Что такое вера

Вступительное утверждение определяет, что на самом деле представляет собой «вера» — этот великий термин, который использовали [автор Послания к евреям] в стихах 10:38-39 и пророк Аввакум. Зачем спорить о том, нужно ли считать этот стих определением веры? Зачем отрицать, что здесь хотя бы описывает веру (C.-K. 420)? Конечно же, мы согласны с Деличем: «Нам кажется, что более полного и точного и одновременно более общеприменимого определения веры, нежели то, которое предложено здесь, невозможно придумать». «В начале такого исторического обзора всеобъемлющее и общее определение того, есть вера как таковая... было единственным уместным и возможным». Если эти слова — не определение веры, что же они такое? Делич называет его общим, а не конкретным; было бы правильнее сказать, что здесь мы находим суть истинной религиозной веры — сердце того, что Писание называет спасительной верой. И то, что веру можно определить иначе (например, как знание, согласие и уверенность), вовсе не причина считать, что Евреям 11:1 — не определение.

Частица δὲ переходная. Вера же есть твердая уверенность в том, чего мы надеемся, убежденность относительно того, чего мы не видим. Предложение начинается с глагола ἔστῐν, но это всего лишь копула. Нет никаких причин переводить его так: «Есть (существует) такая вещь, как вера, то есть твердая уверенность…». Поместив существительное πίστις после копулы, автор приблизил его к предикату, в чем и заключался его замысел.

Англоязычные переводы и пометки на полях достаточно хорошо показывают, с каким трудом переводчики, комментаторы и даже словари определяли значение существительного ὑπόστασις в этом отрывке. Затруднение отчасти связано с тем, что в греческой литературе это слово используется по-разному. М.-М. и R., W. P., предлагают перевод «купчая», однако в папирусе, на который они ссылаются, это слово означает нечто вроде «перечень». В стихе 11:1 оно имеет то же значение, что и в стихе 3:14, но явно не то же значение, что в стихе 1:3. Оно означает «твердая, непоколебимая уверенность» с прямым дополнением в родительном падеже: «уверенность в том, чего мы надеемся». Ни у одного из существительных в данном стихе нет определенного артикля, следовательно, все они носят качественный характер.

Предложенный авторами A. V. вариант «сущность того, на что мы надеемся», восходит корнями к Фоме Аквинскому и другим древним авторам, которые переводили это слово латинским substantia, а также к мысли Иоанна Златоуста: например, вера берет воскресение, которое еще не стало для нас реальностью, и «осуществляет» его в нашей душе. Вариант «основание», упомянутый в заметке на полях A. V., объясняется давним предположением, что слово ὑπόστασις тождественно латинскому fundamentum (Кальвин, Штир и другие): каждый по-своему связывает то, на что он надеется, с верой как основанием. Предложенный создателями R. V. вариант «придает сущность» представляет собой попытку усовершенствовать вариант A. V. Для наших целей не требуется рассматривать различные комментарии и анализировать представленные в них точки зрения.

Причина, по которой [автор Послания к евреям] делает «то, чего мы надеемся» объектом уверенности, которая и составляет веру, упомянута в стихах 10:35-39, где он говорит о будущей награде, обетовании, втором пришествии Христа — все перечисленное представляет собой «то, на что мы надеемся» и, соответственно, требует непоколебимой уверенности и твердого, неизменного упования на то, что все это сбудется в свое время. Автор не путает «веру» и «надежду» и не определяет «веру» как «надежду». Эти два понятия действительно тесно связаны, и надежда представляет собой следствие веры. Определение совершенно правильно: «Вера есть твердая и непоколебимая уверенность (Мэйм) в том, на что мы надеемся», — уверенность, лежащая в основе этих вещей, которых мы безусловно ожидаем.

Поскольку в стихах 10:35-39 говорится обо всем этом, необходимо расширение, которое идет дальше и включает в себя не только будущее, на которое мы надеемся, но и настоящее и даже прошлое. Обратите внимание, что это именно расширение — более широкий круг, очерченный вокруг более узкого, а не дополнение с союзом καί. «Убежденность относительно того, чего мы не видим» — это самая суть веры. Родительный падеж вновь указывает на объект: мы убеждены в существовании невидимых вещей, даже не видя их. Риггенбах называет это eine unwiderlegliche Ueberzeugung van unsichtbaren Dingen, т. е. «неопровержимое убеждение» и т. д. Ὑπόστασις и ἔλεγχος — синонимы, и у каждого из них есть собственное прямое дополнение в родительном падеже, причем в роли этих дополнений выступают причастия среднего рода множественного числа.

И «уверенность», и «убежденность» приходится считать субъектами, поскольку они определяют «веру», которая тоже представляет собой субъект. Однако все три понятия всегда подразумевают нечто объективное. И уверенность, и убежденность, и вера (упование) производятся в нас извне. В этом смысле религиозная, библейская, христианская вера ничем не отличается от веры, которая имеет место в светской жизни. Более того, в этом смысле истинная вера ничем не отличается от ложной. Сатана внушил Еве веру своей ложью, замаскированной под истину. Всегда, всякий раз, когда некто или нечто представляется нам подлинным, истинным, правильным, надежным — одним словом, достойным нашего доверия, — и таким образом внушает нам уверенность или убежденность, это и есть суть веры. Никакой так называемой синергии не бывает, это вымысел, когда речь идет о том, каким образом вера (любого рода) возникает в нас. Все синергистские представления относительно происхождения веры — образчики поверхностных, ложных рассуждений, что в данном случае опасно.

Поскольку слово ἔλεγχος используется также в значении "доказательство", некоторые предпочитают это значение и в нашем случае. Так, авторы A. V. предлагают перевод «свидетельство в пользу невидимых вещей», который авторы R. V. пытаются улучшить, толкуя это слово как существительное, выражающее действие: «доказательство того, что не видно». A. V. следует традиции Вульгаты, в которой это слово переведено как argumentum, Кальвин переводит его как evidentia, другие — как demonstratio. Однако мы не можем представить себе веру в роли доказательства, свидетельства, доказывания чего-то невидимого или в роли аргумента в пользу невидимых вещей. Делич разделяет такую позицию, когда пишет: «Вера удостоверят сама себя, сама себя доказывает или свидетельствует в пользу существования божественных реалий». Моя вера носит совершенно иной характер. Вера никогда не бывает собственным основанием. «Вера», «уверенность», «убежденность» — все это взаимосвязанные понятия; вера опирается на кого-то или на что-то вне себя, а не на саму себя. Кто-то или что-то вне меня внушает мне веру или доверие, иначе у меня нет веры. Именно это внешнее основание позволяет судить об истинности (оправданности) или ложности (неоправданности) веры. Только истина оправдывает мою веру в нее или упование на нее; ложь на это не способна; ложь может породить веру лишь в том случае, если она маскируется под истину.

В этом отрывке определяется только сущность веры, но не способ ее возникновения, хотя любое адекватное определение сущности веры естественно заставляет нас задуматься и о способе ее возникновения в нас. Что касается последнего, то истинная вера порождается Богом, Христом, Духом, Которые приходят к нам в Слове Истины и через него. Не доверять им и Слову — это грех неверия, верх ненормальности, неразумия. «Свидетельство», «доказательство» и т. п. — это объективное содержание Слова, основание, фундамент, действующая сила веры. Отметим, что ἔλεγχος никогда не означает «испытание», хотя такой вариант есть на полях R. V. B.-P. предлагает перевод «доказательство того, что человек не видит» (p. 387).

Шлаттер (Der Glaube im Neuen Testament, p. 3) отстаивает активное значение слова ἔλεγχος, рассматривая родительный падеж как указание на субъект действия: «Невидимое убеждает человека в своем существовании и в своей спасительной силе и придает ему уверенность относительно себя». Представление Шлаттера, что вера есть ein Erlebnis, т. е. опыт, «что человек не производит веру, а переживает ее как дар Божий, а не как человеческий акт», в достаточной мере справедливо. Но как бы ни было верно это последнее суждение, и как бы рады мы ни были признать данный факт, родительный падеж указывать на субъект действия, да это и не нужно для того, чтобы рассматривать веру как Erlebnis. Не следует толковать две конструкции в родительном падеже по-разному: «в том, чего мы надеемся» как указание на объект, а «относительно того, чего мы не видим» как указание на субъект. Если бы второй оборот действительно указывал на субъект действия, он был бы сформулирован в виде фразы, не оставляющей никакого сомнения по поводу ее смысла, — тем более, что ей предшествует указание на объект с помощью конструкции в родительном падеже. Однако предположение о субъектном характере второго оборота несостоятельно, потому что «невидимое» — именно потому, что оно невидимо, — не убеждает нас в своем существовании и не выступает в роли действующего лица, производящего в нас опыт веры. Таким действующим лицом является Слово, средство благодати. Оно открывает нам невидимое, всю его реальность, величие и блаженство. Как уже было сказано, автор пишет лишь о том, что вера представляет собой, а не о том, какое действующее лицо и с помощью каких средств ее создает.

Вера есть уверенность во всех славных вещах, на которые «мы надеемся», и которые по отношению к нам и с точки зрения нашего их восприятия находятся в будущем. Однако это лишь часть гораздо большего количества вещей, объединенных общим признаком: для нас они «невидимы». К числу таких вещей относятся все события прошлого, начиная с сотворения мира, записанные в Ветхом Завете; все евангельские события, такие как жизнь, смерть, воскресение, вознесение, sessio Христа на небесах, записанные Матфеем, Марком и Лукой и проповеданные повсюду Двенадцатью и Павлом; а также все будущие события, такие как наше воскресение, окончательный суд, новое небо и новая земля. Все это для нас «невиденное» — и частица οὐ в сочетании с причастием придают отрицанию еще большую отчетливость и решительность (R., p. 1138); однако мы уверены в этих невидимых вещах точно так же, как если бы мы их видели, — и даже больше, потому что здесь, на земле, глаза часто нас обманывают.

Вы спрашиваете, не может ли эта вера, уверенность, убежденность быть ложной, так же как ложна вера многих в земные блага или религиозные вещи? Как бы сильна ни была их вера, в конце концов оказывается, что они заблуждались. Ответ на этот вопрос нетруден, хотя автор его и не затрагивает. Если бы наша вера опиралась сама на себя, она действительно была бы лишена всякой основы. Однако наша вера покоится на Слове Божьем (Мф. 5:18; Лк. 16:17; 1 Пет. 1:25). Наша вера в невидимое ошибочна лишь в том случае, если это Слово ложно. Те, чья вера основана на чем-то ином, действительно погибли. Добавим, что лучшим переводом на нынешний день остается перевод Лютера: eine gewisse Zuwersicht dess, das mann hoffet und nicht zweifelt an dem, das man nicht siehet.

Правильность определения веры как уверенности в том, на что мы надеемся, и убежденности в том, чего мы не видим, подтверждается ссылкой на общеизвестный факт: благодаря ей (вере) древние получили одобрение (от Бога), то есть свидетельство Божьего одобрения, о чем говорится на всем протяжении Ветхого Завета. Далее автор приводит список этих «древних» и показывает, что под «ней», которая была у древних, имеется в виду вера, то есть уверенность в невидимом и убежденность в ожидаемом, и рассказывает о Божьем одобрении, которое получили эти люди. Хотят ли читатели оказаться в славной компании тех, кто получил одобрение от Бога? В таком случае пусть прислушаются к сказанному в стихе 10:39!

— R. C. H. Lenski. The Interpretation of The Epistle to the Hebrews and The Epistle of James (Minneapolis, MN: Augsburg Publishing House, 1966), pp. 373-378