По Якутии на вездеходах. Часть 6
Через десять дней исполнится ровно год с того момента, как мы отправились в удивительное путешествие по республике Саха. А мной написана лишь примерно половина всей этой истории, чему нет почти никаких оправданий.
Зато я с удивлением обнаружил, что День геолога приходится не на какую-то конкретную дату, а на первое воскресенье апреля, так что примерно один раз в полтора десятка лет, День геолога совпадает с Днём дурака. Что бы это ни значило.
Я поздравляю с профессиональным праздником всех знакомых и незнакомых геологов. Теперь, примерно понимая, сколь трудна ваша работа, хочу пожелать простых разрезов, хороших попутчиков и больших зарплат. С праздником!
ГЛАВА 11
В которой наконец-то появляются вездеходы.
Танк из-за поворота вырулил совершенно неожиданно. Завывая, будто зимняя вьюга, грохоча и сотрясая тайгу, в клубах снежных завихрений, он почти полностью был залеплен снежной коркой, и, будучи очень зелёным, сливался с местностью, словно гусеничный ниндзя. Несмотря на небольшие и слеповатые лобовые окошки, танк заметил и нас, таких же снежно-серых, как зимняя лесная дорога. Игнорируя метровый сугроб, танк припарковался на обочине.
Я, Макс, Колян, Сеня, взрослые мужчины, с неким личным опытом, только что преодолевшие почти тысячу километров по Якутии ради этой встречи, смалютились, как по команде. Мы внезапно превратились в восторженных чумазых сопляков, которым как будто показали настоящего, неигрушечного трансформера, который ещё и танк! Это вам не желтая пластмассовая машинка, это прям стальной гусеничный монстр! Сеня и Колян ошарашено выдыхали матерные восклицания, а мне смутно запомнился этакий благоговейный трепет. То, как эта махина с лязгом появилась на дороге, как врезалась в сугроб, поднимая тучу снежной пыли, было незабываемо! Я уже тогда знал, что назову его Баунти. Райское наслаждение же.
ТАК УЗРИТЕ ЖЕ НАКОНЕЦ! ЗНАКОМЬТЕСЬ!
Баунти! Головной вездеход экспедиции. Хозяин тайги, вера и надежда газовой отрасли Якутии. Зелёное будущее поселка Накын, наш дом и транспорт на ближайшие две с половиной недели!
Но обо всём по порядку. Тратить время нам было никак нельзя. Решение разделиться было очевидным и единственно правильным. Сумерки нападут незаметно, исподтишка, а снег не думал прекращаться. Шедевр легко доедет по размашистой рифлёной борозде, оставленной вездеходом. Как путеводная ниточка, она не даст ему заблудиться и позволит почти гарантированно доехать до места встречи, покуда след не замело. Колян с Сеней на фургоне отправились дальше, в село Багадя, разгружать припасы и обживаться, а мы с Каспером покатим на Баунти за рожном в Сайылык.
Кстати, отвлекусь. Я знаю значения слов «рожно» и «шмурдяк». Однако в нашей экспедиции и далее, рожном обзывается буровое оборудование и всякое тяжёлое железо, а шмурдяком Макс окрестил иное барахло: шмотки, снарягу и прочий хлам.
Знакомство с гусеничным транспортом началось с задней калитки. Заледеневшая, покрытая снежной глазурью, она поддалась не сразу. Кажется, до этого момента я никогда не имел дел с механизмом запирания военной техники, несмотря на то, что не раз на ней катался.
Изначально МТЛБ (многоцелевой транспортёр (тягач) лёгкий бронированный) — это бессмертная легенда советской военной инженерной мысли. Принятый на вооружение в 1964 году, он стал лучшим военным вездеходом-амфибией всех времен и очень многих стран. Крутые показатели надёжности, проходимости, вместительности и грузоподъёмности, обеспечили машине вековую славу, и со временем она обросла десятками модификаций. В своём исходном военном исполнении, «мотолыга» выглядит так:
Брутально и топорно здесь всё. От гигантских грязных гаек и до мелких деталей, намертво вваренных в корпус толстенными швами. Надёжность агрегатов, учитывая возраст таких вот ползунов, сомнений также почти не вызывает. А ремонтопригодность удивляет потрясающей буквальностью устоявшегося выражения «в поле починим ломом и кувалдой».
Низкий, приплюснутый профиль делает силуэт машины сложной мишенью, а скошенные борта заставляют снаряды рикошетить от корпуса. Такие совершенно стандартные решения для любой военной техники, призваны повысить живучесть, игнорируя при этом комфорт экипажа. Водит эту замечательную технику человек под названием механик-водитель, он же «мехвод».
Если внимательно посмотреть на фото вездехода, можно заметить, что в поперечном разрезе нижняя часть имеет форму лодки: это позволяет ему сохранять положительную плавучесть в болотах, и даже немножечко плавать, со скоростью до 7 км/ч.
Начиная с 80-90х годов, столь чудных вездеходов из армии списали великое множество, и они разошлись по частным хозяйствам и предприятиям, где местные «Кулибины» готовили их к гражданскому использованию. Причём казалось, каждый соревновался с соседом, выдумывая, что б ещё такого «наколхозить» поудачнее. Да так, чтоб две одинаковые «мотолыги» в миру встретить было уже непросто. Кастомизация каждой «метлы», попавшей в руки умельцев, почти уникальна, а решения сильно варьируются в зависимости от назначения, так что их можно даже коллекционировать. Восточнее Москвы танки встречаются чем дальше, тем чаще. Они ходят по тайге, тундре, болотам, степям и за свои качества ценятся геологами, георазведкой, газовиками, нефтяниками, МЧС, пожарными, строителями, и вообще всеми, кто работает в глубенях, «на удалёнке».
Итак, нижняя приплюснутая часть, имеющая форму лодки, называется «лодкой». Наваренный кем-то сверху жилой кунг, называется «кунгом». Несложно.
Военное происхождение Баунти наделило её некоторой спецификой и изначальным отсутствием комфорта. Например — маленькими десантными калитками-люками с бойницами, размером метр на метр. Вход находится от земли на уровне чуть выше пояса, если это не метровый снег и не болото. Закрываются они (должны) герметично, на две железные рукоятки, к которым для этого следует приложить немалое усилие. Чтоб быстро залезать и вылезать из такой калитки, необходима определённая сноровка. Особенное неудобство доставляет объёмная зимняя одежда, которую приходится постоянно снимать-надевать. Рабочие топливные баки также находятся в «салоне» кунга. Два стальных «гроба», расположенные на полу вдоль борта, между собой образуют узкий проход. Естественно, на одном из них сооружено спальное место, а на соседнем — кухонный стол.
Внутри вездехода жарко и дымно, воняет солярным выхлопом и горелым маслом. В глазах сразу же появилась резь, а тушка в теплой одежде вспотела. Скупое освещение диодной ленты под потолком, бардак под ногами — кувалды, ключи, какие-то тряпки, обрезанная на манер ведра канистра с железками, все это захламляло узкий проход, и туда едва можно было поставить обе ноги разом. Высотой кунг был почти два метра, чуть выше головы высокого человека. Справа у входа на полу приварена низкая печка-кубышка с трубой, очень похожей на толстый поручень; и горе тому, кто обманется. На буржуйке покоился советский сорокалитровый бидон, намертво пристёгнутый к этой трубе. Напротив кто-то водрузил алюминиевый короб для продуктов. Дальше, по левому борту, лежала кровать с шерстяным одеялом, справа — пустой стол. Над ними на цепях две полки, прижатые к стенам. То были откидные спальные места, превращавшие тесный кунг в ещё более тесное купе. В конце узкой «тропинки» курил «старший старший», — капитан головного вездехода Баунти, встречая новобранцев. Моя первая попытка залезть внутрь, конечно его рассмешила.
В данном повествовании слово «старший» употребляется в контексте по отношению к вездеходу. То есть имеется в виду механик-водитель, капитан машины. По аналогии со старой историей из ролевого прошлого, в которой имели место трое братьев, старших по местному игорному заведению. В соответствии с возрастом, их называли старший старший, старший средний и старший младший. У нас было двое старших, и оба Алексеи.
Алексей, так звали вездеходчика, оказался невысоким, коренастым якутом с узкими, очень хитрыми глазами. Лицо морщинистое и обветренное, голос без акцента, тихий, говорил он вкрадчиво и поначалу небрежно. Он был одет в очень засаленную синюю рабочку и армейские штаны. Камуфляжная шапка, скрученная бубликом, держалась трением на самом затылке, а руки у него были как у механика-водителя гусеничного тягача с 10-летним стажем. Большие, крепкие, шершавые, в черных от масла и сажи трещинках.
К слову сказать, при знакомстве как раз руки мы друг другу и не протянули.
Следом за мной в калитку пролез Максим.
— Нормально закрой, э! Ща поедем. — крикнул ему Алексей, — Сильнее!
— Меня Жека зовут, — говорю.
— Лёха.
— Максим. — Они тоже не обменялись рукопожатием.
— Вы чо так долго? Уже неделю стоим, — с наездом буркнул старший.
— Логистика облажалась, потом расскажем. Нам в Сайылык надо, груз забрать.
— Ты москвич что ли? — Спросил меня Алексей с нескрываемым презрением. Я опешил.
— Эт с чего ты взял? — спрашиваю тоже уже грубовато, с наездом, — с Питера мы.
— Фразы растягиваешь. Ладно, нормально закрыл? Поехали, а то темно будет.
С этими словами Алексей развернулся и юркнул в узкий проход между бронёй и машинным отделением, ведущий, очевидно, в кабину.
Тон первого диалога приветливым назвать не получалось. Моя привычная восторженность испарилась вместе с дружелюбием и вежливостью. Что это вообще такое было? Каждый знает, сколь важен в мужской среде ритуал рукопожатия. Изначально, говорят, он явился к нам из средневековья. Здороваться за руку было принято с целью показать отсутствие в ней оружия, и, как следствие, нежелание навредить собеседнику. Выказывание взаимного уважения присвоилось ритуалу уже позже. Я до сих пор не могу припомнить момента, когда мужчины не ручкались при мне во время знакомства, особенно, если им предстояло в ближайшее время сотрудничать, работать, или уж тем более уезжать в тайгу на неопределённый срок. Этот жест стал автоматическим, тем более удивительным показалось, что рука Алексея, равно как и моя, даже не дёрнулась. Подозреваю, что-то здесь сработало такое, что поставило нас на условно как бы одинаковые, непримиримые позиции. Кратко говоря, первый контакт благоприятного впечатления не оставил. Следует обратить внимание и на то, что уже перед знакомством у нас было достаточно предвзятое отношение к якутам, как, очевидно, и у них к нам. За работу платили по разным схемам, от чего мы готовились к проблемам в понимании общей цели. Стояла необходимость сразу правильно установить модель «заказчик-исполнитель», в которой заказчиками являлись мы. Исходя из этого предполагалось, что в будущем отношения с нашими мехводами продолжат лишь ухудшаться, а допускать этого не хотелось.
Максим вообще был сразу настроен к ним недружелюбно, ожидая подставы в любой момент. Я напомню, что нам платили по итогу выполнения работ, и чем быстрее мы справимся, тем, соответственно, выше будет вознаграждение. А вот мехводы вездеходов получали условленную сумму за сутки в поле, так что им торопиться особенно смысла не было: дольше ездишь, больше заработаешь. И только «таймер судного дня» подталкивал нас вперёд, чтобы не застрять на половодье в тайге-матушке. Впрочем, я эти мысли от себя гнал, чтобы лишний раз не накручивать. В конце концов все мы люди, а значит, должны суметь найти общий язык.
В танке что-то заскрежетало, он затрясся, задребезжал и завыл. Мы с Максом сели на кровать. К скрежету и грохоту присоединился свист, как в трубе во время урагана. Видимо, подключилась турбина. Грохот усилился, к уже имеющемуся скрежету дали аккомпанемент: снаружи, под броней зашевелились гусеницы. Нас очень бесцеремонно качнуло, танк двинулся вперёд малым ходом, постепенно наращивая обороты. Гул, свист, грохот, лязг усиливались, сливаясь в одну оглушительную какофонию. Я не мог сидеть спокойно, и морщась, полез в узкий проход между кунгом и кабиной. Восторженность происходящим снова возвращалась.
Органы управления гусеничным транспортом с привычным рулевым колесом не имеют ничего общего. Кабина советского тяжмаша выглядела созданной для апокалипсиса. Из пола между ног водителя торчат два разболтанных рычага, деревянные рукоятки которых отполированы до блеска. Они-то и заменяют мехводу руль. Рычаги отвечают за скорость и направление вращения гусениц, что и заставляет всё это наслаждение маневрировать. Разогнавшись до какой-то скорости, Алексей с трудом вкрячил пятую передачу, и «метла» неожиданно втопила.
О-о-о, это надо бы слышать! Звуки такие, будто в аду даёт концерт хор вопящих грешников с оркестром ревунов и сирен воздушной обороны, на бэквокале рычат адские демоны, а на бас-гитаре неистово рубит товарняк. Пять товарников. И котлы стучат. Много котлов! Автоклавы ещё свистят, и оборотни воют, и всё в огне! И поезда в огне, и грешники, и очень неприятно пахнет и трясёт. Такое вот выступление выдал нам наш вездеход на первом свидании. Полное погружение застанет врасплох и удивит кого угодно. Никакой Aghast и Silenser даже в коллаборации с самыми злыми harsh и power noise проектами, даже рядом не корчились в сравнении с советским дизельным ДВИГЛОМ. Монструозный двигатель «Сердце Баунти» находился прямо сзади меня, за отчаянно нагревающейся перегородкой. Он выл так страшно, что я не на шутку переживал за его сохранность.
Хотя, актуальнее было бы переживать за сохранность барабанных перепонок — они терпели крушение. Громкость «концерта» зашкаливала за все возможные нормы, как если бы рядом падал четырёхмоторный турбовинтовой самолёт. К счастью, если вы помните, мы все купили беруши. А брат мне наушники подарил на День рождения, с активной шумодавкой. Впоследствии они стали мне талисманом защиты от звукового урона, но на тот момент я пока этого не понимал. Как и того, что мне придется сидеть в этой кабине на протяжении всей экспедиции… Ну, а покуда пространство внутри машины наполнялось гарью, дымом и вонью дизельного выхлопа, от стен машинного отделения шёл жуткий смрадный жар: они нагрелись и тускло заблестели чёрным, маслянистым налётом. Это создавало неповторимую атмосферу давней техногенной катастрофы. Словно апокалипсис уже наступил, и мы, избегая радиоактивных пятен, продираемся сквозь глухую тайгу в поисках людей, топлива и различных припасов.
Танк ломился вперёд по извилистой лесной дороге, совершенно не замечая никаких неровностей и снега. Скорость была космической: около пятидесяти километров в час! Точнее не сказать: стрелка спидометра от вибрации всегда тряслась в диапазоне 20-60, и наверняка была сломана. Сколько бы ни было, для тринадцатитонной махины показатель был очень нескучным. Казалось, чуть поддай, и вот он — звуковой барьер. В таком режиме эксплуатации износившиеся агрегаты терпели нагрузку, а топливо потреблялось примерно пятикратно. Я обомлел узнав, сколько эта посудина чавкает соляры за час. Расход здесь измеряется в литрах на сотню, а в литрах на моточасы. Но об этом позже.
Кстати, дизельное топливо называется солярой, потому что раньше поставлялось в бочках с надписью «solar oil», что переводится, как солнечное масло. С тех пор его называют соляркой. Это же очень мило.
Поведение гусеничного транспорта для меня было в новинку. Трясло вообще бесчеловечно. Под дребезг скрежетавших гуслянок, любой манёвр нас бросал в стороны. В кабине не предусмотрено пассажирское кресло, там можно было усесться исключительно в проходе, на крышку ящика с аккумуляторами. Ноги не вытянуть, сидеть неудобно, спину печёт, спереди валяются бензопила, сварочный аппарат, два ящика инструмента и какой-то хлам.
По дороге мы встретили бензовоз, сложившимся и съехавшим на обочину дороги перед небольшим мостом. На мост мы заезжать не стали, спустились почему-то к речушке и пересекли её по льду. Потом станет понятно, что вес нашего танка — угроза любой рукотворной переправе. Бензовоз оказался тем самым «путепрокладчиком», по пятам которого мы недавно крались на Шедевре. Бензовоз капитально застрял, и ему была нужна помощь. Привязав толстенный стальной трос к мотолыге, поправить прицеп бензовоза оказалось вообще незатруднительно. На это ушло минут десять, из которых семь мы возились с привязью. Выручив коллегу, мы помчали дальше.
Удивительное ощущение — въезжать в деревню на танке. Когда мы остановились у двухэтажного дома на Молодёжной 10, женщина, встретившая нас, оказалась ни чуть не удивлённой. Жена водителя транспортной компании ждала. Мы выгрузили 13 упакованных позиций нашего рожна, и абы как, не без труда, закидали его в заднюю калитку вездехода. На обратной дороге, уже почти по темноте, вездеход пришлось дозаправить на единственной и последней заправке в Ботулу. В бак влезло что-то около 300 литров солнечного масла! А топливо на заправку привёз сегодня тот самый бензовоз.
Вечером обнаружилось, что в первый же день мы провели в Баунти целых 12 часов, намотали в общей сложности чуть меньше сотни километров и сожгли почти триста литров топлива, что являлось пятой частью запаса хода на одну машину. Даже не выехав к точке старта! Впервые выйдя подышать свежим воздухом в морозную, абсолютно тихую ночь, мне запомнилось ощущение, будто голова затекла, надолго лишившись притока крови. В ушах стоял лязг адской симфонии, чувствовалась лёгкая контузия и головокружение от выхлопа. Мы 12 часов не ели, и очень надеялись, что пацаны догадаются приготовить ужин. Алексею всё было нипочем. Он был привыкший и смотрел на нас не без иронии в глазах. Его фразы были коротки и только по делу, а приехав в Багадя, он припарковал вездеход рядом со вторым, у какого-то двора, и ушел в дом ужинать.
Пацаны ебланили в заведенном Шедевре. Разумеется, ни о каком ужине речь у них даже не заходила; наша надежда на горячую еду после долгого дня улетучилась вместе к с остатками настроения и лояльности к пацанам.
— Ну как? — накинулся Колян.
— Да это пздц, конечно, — выдохнули мы с Каспером, — вы чо, пожрать не додумались сделать?
— Му-хрю, — как-то они там отбрехивались, я уже не помню.
— Кажется с этим Лёхой проблемы будут. Очень уж он неприветливый. По телефону мы думали, что он тупой, но это он только притворялся.
— Да нормальный он, — говорю я, — подружимся. Выбора нет, — пошли ужин готовить, да накатим наконец-то.
Всё верно, я взял с собой диск фрисби.
Рядом с Баунти стояла Утопия. Так я назвал младшую «метлу», потому что она не может плавать. На самом деле, оба вездехода плавать не особо-то и могут, хотя, вроде как должны. Рассмотреть Утопию в темноте не удавалось, но в свете фонарика было понятно, что она какая-то ржавая, имеет некрасивый силуэт, и покороче Баунти на пару метров. Пацаны уже погрузили часть шмурдяка и жрачки на крышу Утопии. Завтра окажется, что сделано всё через жопу, и нам придется все перекладывать, полностью пересматривая варианты размещения нашего груза снаружи и внутри вездеходов.
Подробное исследование бытовой комплектации Баунти вызвало гнев: очень многое из купленного нами, оказалось принципиально не нужно! Внутри было всё необходимое для ведения походного быта. Мы накупили кастрюль, газовую горелку, сотейник, инструмент, и чёрта в ступе только не купили. Хотя при подготовке экспедиции не раз звонили и задавали вопросы по форме «а что всё-таки нужно купить?» У нас с собой даже палатка была. Абсолютное непонимание будущего и отсутствие о нём информации, заставило нас сильно перебдеть в процессе подготовки, и многое можно было не покупать. Я радовался, что мы не привезли с собой шатёр и переносную буржуйку! Настроения это не прибавило, но отличает нашу команду умение ценить простые радости, так что мы накатили за приезд специального коньяку. Каспер встал у плиты, не подозревая о том, что теперь от неё не отойдет до конца приключения, превратившись в вечного дежурного: пацаны готовить совершенно не умели, а я не хотел. В дополнение Макс почему-то не любит мыть в снегу посуду, так что по принципу «кто готовит, тот не моет», завербовал для себя должность «вездекока».
Кухонный быт в Баунти комфортным не назовешь, но и не сказать, что он вообще был невозможный. Это совсем не та романтика, которую привычно наблюдать в интернете, разглядывая фотографии по запросу «бушкрафт форест кэмп», где брутальный канадец в клетчатой рубашке сидит у костра в лесу, в уютном шалаше с керосиновой лампой, и скварчит какими-то шкварочками на красивой сковороде. Уверяю, нихрена похожего! Фотография, сделанная мной в первый день, наглядно и достоверно показывает процесс готовки. Заляпанная жиром газовая плита «турист», с травящим коннектором баллона, разномастная алюминиевая утварь всяких степеней поношенности, банки-склянки, тусклое освещение, теснота, жарко-холодно, накурено, солярой пахнет и вообще. На фото ещё бардак, потому что мы распаковывали продукты абы как, сотворив вокруг себя мрачные, хаотичные залежи. Так-то на столе всегда было всё убрано и привязано, чтобы не разлеталось от тряски. В общем, суровый такой, сибирский быт гусеничной экспедиции. Представляю, какой может случиться приступ омерзения у некоторых особо чутких к комфорту и санитарии читателей.
Колян с Сеней были, мягко говоря, ошарашены. Мы всё время глумились и шутили, как же это будет круто и нелегко тут жить. А нам ведь предстояло здесь именно жить. При том, что у нас с Максом имеется кое-какой опыт жизни в удаленном дискомфорте, спасибо походам и командировкам; для нас вопрос удобства если и не второстепенный, то уж точно не главенствующий. Отсутствие оного восполняется навыками обустройства быта вокруг себя, находчивостью и привычкой к условиям сугубо спартанским. Для Коляна с Сеней это было всё в новинку, что явственно читалось в их удивленных взглядах. Особенно, конечно, для Сени. Он вообще казался контуженным, не уставая поражаться происходящему, от чего периодически тупил и не мог проявлять никакой инициативы. Впрочем, никто никого за это не винил. Адаптация к новым условиям у всех проходит по-разному, и процессу этому подвергся каждый член нашей команды в той или иной степени.
Новая сковорода-жаровня с крышкой пришлась всё же кстати. Готовить в алюминиевых котелках — удовольствие очень сомнительное. С ума можно сойти, пригоревшее каждый раз от них отдираючи. Толстые стенки и свежее покрытие позволяли тушить в посудине всё что угодно: от картохи с мясом, до плова и даже супов.
Когда горячее было раскидано в походные миски, мы накатили коньяку.
— Ну штош, с приездом! — чокнулись мы.
— Я вот смотрю, нас будет шестеро, — завёл Каспер разговор о размещении, — надо бы нам вчетвером жить тут, а Лёхи пусть тусуются в «маленьком». — Так мы окрестили Утопию.
— Чур я сплю на мягком внизу, — тут же сморозил я. Мы поделили полки между собой, и накатили ещё по рюмочке.
Дело в том, что в Утопии было только три спальных места: два снизу и одно наверху. А в Баунти — четыре, если разложиться прямо на кухонном столе. Жить действительно хотелось вместе, без якутов, так было бы уютнее и веселее. Уговорившись, кто где будет спать, мы опять налили по одной и открыли любимую консерву Макса — он обожает кабачковую икру, и купил целый ящик. Закусив, он сморщился, и его тут же разразило гневной тирадой.
— Нет, ну что за уроды, — внезапно начал извергаться Каспер. — Ну как? Как, блять, можно так безобразно испортить простейший продукт? Это же несъедобно! — Дальше его понесло вообще на всё подряд. Про еду, про цены, про Якутию, якутов и вообще, если я правильно помню, тирада его была непередаваемо витиеватой и очень забавной.
Действительно, субстанции более отвратительной с названием «кабачковая икра», никому из нас доселе пробовать не доводилось. И, раз уж речь зашла о еде, не могу не отметить, что купленные в Якутске за неадекватные деньги продукты, оказались в большинстве своём из рук вон паршивые. Морковь не имеет никакого вкуса, помидоры тоже, лук не ядреный, чеснок как будто высох ещё в прошлом веке, треть консервов даже собаки жрать отказались, шпроты мы просто выкинули, капуста резиновая, а большая часть закупленной тушёнки на 1/5 состоит из жира и на 2/3 из бульона, в который походя брошен какой-то условно мясной кусочек, размером с каштан.
Ну и впечатляющая новость на десерт: пока Шедевр чинился в сервисе Якутска, в нем за два дня умудрилось протухнуть вообще всё мясо.
Вы только потрудитесь оценить степень этой утраты. Тяжёлой дланью скорбь сдавила нам сердца, в душе сгустились сумерки, а взгляд застыл стеклянной вечностью обиды. Даже местные заинтересованные собаки исчезли со двора: столь сильны были печаль и запах тухлятины. Только вспомнить! Семь килограмм мороженых курей и около пяти кило шикарной говядины! Так вот разом испортилась надежда на свежее мясо в рационе. Вся коробка была утилизирована в какую-то яму за забором, а рядом на бочку мы выставили все те продукты, которые решено было не брать, а именно ящик шпрот и кабачковой икры. Из всего белкового запаса у нас теперь оставалась только тушёнка, благо оной было куплено разной и в количестве. И, потенциально, ружьё.
Но я отвлёкся на больное. Это будет обнаружено утром. А пока вернёмся в вечер, когда наши планы на совместное проживание были порушены.
Ужин был съеден, закуска раздербанена, а в наших головах поселился уютный ленивый кот по кличке Хмель. Его довольное мурлыканье и расплывающееся тепло, постепенно и ласково отпускали вожжи правления над уставшим телом. Эмоциональная кривая стала приходить к плавной синусоиде, вяло тёк разговор о ближайшем будущем. Прервал его грохочущий скрежет калитки. Люк открылся, впустив морозный воздух в прокуренное помещение, а вместе с воздухом внутрь шустро забрались оба Алексея.
Младший Алексей в полный рост вытягивался довольно долго, но окончательно так и не смог: уткнулся головой в потолок. Он оказался прям-таки здоровенным молодым мужиком с большими руками и головой. Смуглое лицо, не уставшее от интеллектуальной ноши, украшала невнятная растительность. Взгляд узких глаз выражал индифферентность, а верхний ряд передних зубов был покрыт сплошным, неприятным белым налётом, напоминавшим боксёрскую капу. Поверх грязной синей робы он накинул старую фуфайку. Разговаривал он тихо, с неохотой и часто невнятно, проглатывая недожёванные слова. В отличие от старшего Алексея, протиснувшись к столу, он пожал руки всем нам, тоже представившись Лёхой. Мы пригласили обоих к столу, но есть они отказались, так как пришли как раз с ужина.
— Мы тут подумали, что было бы логично нам вчетвером поселиться здесь, а вашим сделать второй вездеход, — начали мы диалог о размещении.
Старший старший ехидно, издевательски рассмеялся:
— Э, не, так не пойдёт. Как же капитан бросит корабль? Вы все сидите на моём месте, где я сплю. А кухонный стол — вообще не спальное место, а бак с солярой, видишь — труба из него торчит? Неудобно. По три места на коробку, так что расселяйтесь.
Мы огорчились, но и спорить в этом случае смысла не имело. Тонкая настройка межчеловеческих отношений требует понимать, что если хочется добиться если не уважения, то плодотворной коллаборации, следует не только поставить себя правильно, но и правила «чужого монастыря» учитывать, границы видеть. Решено было, что мы с Максимом и Лёхой будем спать в Утопии и ехать в Баунти, а Сеня с Коляном и Алексеем — наоборот. Также, тактически грамотным решением нам с Максимом казалась возможность жить вместе с младшим мехводом, определив его молодую голову, как более плодородную для посева в ней наших убеждений. Мы хотели быстрее завоевать расположение якутов и понимали, что с хитрым, умудренным старшим Алексеем будет сложнее. Это мы тогда ещё не знали, что молодому здоровяку Лёхе в этой жизни вообще всё решительно похуй.
От стопки коньяку якуты отказались. Поэтому допив свою бутылку, мы засобирались готовиться ко сну, договорившись, что завтра после полудня мы будем готовы к отправлению в дальнюю экспедицию.
Глава 12
У Зла нет корней. Это должна быть грибница.
Следующим утром я проснулся в припаркованном с вездеходами рядом Шедевре, одетый в пуховик и полностью замерзший. Разбудило меня яркое солнце, свет которого слепил через невнятную морозную дымку в небе. Я сидел в неудобной позе на пассажирском сиденье, и пребывал в самом дурном настроении, абсолютно вне себя от бешенства и недосыпа.
Ржавая гусеничная колесница, в которой нам пришлось ночевать, оказалась до боли неуютной, тусклой, тесной, и в целом напоминала двухэтажный склеп, зарытый неизвестно где. Забираясь в чрево этой железяки из яркой, заснеженной тайги, можно было запросто ослепнуть минуты на две, и вообще бывать там хотелось как можно реже. Когда я понял, что теперь это — моя спальня, мне вдруг очень сильно захотелось домой.
Тёмно-серая фанера, служившая тамошними обоями, совсем не отражала скупой, бледный свет диодного прожектора, от чего помещение казалось ещё меньше и темнее. Гораздо более короткое, нежели в Баунти, оно имело размеры примерно 2,20 м в кубе. На полу у входа валялись дрова и инструмент, какие-то тряпки, одежда, картофельный мешок с сапогами и галошами, плюс небольшая канистра с топливом для разведения печи. Буржуйка стояла справа в углу и с аппетитным гудением доедала закинутые в неё длинные поленья, от души и с удовольствием нагревая пространство теснушки. Напротив входа, у изголовья верхней полки, виднелся чёрный проём маленького застеклённого окошка. Прожектор, в дополнение ко всему, располагался под потолком совершенно убого. Он был направлен в затылок вошедшему, так что встав в полный рост, я закрыл собой и без того неяркий свет.
Кунг был оборудован тремя спальными местами: два снизу и одно сверху, откидная шконка на цепях. Пространство отличалось отсутствием полок или свободного места под личное имущество. Имевшиеся внутри рундучки оказались доверху завалены запчастями и инструментом.
Макс спать сверху не умеет, нижняя левая — капитанская, так что я определил верхнюю койку своей и кинул на нее пенку, спальник и малый рюкзак. Одежду я свернул в кулёк наподобие подушки, под неё сунул ноутбук, а чехол с дробовиком уложил под боком вдоль стены. Последним штрихом стал подвешенный за какой-то гвоздь, налобный фонарик. Забираться наверх оказалось не сильно сложнее, чем в плацкарте. На лежанке, что под моей, раскинулось гнездовье младшего Лёхи: испачканный старый спальный мешок на грязном матрасе, и какие-то тряпки. Выглядело всё это, прямо скажем, как бомжатник, хоть и запаха характерного не имело: всё пахло куревом, дровами и соляркой. На противоположной нижней койке, ногами к печке и головой к проходу в кабину, устроился Каспер.
Выглядело всё это довольно уныло, и я знаю многих, кто начал бы канючить, попав в такое обиталище. Но я уже говорил, что дискомфорт и отсутствие уюта редко нас смущали, и во мне уже всплывали идеи, как тут всё немножечко устроить под себя. Бардак мы завтра ликвидируем, на окошке можно соорудить полочку, и вообще что-нибудь придумать. Не беда.
Когда мы разложились, пришел Лёха и тут же закурил. Было уже поздно, мы не стали особенно разговаривать. Хмельной кот в голове уже хотел спать или ещё, но добавки не предвиделось, а завтрашний день сулил щедро наградить движухой.
Корень зла явился мне после полуночи во всём своём свирепом великолепии. Надо признать, я нередко испытываю проблемы со сном в новых условиях, и цепная полка внутри вездехода не стала исключением. Мучаясь суетливыми видениями, я безустанно ворочался на тесной, жесткой деревяшке, то и дело прикасаясь рукой к прохладной цепи и пиная коленями стену. Разбудил меня едкий, удушливый дым сигареты BOND, которую младший Лёха зачем-то закурил в середине ночи прямо подо мной. Мне было лениво что-то у него выяснять, так что я просто перевернулся на другой бок, уткнувшись носом в спальник. Я слышал, как он тихо поднялся с кровати, и затеял какую-то возню у печки. Стук наколотых поленьев, ржавый скрежет рукояти, какой-то плюх, гулко ухнуло и загудело: это в печке пыхнула солярка, разбавляя сигаретный дым нефтяным ароматом. Лёха докурил, скрежетнул задвижкой, пошуршал тряпками и затих.
Нельзя сказать, что к двум часам ночи кунг сильно промёрз. На улице было что-то вроде -19, с вечера я ложился спать раздетый и поверх спальника: тепло поднималось ко мне под потолок. Ночью стало прохладнее, и, прошу заметить, гораздо комфортнее. Гул в печке набирал обороты, вкусный треск поленьев убаюкивал, и на какой-то момент я снова провалился в трясину беспокойных видений.
Я очнулся резко и внезапно, от панического приступа удушья. Я задыхался! Адская буржуйка в углу выла, как приглушённое реактивное сопло, смрадный жар от неё заполнял всё помещение, а у меня под потолком концентрация кислорода находилась в красном секторе. Контуженный наступавшей, казалось, гипоксией, я неуклюжими движениями выдернул себя из спальника, чуть не сломав заевшую застежку. Нащупав у головы фонарик, включил малый свет, и разглядел рядом с собой окошко со сдвигающимися стеклами. Спасительное отверстие просто не открывалось: в щель была в распор воткнута древесная щепа. Мне пришлось расшатать ее, чтобы выдернуть. В жутком состоянии удушья я действовал как не в себе, неуклюже и торопливо. Сдвинув наконец стекло, я вдохнул морозной темноты так жадно и глубоко, как если бы вынырнул из-под воды после трёхминутного погружения! Тяжёлый, плотный поток свежего воздуха казался осязаемым. Он ворвался в задымленное помещение, как струя воды из пожарного брандспойта врывается в бушующий пожар, и незримым водопадом обрушился на спящего Лёху. Мне хотелось черпать из него воздух ладонями и дышать, пока не закружится голова. Утолив первобытную потребность в кислороде, мой мозг стал понемногу успокаиваться и сканировать остальные сигналы от тела. Окончив анализ, он пришел к выводу, что нам пиздец, как жарко.
Я регулярно хожу в баню, и кроме как с раскалённой парилкой, нашу теснушку мне сравнить не с чем до сих пор. Два с половой кубических метра превратились в духовку. Посветив фонариком на Максима, я увидел, как он во сне поджал ноги, спасаясь от губительного жара. Спал-то он пятками к печке, и блестящий синтетический спальник угрожал вот-вот расплавиться. Низкая, квадратная буржуйка хищно светилась, раскалившись до того пурпурного оттенка, что на границе спектра видимости. Она продолжала выть, поглощая топливо, взамен не скупясь на адовый жар. Заглянув с фонарем под себя, я обнаружил беспорядочный, мирно сопящий куль укутанного Лёхи. Он безмятежно спал, и ничто его не беспокоило совершенно. Я улёгся поверх спальника весь вспотевший, и стал ждать.
Коль скоро тесная коморка немного проветрилась, а печь прожевала дрова, мне снова удалось трудом уснуть, а в районе шести утра весь этот кошмар точь-в-точь повторился.
Полностью охренев от таких раскладов, я слез со своей шконки и оделся. Лёха кряхтел во сне, будить его я смысла не видел. Макс весь как бы поджался к животу. Гудящий жар и кислородное голодание выдавили меня на улицу. Я стоял в зернистом снегу по щиколотки, старался надышаться, и в конце концов, принял решение остаток утра провести в фургоне, предпочитая лучше замёрзнуть, нежели задохнуться. Зябко кутаясь в пуховку, я выключил фонарик и наконец отрубился на пару часов в пассажирском кресле.
Мало сказать, что с утра я был не в настроении после ночи, пережитой сначала в парилке, а потом в морозильнике. Первым делом я пожаловался на ночные приключения пацанам, вторым — наехал на Лёху. Макс проявил почти что полную солидарность с моим мнением, с той лишь разницей, что спал он внизу, головой ко входу в кабину, откуда поступал свежий воздух. А вот ноги ему пекло бескомпромиссно.
Ко младшему я подошел примерно с таким диалогом:
— Ты совсем омурлел? В бане родился?!
— Так холодно же, — безразлично обозначил он свою позицию.
— Холодно, это когда руки к ногам примерзают! Я думал, задохнусь!
Здоровяк безразлично пожал плечами и улыбнулся то ли виновато, то ли с издёвкой. Я понял, что у нас будут проблемы, но на сегодняшний короткий день забот хватало. Отложив ругань на потом, я занялся делами. Оба старших ушли завтракать в дом, Макс заступил на кухню Баунти, а мы с пацанами принялись распаковывать и распихивать шмурдяк.
В скалолазании есть дисциплина, называемая «боулдеринг». От английского слова boulder — валун. Стена высотой до трёх метров, с различными зацепками, установленными так, чтобы отрабатывать конкретные движения. Вот если кто знает, то передвижение по броне вездехода выглядит примерно как лазание категории 5С — 6А. Внешняя поверхность корпусов наших «танков» изобиловала разного назначения приваренными железками. От стальных скоб и оградок, до кусков арматуры и кусочков труб, расставленных так, чтобы удерживать в себе ломы и лопаты. Наглядно это можно будет рассмотреть на фотографиях. Цепляясь за эти железки, получалось забраться на крышу, которая служила багажником и дополнительным топливохранилищем. Оба вездехода были укомплектованы огромными алюминиевыми чемоданами, куда складировалось барахло и провизия, которую нужно защищать от механических повреждений, зверей и птиц. Две бочки с овощами мы уместили у оградки. Там же покоились запчасти для гусениц, здоровенные катки, буксировочный трос, толщиной с пухлую мышь, какое-то железо, снег и ветки. По наставлению старшего старшего, имея опыт работы с верёвками, я намертво притянул к резервному баку наши рюкзаки, мешки с консервами и бесполезное пока барахло типа пакрафта с веслом, снегоступов, палатки и тента, избегая также возможного контакта вещей с печной трубой. Даже полностью остывшая, теперь она представлялась мне жерлом действующего вулкана. Как раз перетаскивая всё это из фургона, мы тогда заметили, что протухло мясо. Это чуть было не подорвало боевой дух команды ещё до старта, но открытая на завтрак банка тушняка, наиболее удачного сорта из многих, быстро поправила положение дел.
Оба танкиста вернулись с завтрака, когда мы уже поели. Они не отметили ничего особенно критичного в укладке барахла на вездеходы, сказав лишь, что ветки могут поцарапать или порвать рюкзаки на крыше. Я уверил, что там всё надежно привязано, на что старший старший отмахнулся навроде «ваше не жалко». Я тогда просто не представлял, что нас ждёт впереди.
Снова пошел снег. Все вчетвером, под руководством Макса, мы взялись за распаковку и укладку рожна. Всё буровое оборудование, общей массой около полутонны, было собрано, смазано, заправлено, проверено и размещено на броне Утопии, поверх крышки «капота», который у нее находится по центру, между кунгом и кабиной.
При свете дня удалось наконец-то как следует разглядеть наши гусеничные избушки. В сравнении с угрожающе-красивой, брутальной красоткой Баунти, Утопия смотрелась топорно, и походила на нелепый, ржавый башмак. Коричневый, кубический кунг выглядел непропорционально большим для сравнительно узких гусениц. Между кунгом и кабиной некрасиво зиял провал машинного отделения, на котором покоились какие-то канистры и наше оборудование. В довершении всего, поднятая почти под прямым углом передняя часть кабины, делала «морду» машины какой-то тупой и наивной. Беднягу никто даже не фоткал, такой она была нефотогеничной.
Несмотря на неказистый внешний вид, Утопию мы полюбили. Она показала себя верным соратником, очень удобным для оборудования и работы. Вездеход почти не ломался, вел себя скромно и надёжно, став для нас безотказным транспортом и излишне тёплым домом на долгие дни.
Тогда я не знал, что в декабре 2022 года мы с Утопией снова как следует поработаем в тайге при минус почти пятидесяти градусах!
Стремясь начать путешествие, наша команда споро распихала барахло по вездеходам. Длительное отсутствие настоящей работы подстёгивало всех к желанию действовать, так что мы были готовы к отправке где-то около полудня. Однако якуты что-то не торопились прогревать машины. Совершенно очевидно, что они не стремятся выехать к запланированным двум часам. Заметив их вальяжные движения с постоянными перекурами и посещениями соседского дома, Макса не на шутку припекло. В ответ на резонный вопрос «а какого черта происходит», старший Лёха ответил, что вездеходы сломаны, и сегодня никуда поехать не смогут.
Самый очевидный выход — звонок начальству Алексеев, владельцу вездеходов, благо связь в деревне была. Так Максим и поступил. Не сказать, что он прям настучал на вальяжность машинистов, однако вопросы о том, что простояв без дела неделю, вездеходы оказались недвижимостью, всё же имели место. Через время Алексей, конечно, тут же наехал на Макса с претензией о стукачестве. Именно этого наезда и ожидал Максим, то была своего рода провокация.
Я не был свидетелем диалога, но по словам Каспера, разговор у них с Алексеем состоялся наряженный. Если быть совсем кратким, то Макс обозначил нашу позицию, как заказчиков, в то время, как владельца вездехода, непосредственного начальника Алексеев, — исполнителем. Следовательно, если Алексей не хочет получать штрафы от начальства, то диалог нужно вести здесь, на месте, в тайге, благо мы — люди понимающие и адекватные. Не следует хитрить и скрывать что либо, обсуждая процесс передвижения открыто. В небесах продолжал тикать «Таймер судного дня», нам платили за объем, и если Якуты станут выдумывать поломки, задерживая ход мероприятия, мы все окажемся в очень щекотливой ситуации. Диалогом оба остались не очень довольны, но некоторые положения были приняты. Наиболее простой стратегией мне виделась совместная «дружба против начальства». В конце концов, мы все работали на одну контору, которая устроила логистический переполох, сорвавший сроки и без нашего участия, накинув при этом кучу приключений нам, а якутам — полторы недели простоя. Конечно же, все были этим недовольны. Согласившись с постулатом, что «офисные негодяи во всем виноваты», худо-бедно порешили, что будем сотрудничать. Мотивация же якутов приехать в Багадя тоже объяснима: киснуть неделю в вездеходах — приключение средней паршивости, а так они хоть жили в доме у родственников, друзей, или кем они им там являлись.
Таким образом, важное начало взаимоотношений было положено, но проблемы не решило: вездеходы действительно не были в порядке; какой-то там вал вышел из строя, и Алексеи ковырялись в чудовищных внутренностях трансмиссионной коробки. Якуты обещали исправить неполадки край до завтра. Два дня. ДВА ДНЯ ПРОСТОЯ!!!
Немного опешив от таких новостей, нам ничего не оставалось, как ждать. В такие моменты я нахожу возможность отвлечься от рабоче-бытовой суеты и повнимательнее осмотреть окружение. Ведь подумать только, мы же находились в самом сердце гигантской республики, размером с шесть Франций, в поселении столь отдаленном и сокрытом от человечества, что вообразить себе масштаб этого сценария уже было непросто. Пользуясь случаем, я хочу поверхностно рассказать о той малой части далекого, холодного мира, которой мне удалось запечатлеть в памяти и заметках.
Подготавливая материал, я с удивлением открыл для себя, что село Багадя, в коем нам довелось так нелепо застрять, обнаруживается не просто поселком в глуши, а целым административным центром Сургулукского наслега. Наслег — низшая административная единица, входящая в состав района (волости, улуса), в данном случае Верхневилюйского. Также является единицей сельского общества Якутии.
Поэтому, по меркам республики, село это сравнительно крупное, и имеет в себе ажно восемь настоящих улиц с названиями. Согласно Википедии, население на 2010 год составляло 422 человека. На 22 год данных не всплыло. Но чисто зрительно казалось, что зимой в Багадя живет от силы человек восемь, и залётный тракторист. Однако, есть тут и дом культуры, и малая школа, и фельдшерский пункт. Странно, но из инфраструктуры мы видели только закрытый магазин и вышку связи. Скорее всего, мы просто не везде могли доехать по снегу на своем фургоне, а жители, возможно, по большей части зимуют в городах. Думается мне, в таком крупном поселке когда-то давно был даже свой шаман.
Багадя раскинулось на внушительных размеров поле средь бескрайнего таёжного леса. Жилые дома здесь выглядят вполне цивильно, и очевидно, особенно хорошо утеплены. Если почитать интернеты, можно узнать, что стены домов в Сахе преимущественно двойные, и внутреннее их пространство засыпано сыпухой — опилками и щепой, для пущей теплоизоляции. Многие дома выглядят нежилыми, так как под двускатной крышей нет чердака, а просто оставлено пустое пространство, чтобы не отапливать лишние помещения с низкой тепловой эффективностью. Основой сельского хозяйства республики всегда являлось животноводство, так что почти к каждому дому примыкает значительный участок огромного поля для выгула скотины. У фермерских домов встречаются иногда хотоны. Так называется причудливой формы хлев со скошенными стенами. Их вымазывают глиной и укладывают дёрном. Зимой на хотон наметает снега, который также является теплоизолятором. В общем, всё сделано так, чтобы тёлочки не мёрзли. Я писал ранее, что нам уже встречались коровы, и было удивительно, как они выживают зимой. Хотоны тому объяснение. Мне удалось сфоткать лишь какой-то заброшенный хлев, стоящий рядом с запасами промороженного сена, так что одну фотографию хотона я пристегну из интернета для понимания.
Интернет, кстати, появившись неожиданно и буквально из воздуха, быстро показал несведущей молодежи, что на 2/3 части суши живут совершенно иначе. Там не нужно ухаживать за скотом и почти весь год мёрзнуть в бескрайних снегах. Красочные картинки и «тикток» стали переманивать молодое, амбициозное население Якутии ближе к жирующей Москве. Конец нулевых спровоцировал уже массовый отток молодёжи из дремучих деревень и селений к неоновым мегаполисам, обещая неокрепшим, но эластичным умам, невиданные и победоносные возможности капитализма. Что ж, их можно понять, ибо зачем доить корову в -60, когда целая планета, тёплая и гостеприимная, ждёт перемен.
Спустя полгода после описываемого приключения, нас с Максом занесло на Ямал, где мы наблюдали готовящихся к зимовке оленеводов. Вопрос о том, как они относятся к фотографиям из невиданных тёплых стран, до сих пор меня волнует. Я помню маленькую девочку, которая неподвижным меховым конусом торчала из снега, стоя в нем почти по пояс. Она завороженно разглядывала наш джип, и тогда мне казалось, что есть пока в этом мире что-то исконно-первобытное, хранящее шепчущие тайны затерянных земель. Часто жалею, что я не журналист. Я встречал оленеводов на полярном Урале, в июле 2022 года. И мне удалось с ними пообщаться, но то отдельная история для отдельного очерка.
Что-то я отвлекся. Вернемся в Багадя ещё ненадолго.
В отличие от деревень, привычных жителю европейской части страны, якутские поселения стоят на приличном удалении от рек, если те, в свою очередь, не обладают достаточно высокими берегами. Источник воды здесь — маленькие круглые озёра, которые со спутника выглядят как бактерии. К тому же, как мы поняли, места для поселений стараются выбирать на возвышенностях: морозных пучениях или пологих сопках, рядом с полями для выпаса скотины. Это делается в целях защиты поселения от паводка. Добыча и хранение воды зимой — наиболее занятный нюанс. Месяцев девять, наверное, в тайге никакой жидкой воды нет, и на каждом деревенском участке имеется ледохранилище. Это как поленница, только не для дров, а для кубиков льда, которые выпиливаются на озере и привозятся в деревню на санях. Я также читал, что при достаточной близости водоема к деревне, в нем делают утепленную шкурами и регулярно обновляемую прорубь для поилки скота.
К сожалению, основной вид транспорта в зимней Якутии — не олени и не собаки. Отечественный снегоход «Буран» и его следы встречаются повсеместно в районах проживания людей. Сани, на которых соседи возили с озера лёд, сделаны почти самостоятельно: деревянные, с гениальным решением в виде амортизаторов из нарезанной на кольца трубы ПНД. Нам разрешили набрать себе воды с помощью топора, чтобы потом топить его на печи.
* Лёд топить гораздо эффективнее, чем снег, в виду сильно более высокой плотности.
** ПНД — полиэтилен низкого давления.
У многих здешних жителей есть хоть какой-нибудь, да трактор, что говорит и о земледелии. Один из тракторов периодически чистит дороги, так что нам удалось покататься на нашем Шедевре. Мы ездили по деревне в поисках магазина, и мне удалось сделать несколько фото.
Отдельная интересная особенность уклада жизни на вечной мерзлоте — захоронение усопших. Мне следует рассказать, что испокон веков люди не тратили драгоценную энергию на выкапывание могил в твердых, промерзших грунтах: для этого пришлось бы много часов махать кайлом. Ввиду этой особенности, из сруба или досок строились небольшие мавзолеи — Чардааты, куда укладывалось тело, после чего его засыпали землёй. По древним языческим поверьям якутов, если вовремя и без должных ритуалов не похоронить усопшего, он может обратиться в юера или диретника — изувеченную душу, или восставшего мертвеца. Жуткое наследие времен дремучего язычества изобилует самыми разными байками о потусторонних силах. Я постараюсь не упустить возможности о них ещё упомянуть в процессе описания будущих событий.
Мне, к сожалению, так и не удалось достоверно выяснить, что мы видим на следующем снимке. Обнесенная новым забором площадка с небольшими как бы домиками, находится прямо в центре деревни. Глядя на кресты, мы рассудили, что это — погост, а домики — памятники, служащие, своего рода надгробьем. Спросить тогда было не у кого, а после узнать забыли. Поэтому врать не стану, вот вам фотка:
Местный центральный магазин ожидаемо был обнаружен закрытым.
К счастью и не без труда, у местных удалось выудить информацию ещё об одном магазинчике, что базировался в частном доме местной предприимчивой семьи. Встреченный нами старец с трудом изъяснился по поводу дороги. Очевидно, он не вполне владел русским языком, или же не вполне хотел с нами общаться, но магазин найти всё же удалось. Я не наделён той особой нахальностью, присущей журналистам, что позволяет им снимать всё и везде. Частный дом я фотографировать не стал. На самом обыкновенном участке, отличавшимся большим количеством ведущих к нему следов, стоял самый обыкновенный дом с верандой. Открыв дверь, мы сразу попали в привычного вида ларёк: стеллажи заставлены продуктами и предметами первой необходимости, висела даже какая-то одежда, свечи, предметы гигиены. Дверь, ведущая с веранды вглубь дома была приоткрыта. Я разглядел, что внутри обстановка очень ухоженная и уютная. Что-то там мурлыкало по телевизору и возились дети. Мне запомнилась подвесная веревочная качель с красивыми белыми рюшечками в форме паутинки. На наши звуки из глубины дома вышла очень миловидная якутская девушка, в уютной домашней одежде, с роскошным каскадом пышных черных волос. Она ожидаемо испугалась четырех незнакомых мужчин в прихожей, поэтому отвечала робко, тоже с неохотой, и насколько я помню, как-то смешно тупила. Цены на продукты в этой лавке естественно оказались конскими. Утратив мясо, мы решили забрать у красавицы всю консервированную говядину, что она смогла найти у себя. То окажется самая хорошая тушенка в наших запасах, производства «Бурятмяспром», рекомендую. Кажется, полтора ящика банок и какая-то мелочь типа чеснока и зубной пасты, обошлись нам что-то около шести тысяч рублей. Расплачивались мы живой наличкой.
— Лучшая буровая установка — это экскаватор. Макс «Каспер».
Здесь, с разрешения участвующих лиц, я хочу рассказать, как была выполнена чуть ли не треть нашей работы в первый же день не начавшейся пока экспедиции. Повезло нам все же оказаться не абы где, а в развивающемся административном райцентре! Катаясь на Шедевре по Багадя, мы с превеликим удивлением обнаружили буровую установку, меланхолично ковыряющую дырки в снегу. И сказав «повезло» — это я практически промолчал. Сложно, но попробуйте представить, сколько сошлось на небе звёзд, и на Земле событий, чтобы нам попалась работающая буровая зимой, в субботу, в далёкой таёжной деревне, где кому-то приспичило поставить дом, да ещё и обстоятельства позволили тут очутиться. Короче говоря, в контексте экспедиции, произошло настоящее, истинное чудо!
Здоровенная подвижная железяка на базе древнего грузовика КРАЗ, была оборудована так называемым ямобуром — по сути широченным, но недлинным «сверлом», предназначенным для бурения не скважин, но ям. Обычно используется для установки столбов, заборов и неглубоких фундаментов. Эта штуковина, ворочающаяся прямо в центре деревни, никак не могла не привлечь внимание Макса. Геолога практикующего от геолога-теоретика отличает пассивное умение отмечать на местности всё, что может показать разрез без бурения. Будь то выходы породы, размытый берег реки, карьеры, внезапно найденная буровая или экскаватор. Все, что может обнажить для взора сокрытые толщи земной тверди, он видит каким-то неожиданным для окружающих, ясным взором, будто сканер какой внутри геолога настроен. Так и в Багадя, будучи за рулем, Каспер направил Шедевр прямо к чудесной машине.
Трое якутов, закутанные в пышные, испачканные одежды, создавали «лунки» в земле, видимо под строительство какого-то очередного здания или сарая. Я уже писал, что в Якутии большинство домов стоят на сваях. В такие лунки сваи и забивают, на глубину оттаивания верхних слоёв мерзлоты. Подойдя к буровикам, мы вкратце представились, перекрикивая грохот двигателя, и попросили посмотреть на отвал — отброшенную в сторону выбранную из ямы породу.
Тогда, представьте, я впервые взял в руки настоящий осколок Вечной Мерзлоты.
Можете накопать серого, водонасыщенного суглинка в пакетик и заморозить в морозилке. А потом расколоть его на куски. Получится что-то вроде осколков метеорита: тяжёлые, тёмно-серые отколы пористой породы, искрящиеся кристалликами льда. Так, собственно, вечная мерзлота и выглядит, если очень упрощенно. На самом деле, вечной мерзлотой называют и другие породы, пробывшие в состоянии заморозки более трёх лет. То может быть и песок, и почвенно-растительный слой, торфы, и прочее. Но нам был интересен конкретно смерзшийся суглинок, глубина залегания которого тут, под нашими ногами, варьировалась на отметках от 0 до 1380 метров! И именно эти суглинки нам предстояло бурить в ближайший месяц в невероятных количествах, и… Короче, нам были нужны образцы.
Теперь приходит понимание нашей радости от столь неожиданной встречи с буровой машиной. Я уверяю, что бурить вечную мерзлоту — это чудовищно сложно даже для крупной, мощной техники. Наше оборудование для лёгкой инженерной геологии прекрасно справлялось с задачами по изысканиям, но в промороженную до состояния бетона глину, она вгрызалась медленно и с превеликим трудом. Поэтому, недолго думая, мы схватили какую-то коробку из фургона, и быстренько погрузили в неё несколько крупных, тяжёлых пластов этого «искрящегося бетона». Таким образом встреча с ямобуром почти полностью перекрыла потребность экспедиции в образцах самого трудного для бурения слоя криолитосферы. И радости нашей предела, уверяю, не было в последствии! Ведь теперь я знаю, сколько забуривающих ножей будет стёрто до самых винтов в ходе такой работы.
Проведя такой вот замечательный, продуктивный и насыщенный день, мы отправились обратно к хозяевам тайги, готовить ужин, создавать уют и укладываться ко сну.