Каждый жрет свое

prev

Диму я встретил случайно около пяти лет назад на выставке современных светодиодов, из которых я собирался делать широкие матрицы под управлением микроконтроллеров, по которым бегали бы рисунки и буквы. Дима пришел примерно за тем же. Мы оба ходили по выставочным образцам и задавали похожие вопросы пока не пересеклись глазами и не стали задавать вопросы уже друг другу. Когда люди знакомятся на общих интересах, разговоры складываются как нужно. У обоих горели глаза, мы рассуждали о будущем рекламного бизнеса, где вместо тканевых растяжек над дорогами будут висеть светодиодные матрицы с возможностью настройки яркости свечения и смены роликов, которые не будут рваться от ветра и содержание которых можно будет заливать через bluetooth стоя у фонарного столба. За этими разговорами мы пили пиво и смотрели в ночной город, а когда было особенно хорошо, просто молчали.

Он стал моим другом. Дима был для меня тем самым образом из диалогов Платона, с кем можно бесконечно долго спорить применяя все методы диалектики и обогащать друг друга знаниями о мире. Мы оба были борцы за правду и правила и как настоящие коммунисты верили в свои идеалы и идеи. Тогда на пике популярности был Стив Джобс, устроивший революцию в эффективности свободы творчества и показавшем насколько хорошими могут быть вещи.

А потом оба повзрослели и осознали насколько нелогичен мир, в котором каждый жрет свое. Роковая сказанная, придуманная не нами. Как-то после спортзала мы сидели на фудкорте торгового центра и ели собранную по собственному рецепту крошку-картошу. Рядом обедали две дамы под тридцать лет, рожавшие, что воспринималось самими ими как особый жизненный опыт. Одна из них рассказывала о воспитании своего ребенка, как важно научить растущий организм готовности ко взрослой жизни, и что она с детства ему говорит, как не стоит делиться едой с товарищами и закончила громкой уверенной фразой: "я своего ребенка с детства приучаю - каждый жрет свое". Дима посмотрел на мою недоеденную порцию крошки и в глубине его взгляда мелькнул черный страх, что все мы давно жрем, а не едим, и к этому нас готовят с детства. Кажется тогда-то к нашему моральному возрасту прибавилось сразу по десять лет. И последующие годы, глядя на змейки в аэропорте - символ неорганизованности, вклинивающихся с неудобных мест водителей и многополосные очереди, я вспоминаю, что каждый жрет свое - единственный закон современности. Дима тоже принял это правило, как бы горестно ему не было. Мы усвоили условия игры и молчали об этом, отыгрывая тех одухотворенных разноцветными диодами парней, вот только самим нам огня уже не доставало. Самая рядовая и при этом великая по причине своей глобальности ложь - бОльшая часть людей вокруг доживают тихо охеревая от всего, что происходит вокруг в тесных квартирках и не показывая при этом вида.

Негласно мы перестали доверять другу другу и всем кого знаем и, тем самым, сводить с себя ума. Там, за бутылочкой пива, мы доверяли своему носу, который указывал откуда тянет дымом и куда ведет дорога. В конце концов нос и свел нас с Димой. А получилась в итоге история совместного взросления, от которого хотелось выбежать на улицу с хуем на перевес и размахивая им кричать "неужели вы думаете, что нихрена не заметно разницы между тем, что вы говорите и что думаете и тем что вы делаете и что говорите?". Дима так и сделал, за что и залетел в психушку, откуда мне долго пришлось его вытаскивать. Вышел он морально побитый и с окончательно укрепившимся внутренним страхом жизни. И видимо принял второй закон, который я отверг - лучше не будет и его всегда будут бить в бровь. Бедный Дима, быстро сломался.

А я понял что вместо того, чтобы бегать по улице с торчащими от холода сосками лучше заткнуться, ведь "каждый жрет свое". Нас всегда будут ставить под сомнения, неверно интерпретировать, порочить и чернить, делать за нас выводы, завидовать и тихо ненавидеть. Обсуждение этого просто не имеет смысла. Последним штырем в крышку гроба моей души был вбит бывшей теперь женой, которая трахалась на стороне пока я провожал в последнюю дорогу отца, о чем сама рассказала через пару недель я как опустил непослушные веки на твердые остекленевшие глаза. И это были не муки совести, просто случайный вопрос в неподходящее время с сомнительным ответом "ннннееет, конечно нет, дорогой", который на самом деле означал "о, дааа, я это сделала". Просто слишком блестели глаза. Она тоже жрала свое, и судя по дамам на фудкорте ее сложно судить.

Но как бы там не распорядилась судьба с нашими с Димой душами, мы остались друзьями, просто теперь без лишних слов. Я потрахивал его девушку, которую он считал женой, Дима считал что все равно лучше не будет и мы все также время от времени попивали пиво на его балконе глядя на город, усыпанный современными люминесцентными лампами. Сейчас уже нельзя вешать бесконечное количество огней на улице, так как это ведет к световому засорению. Мы всегда молчим о внутренних мыслях, но знаем что стали свидетелями слома взглядов друг друга и просто не имели права расстаться навсегда. Впрочем, я рад, ведь он мой единственный друг, с кем я могу рассказать насколько отвратительно телевидение, современный поп-бизнес, литература, как задрал этот бесконечный магазин с вещами на один день. Дима всегда против меня, а значит нам будет что обсудить.

Что с нами сейчас? Я не растыкался с тех пор как заткнулся, но вылил все что кипит в письмо - пишу все что придет в голову, как правило в революционном стиле мерзкого отвращения, правда по-большей части в стол и уже давно не отправляю своих трудов в редакции. Просто это такой способ поговорить, пусть даже с бумагой. Что касается Димы - он стал писать музыку в стиле депрессивного trip-hop-а и очень даже неплохо. Музыка чистого эскейпизма. Когда-нибудь мы объединим мои тексты и его ноты, может получиться неплохой микс, который станет известен только после нашей смерти и нам не достанется ни капли признания, которого мы так жадно хотели в молодости. Почему-то в таких случаях не работает закон "каждый жрет свое"...