История Вади Альфаюми: как мечта об Америке разбилась о межнациональную ненависть
Страх и ненависть всегда выходят за пределы мест военных действий, и конфликт Израиля и Палестины — не исключение. В 2023 году, когда напряжение между двумя государствами достигло предела, а видеозаписи с гибелью мирных граждан по обе стороны и милитаристская пропаганда вперемешку с видео, полными насмешек над палестинцами, наводнили соцсети, нетерпимость стала частью жизни и жителей других стран. Нередко она влечет за собой и убийства — например, 6-летнего Вади Альфаюми, чьи родители когда-то покинули Ближний Восток и переехали в США в надежде построить свою «американскую мечту».
«Я приехал в эту страну, потому что думал, что она безопасна»
Одай Альфаюми всегда хотел, чтобы его звали Вади — но вместо того, чтобы изменить свое имя, подростком он обещал себе, что так назовет собственного сына. Ещё в Иордании, откуда Одай родом, знакомые, зная о мечте молодого человека, называли его Абу Вади, что переводится как «отец Вади».
В 2015 году Одай, успешный интерьерный дизайнер, отправился как турист в Чикаго. Оставаться надолго и тем более эмигрировать из Иордании мужчина изначально не планировал — по крайней мере, пока не познакомился в соцсетях в группе для арабо-американцев в Чикаго с девушкой палестинского происхождения.
Одай и Ханан Шаин влюбились друг в друга с первого взгляда. Она уговорила его остаться в США: вскоре они поженились, а через год после знакомства у пары родился первенец — Вади. Всё случившееся за те 12 месяцев Одай называет «судьбой», говоря, что если бы не Ханан и чувства к ней, он бы уехал из Чикаго, но семья и сын «предопределили» его будущее, из-за чего он и остался в Америке.
Несмотря на сильную любовь, брак продлился недолго. Всего через два месяца после рождения сына Ханан попросила развода, заявив, что она несчастна. Решение юридических вопросов заняло три или четыре года, но, по словам Одая, они с женой сохранили крепкую дружбу, основанную на общей любви к сыну. Родители получили совместное опекунство над Вади: мальчик жил с мамой, а Одай, посвящавший всё время работе, чтобы финансово помогать семье, оставался с сыном только на два дня каждые две недели.
«Мама Вади обычно приводила его ко мне в девять утра. Я сидел здесь на стуле и смотрел в окно, чтобы увидеть, когда он придёт», — вспоминает Одай годы совместного опекунства над сыном. «Когда я отвожу его к матери в воскресенье, мне кажется, что он забирает с собой моё сердце. Вы становитесь похожи на зарядное устройство: сегодня вы немного скучаете по нему, завтра — ещё больше. К следующему визиту я полностью выбиваюсь из сил: я должен его увидеть. И как только я вижу Вади, даже на пять минут, мне становится намного лучше», — признавался отец.
Не возвращаться в Иорданию Одай решил и из-за маленького сына: мужчина был уверен, что, оставаясь рядом с Вади, он сможет обеспечить ему лучшее будущее, которого было трудно достичь на родине. «В Иордании никто не удивляется, что у обычного таксиста может быть престижная ученая степень, — говорит Одай. — Он может быть врачом, но не работать по профессии, потому что нет рабочих мест или слишком низкие зарплаты. Мои взгляды на жизнь сильно изменились: будущее сына — это то, ради чего я решил остаться в США, куда когда-то приехал как турист».
«Наш брак не мог больше продолжаться»
До переезда в Америку Ханан Шаин жила в деревне Бейтуния близ Рамаллы — палестинского города на Западном Берегу. Семья Ханан занималась сельским хозяйством: она, её родители и девять братьев и сестёр ухаживали за фермой, выращивали виноград, томаты, персики и оливки, разводили кур и коз, чем и разрабатывали себе на жизнь. «Нас окружала красивая природа, всё вокруг было зелёное, — вспоминает Ханан. — Других домов практически не было, и перед глазами были только деревья».
После выпуска — Ханан закончила школу рядом с домом — девушка устроилась на должность воспитательницы в детском саду. Все её сёстры к тому времени уже вышли замуж, но сама Ханан оставалась свободной: родители отклоняли всех молодых людей, которые просили её руки. «Я даже не помню, сколько их приходило, — рассказывает Ханан. — Мама и папа говорили им, что я ещё слишком молода и они не готовы к тому, чтобы прощаться со мной и отпускать так рано». Всё изменилось, когда 20-летняя Ханан познакомилась с молодым человеком, приехавшим в Палестину из Чикаго — он понравился её родителям и они дали добро их отношениям. «Я увидела, как они улыбались, и подумала — а почему бы не попытаться?», — вспоминает девушка.
Хотя Ханан и была счастлива в родной деревне и не думала оттуда уезжать, ради партнёра в 2012 году она всё-таки переехала в Чикаго. В браке с молодым человеком у неё родились двое сыновей, Исмаил и Мохаммед, но уже через два года супружеской жизни Ханан решила развестись. «Ритм жизни, когда папа много работает и редко бывает дома, то, с каким трудом мы справлялись со всем, подвёл нас к мысли, что наш брак не мог больше продолжаться», — признаётся Ханан. После развода сыновья остались с отцом, а сама Ханан вскоре познакомилась с Одаем Альфаюми.
В отношениях с ним Ханан вновь повторила прошлую ошибку — слишком быстро вышла замуж. «Между нами не было никакой романтики, а в браке у нас ничего не получалось. Как будто нам не было предначертано жить как муж и жена. Через три месяца после рождения Вади я подала документы на развод, потому что не могла так продолжать жить», — говорит Ханан. После второго неудачного брака девушка решила сосредоточиться на собственной жизни.
«Я начала жизнь как мать-одиночка. Не просто как одиночка, а как сама по себе. Не счастливая жена, а счастливая Ханан. Я хотела, чтобы жизнь была моим собственным путешествием, чтобы я оставалась Ханан. В этот раз сын остался со мной», — рассказывает мама Вади.
Заботу о сыне Ханан совмещала с работой — ей удалось устроиться сиделкой для пожилых. Вместе с Вади Ханан часто переезжала, подыскивая самое доступное жилье — до тех пор, пока подходящий по бюджету вариант ей не предложил агент по недвижимости: всего за 300$ в месяц она вместе с сыном могла снять несколько комнат в доме у брата риелтора, Джозефа Цубы. Такой вариант, несмотря на некоторые недостатки — например, необходимость делить с владельцем дома комнаты — показался Ханан подходящим, а сам мистер Цуба понравился отцу Вади, Одаю, который финансово помогал бывшей жене с арендой.
«Чтобы мальчик играл и был счастлив»
Перед тем, как Ханан и Вади переехали в дом Цубы, познакомиться с арендодателем решил Одай Альфаюми — ему хотелось убедиться, что в новом месте сыну будет комфортно и безопасно. «Мне не понравился дом, потому что к нему была неудобная подъездная дорожка — моим самым большим страхом было, что Ханан там попадет в аварию или Вади выбежит на дорогу», — вспоминает Одай.
Хотя сам Джозеф сначала показался мужчине грубым, вскоре это впечатление рассеялось — арендатор, по всей видимости, был рад, что в его доме будут жить мама с сыном, и искренне хотел, чтобы им было там хорошо. «Он собирал обрезки дерева и делал из них стол или стул, чтобы мальчик мог играть, построил домик на дереве и соорудил качели из веревок и канатов, — рассказывает Одай. — У него был бассейн, даже сцена для выступлений. Он вкладывал в эти проекты огромные усилия, и когда я спросил его, почему, он ответил — чтобы мальчик играл и был счастлив».
Впоследствии Одай встречался с Джозефом только когда приезжал за Вади или привозил его домой. Каждый раз отец спрашивал 71-летнего лендлорда, не докучает ли ему мальчик — тот всегда отвечал, что ребёнок радует его и помогает по дому, а самого Джозефа и его супругу Вади называет «бабушкой и дедушкой».
Под одной крышей с Цубой и его женой Ханан с сыном прожили два года: они снимали две маленькие спальни с ванной в его доме и делили общее пространство — кухню и гостиную. С арендаторами жильцы сталкивались каждый день, ведь добраться до своих постелей, не столкнувшись с пожилыми супругами в одной из комнат, было невозможно. Отношения с Джозефом и его женой Ханан вспоминает как «тёплые» — друг друга они воспринимали как членов одной семьи и иногда даже здоровались по утрам на арабском.
«Какой удар убил его?»
Размеренная жизнь дала трещину вскоре после 7 октября — дня, когда террористы ХАМАСа совершили нападение на гостей израильского музыкального фестиваля и жителей близлежащих районов, убив около 1200 человек. Эта резня, как и последующие события — резкие заявления политиков, обстрелы палестинских и израильских городов и гибель десятков тысяч мирных жителей в Палестине в ходе бомбардировок — транслировались по телеканалам и не прошли незамеченными для Альфаюми и Цуба.
«В ту субботу, когда я собирался на работу, мне позвонил шериф полиции, — вспоминает Одай события 14 октября. — Уточнив, кто я и действительно ли я отец Вади, мне сообщили, что его убили. Это было шоком для меня, я не мог поверить в случившееся. Сообщать такое по телефону — неправильно». О деталях трагедии мужчина узнал лишь после того, как лично приехал в полицейский участок — вечером того же дня об убийстве Вади рассказали главные новостные медиа Америки.
Пересказывая события 14 октября, издание Slate ссылается на юристов, работающих с Альфаюми — родители Вади избегают общения со СМИ и редко дают интервью. По их словам, в тот день, когда Вади собирался пойти в душ, в одну из их комнат постучался Джозеф — дверь ему открыла Ханан. Мужчина начал кричать на неё, требуя ответить, что она делает для того, чтобы «остановить войну» в Газе. Ханан ответила, что она «молится за мир» — и это вывело мужчину из себя.
Джозеф набросился на Ханан с ножом: он ударил её 12 раз, нанося порезы лица, груди, туловища, рук и ног. Женщина пыталась защитить себя, царапалась в ответ, но Цубу это не остановило. Оставшись без сил, она упала на пол — когда мужчина отошёл, женщина закрылась в ванной и позвонила в службу спасения. Джозеф тем временем пошёл в другую комнату: найдя Вади, он ударил ребёнка 26 раз ножом. Мать не слышала ни плача, ни криков. Когда Ханан вышла из ванной, то, по словам полицейских, она обнаружила сына на полу с ножом, который всё ещё торчал у него в животе.
Полиция прибыла на место преступления практически сразу — Цуба, как будто ожидая правоохранителей, сидел на земле возле дома. Вади, который ещё оставался жив, и его маму отправили в больницу: Ханан даже успела продиктовать медсестре номер миссис Цубы, чтобы та предупредила её о случившемся и женщина не видела залитых кровью комнат собственного дома. Более того, уверенная, что она не перенесёт операцию, Ханан даже попросила врачей позаботиться о её сыне, но в этом уже не было необходимости: доктора сообщили ей, что Вади скончался. На следующий же день Цубе предъявили обвинение в убийстве первой степени, покушении на убийство, побоях и преступлении на почве ненависти — свою вину он так и не признал.
По словам полиции, при задержании Джозеф Цуба заявил, что все «палестинцы должны быть убиты». Несколько иную версию его слов передала своему экс-супругу сама Ханан — она запомнила, что, нанося ей удары ножом, Цуба сказал, что «все мусульмане должны умереть».
Уже позднее Ханан в одном — вероятно, единственном за всё время — интервью журналистам вспомнит, каким был Джозеф: «Я прожила с ним два года. Он мало говорил о политике. Я слышала его. Он был злым человеком, но я никогда не думала, что он будет винить меня в том, что происходит так далеко».
Рассказывая о том, что предшествовало резне, Ханан иногда даже смеётся — от отчаяния перед горем, с которым она столкнулась, и нелепости того, в чём Цуба пытался её обвинить. «Как будто хозяин дома изменился. Он просто сошёл с ума, — говорит она. — Он слушал новости и осуждал меня за то, что слышал. Он говорил: "Я рассказал вам о войне между вашим народом, мусульманами, и Израилем, а вы ничего с этим не делаете". Он хотел, чтобы я что-то с этим сделала?»
Супруга Джозефа, Мэри, по данным CNN, разделяла взгляды мужа: как и он, женщина боялась «дня национального джихада» и опасалась, что Ханан натравит на их дом «своих палестинских друзей или родственников, чтобы они навредили им». Мэри регулярно слушала «консервативные беседы» на радио, активно интересовалась происходящим в Израиле и знала о желании супруга выселить Альфаюми, потому что тот «опасался за свою жизнь». Согласно журналистам местных изданий, через три недели после убийства Вади Мэри Цуба подала документы на развод.
«Люди таят много ненависти к нашему сообществу»
«Можете представить себе ребёнка, которого бьют ножом 26 раз? На этот вопрос нет ответа, — делится своими чувствами Одай Альфаюми. — Какой удар убил его — первый, второй, десятый, двенадцатый или семнадцатый? Какой оборвал его жизнь? Как Вади чувствовал себя, когда его убивал человек, которого он знал и который, как он мог думать, просто решил поиграть с ним?»
Сейчас Одай живёт в Бриджвью — небольшом городке в 45 минутах езды от Чикаго, который сами жители называют «маленькой Палестиной». Местный инспектор, с которым удалось поговорить журналистам Slate, Махер Хаттаб, поселился здесь ещё 30 лет назад — когда-то он мечтал вернуться в родной Дамаск, но крест на этих планах поставила гражданская война в Сирии. С 1993 года Бриджвью стал центром притяжения многих арабов, в том числе и палестинцев, но за десятилетия существования по соседству с кварталами белых американцев местные жители регулярно сталкивались с расизмом — и его уровень лишь вырос после начала войны в Газе.
«У нас было несколько инцидентов. Есть площадь с ресторанами, магазинами и продуктовыми лавками, которые принадлежат арабам. Один парень пришёл ночью, и камера наблюдения засняла, как он разбил несколько окон. Так что мы должны быть внимательны. В государственной школе дети всегда осторожны в своём поведении, потому что они представляют мусульман», — рассказывает Хоттаб.
О росте исламфобии говорит и Ахмед Рехаб — исполнительный директор чикагского отделения Совета по американо-исламским отношениям. По его словам, мусульмане рискуют своей безопасностью не только в Чикаго, где традиционно высок уровень расовой и иной нетерпимости, но и в других штатах — например, Северной Каролине, где были случаи нападений на местные мечети.
При этом о росте ненависти по религиозному или национальному признаку говорят и медиа: согласно The Guardian, за период с 7 октября по 4 ноября 2023 года число случаев преступлений, связанных с исламофобией, выросло на 216% в сравнении с аналогичным периодом прошлого года и достигло отметки в 1283 зафиксированные жалобы. Антисемитизм тоже набирает обороты — с 7 по 23 октября активисты зафиксировали прирост на 400% и назвали цифру в 312 заявлений о происшествиях.
«Люди видят только заложников, их слёзы и семьи, и они знают, что за этим стоят мусульмане. Не ХАМАС, а просто мерзкие арабы, мусульмане, — сказал Рехаб. — Люди берут дело в свои руки. И вы видите, что случилось с Вади и его матерью. Это был человек, которого радикализировали СМИ». Рехаб поделился с журналистами и анонимной запиской с пожеланиями смерти, которую он получил в своем офисе. Она была адресована ему, называла его «мертвецом» и угрожала насилием. «Не беспокойтесь о том, чтобы прикрыть свои спины. Мы, крестоносцы, обезглавим вас, мусульманские крысы, — говорилось в письме. — Паршивый мусульманский мальчик-гиена — это только начало».
Рехаб, как и другие жители Бриджвью, оказал огромную поддержку Альфаюми — например, вместе они организовали сбор финансовой помощи для семьи, а также нашли психолога для Ханан. Почти все они присутствовали и на похоронах Вади — «самых больших, которые когда-либо видела маленькая Палестина». «Я был единственным, кто омыл его, когда он родился, и единственным, кто сделал это, когда он умер», — вспоминал Одай.
По его словам, после смерти Вади мир для него разделился на чёрное и белое. «Что бы я ни ел и ни пил, я ощущаю один и тот же вкус. Я ничего больше не чувствую, — признаётся мужчина. — Целая мечта канула в небытие». Тем не менее, Одай старается не опускать руки: он собирается посетить заседания суда над Джозефом и надеется, что к нему присоединятся его знакомые и те, кто соболезнует его утрате.
Ханан же, в отличие от мужа, отчаянно пытается найти хоть что-то хорошее в том, какой стала её реальность после убийства её сына. «Я думаю, что эта ненависть была послана, чтобы показать мне любовь со стороны окружающих: шерифов, ФБР, адвокатов, — делится она в интервью Slate. — Они все пришли поддержать меня, позаботиться обо мне. Я буду продолжать желать всем нам мира и счастливых дней». Как замечает беседовавший с ней журналист Айманн Исмаил, фотографируясь для материала, она поворачивала голову так, чтобы скрыть на снимке большинство шрамов на лице — ей хотелось, чтобы люди знали, что с ней «всё в порядке».