае излишне многословно.

С точки зрения Лютера, слова Писания содержат абсолютно ясный смысл. Но не всякое утверждение и не всякая метафора - например, в Откровении св. Иоанна, - понятны и легко поддаются толкованию. И все же мысли, открытые в Писании, предельно ясны. Если в одном отрывке Писания лексика и грамматика вызывают затруднения, то в другом тексте они достаточно ясны. Утверждение может быть глубоким, может быть парадоксальным, может быть непостижимым. Однако оно доступно всем, и его можно ясно понять.

— Rev. Dr. Bjarne W. Teigen. The Clarity of Scripture and Hermeneutical Principles in the Lutheran Confessions