Две разновидности разума
В следующих случаях принцип Писания отвергается, и вместо него в роли учителя в церкви выступает человеческое «я».
1. Когда судьей становится естественный разум. Под «естественным разумом» мы подразумеваем естественное знание человека о Боге и божественных вещах, которое без откровения Писания, как мы уже неоднократно показывали, ограничивается знанием только о существовании Бога и знанием божественного Закона, каковое знание оставляет человека под гневом и проклятием Божьим, поскольку исполнить Закон человек не способен. Что же касается Евангелия, которое приносит людям прощение грехов ради заместительной жертвы Христа и составляет самую суть христианской религии, то сам человек не знает о нем ровным счетом ничего.
«Не видел того глаз, не слышало ухо, и не приходило то на сердце человеку, что приготовил Бог любящим Его» (1 Кор. 2:9). Мы уже продемонстрировали, что не только неграмотные, но и культурные люди, особенно философы, чей интеллект хорошо развит, лишены этого знания. Поставить естественный разум судьей в вопросах религии — это μετάβασις εἰς ἄλλο γένος, попытка сделать учителем в христианской церкви человеческий разум вместо Слова Божьего. Так поступают унитарии всех времен, открыто заявляющие, что они отвергают такие учения, как Святая Троица, метафизическая божественность Христа и satisfactio vicaria, потому что эти догматы «невразумительны»... Унитарии находятся extra ecclesiam. Ту же ошибку совершают все те, кто внешне принадлежит к христианскому миру, но отвергает некоторые части христианского вероучения, называя их невразумительными. Мы уже продемонстрировали, что тех учений, в которых Реформатская церковь расходится с нами и посредством которых она расколола протестантизм, она придерживается потому, что подменяет принцип Писания рационалистическими аксиомами. Также мы продемонстрировали, что отцом синергизма (отрицания sola gratia) и кальвинизма (отрицания universalis gratia) следует считать не что иное, как рационализм.
Однако у понятия «разум» есть и другое значение, как в Писании, так и в светском обиходе. Оно также означает умственную или рациональную природу человека, то есть его способность воспринимать чужие мысли, способность понимать и мыслить. Это так называемое служебное использование разума (usus rationis ministerialis, organicus), в отличие от властного использования разума (usus rationis magisterialis). Служебное использование разума, разумеется, вполне допустимо в богословии, поскольку Святой Дух производит и поддерживает веру только через Слово Божье, правильно воспринятое человеческим умом. Поэтому Писание очень настойчиво предписывает такое использование разума: «Как веровать в Того, о Ком не слыхали?» (Рим. 10:14). «...вера — от слышания...» (Рим. 10:17). «Исследуйте Писания...» (Ин. 5:39). «Итак, когда увидите мерзость запустения, реченную через пророка Даниила, стоящую на святом месте, — читающий да разумеет...» (Мф. 24:15). «А Мария сохраняла все слова сии, слагая в сердце Своем» (Лк. 2:19). Такое использование разума как инструмента (usus instrumentalis) как способа слышать слова Писания, понимать их и размышлять над ними, включает в себя также следование законам языка (грамматике) и законам человеческого мышления (логике), используемым в Писании, ибо Бог воспользовался человеческим языком и человеческим образом мышления. Богу, как неоднократно напоминает нам Лютер, было угодно «воплотиться» в Писании (Scriptura Sacra est Deus incarnatus). В этом смысле справедлива аксиома: Theologia debet esse grammatica; то есть богослов, который хочет понимать и преподавать учение, данное в откровении, должен максимально точно придерживаться языка Писания. Лютер неоднократно отмечал, особенно в своих полемических сочинениях, что всякий, кто ошибается в грамматике, непременно ошибается и в богословии. Ортодоксальные лютеранские догматисты придерживаются того же мнения. Насколько решительно они отвергают разум как основу богословия, настолько же решительно они призывают использовать разум (usus instrumentalis), включая весь филологический и логический аппарат, если он служит исключительно для понимания содержания Писания и не добавляет к нему свое собственное содержание. Квенштедт пишет: «Следует различать „разум“, используемый пассивно, как субъект, поглощающий информацию, и „разум“, понимаемый как правило, как подтверждающий принцип... Первый необходим для познания всего сущего (а значит, и божественных вещей) как principium quo, ибо человек понимает не иначе, как своим рассудком или разумом; второй же не допускается в познании божественных вещей как principium quod. ...Не пользуясь разумом или рассудком, никто не может заниматься богословием, ведь о богословии не должно рассказывать скотам и животным, лишенным разума. Как человек не может видеть без глаз, слышать без ушей, вкушать без языка, так без разума — без которого он, конечно же, не человек (homo) — он не может постичь того, что вера (которую Августин называет „душой души“ [Sermo 250. De tempore]) вмещает в свою орбиту... Следует различать естественные начала, такие как грамматика, логика, риторика, изучение языков и т. д., и философские начала в строгом смысле. Первые необходимо использовать в богословии (как способ обрести богословие), потому что без них нельзя ни найти смысл и значение слов (грамматика), ни оценить формы и способы выражения (риторика), ни определить связи и следствия, ни построить изложение (логика). Доктор Балтазар Майснер в 83-м тезисе своей работы Disput. de Calvinismo fugiendo, мудро заметил: «Кто из нас когда-либо отрицал надлежащее использование разума в богословии? Разве мы не используем разум всякий раз, когда обращаем внимание на особенности языка или структуру всего контекста? '...вера — от слышания...' (Рим. 10:17). Но слышание требует использования разума, чтобы отличать одно слово от другого слова и понимать их смысл. Таким образом, мы не отрицаем, что использование разума необходимо при подтверждении, опровержении, объяснении, потому что во всем нужно следовать методу обучения и форме, предписанной логикой“. Следует различать служение разума, когда он, подобно служанке, уступает дорогу госпоже (древнее сравнение, предложенное Амвросием Медиоланским во 2. de Abraliamo, гл. 10), и власть разума, когда он присваивает себе право судить о вещах, в которых он невежествен и которые превосходят его понимание... Мы должны различать разум, предоставленный самому себе, или судящий в соответствии со своими естественными началами, и разум, замкнутый в кольцо Божественного Слова и находящийся под присмотром Священного Писания или просвещенный им. Мы не отрицаем, что последний может выносить суждения по вопросам веры, но мы отрицаем, что у первого есть право выносить суждения по вопросам веры» (Systema I:55ff).
Различая usus rationis ministerialis и magisterialis, богословы старой школы также отвечают на вопрос, существует ли действительное противоречие между богословием и разумом, или гуманитарными науками (философией). Они отвечают: истина одна. Противоречие возникает лишь в том случае, когда разум, сойдя с ума, берется судить о вещах, выходящих за пределы его компетенции. Квенштедт пишет: «Оппоненты возражают: в религии много того, что выше разума, но нет ничего, что противоречило бы ему. Мы отвечаем: (а) сами по себе артикулы веры не противоречат разуму, но исключительно превосходят его; однако случается, что они противоречат и разуму, если только разум берется судить о них по собственным правилам и не следует свету Слова, а отрицает и порицает их. (b) Артикулы веры не только превосходят порочный разум, который почитает их глупостью, но и противоречат ему. Смальциус настаивает: „Следует учить, что даже одна сентенция Священного Писания противоречит разуму, а потому разум в церкви должен молчать“ (Disp. IV, contra Franz., p. 137). Мы отвечаем: разум, оставаясь в своих границах, не противоречит ни одной истине Священного Писания, но если разум выходит из своих границ, то все тайны веры, такие как Троица, Воплощение и т. п., противоречат ему» (Systema I:62). Мы не смеем утешать себя тем, что борьба людей, апеллирующих к разуму (науке), против Писания и христианской религии когда-нибудь прекратится, потому что «душевный человек» (1 Кор. 2:14) — враг Божий (Рим. 8:7) и может относиться к тому, что составляет суть христианства, к Евангелию, исключительно как к глупости («он почитает это безумием; и не может разуметь», 1 Кор. 2:14). Таким образом, человек, если только он не стал христианином посредством contritio и fides, не может не противиться Священному Писанию и христианскому учению как своим полным невежеством, так и ограниченными естественными знаниями. Квенштедт пишет по этому поводу: «Мы должны различать философию, рассматриваемую abstracte и в соответствии с ее сущностью, и философию, рассматриваемую concrete и в соответствии с ее существованием в человеке, испорченном грехом. В первом случае она никогда не противоречит божественной истине, ибо существует только одна истина... гармонично объясняющие подчиненные ей предметы; во втором же случае философ, вследствие невежества интеллекта и извращения воли, часто используется ее не по назначению, а для искажения и тщетного обмана» (Systema I, 63).