
Мировой суд заседал в нижнем этаже мэрии, в зале, выходящей прямо на площадь. Голая комната, с каменным полом, с выбеленными стенами, посередине была разделена балюстрадой[1] из белого дерева, служившей одновременно также скамьёй для истцов, публики и адвокатов. В глубине на небольшом возвышении, плохо сколоченном из досок, возвышались три столика перед тремя стульями, предназначенными для судьи, пристава и секретаря. Позади, прислонившись к стене, скорбно смотрел из облезшей рамы Христос, засиженный мухами. Больше ничего в комнате не было.

«Освобождение рабочих есть дело самих рабочих»

Клочок моей земли находится в глухой провинции, в отдалённом местечке, где не встретишь ни стеклянных шаров, ни японских киосков, ни традиционного фонтана с запыленным амуром из гипса, пускающим в цинковый бассейн нескромную струю. Простой деревенский домик, похожий на сторожку, расположен на опушке приветливого букового леска, кудрявящегося на солнце; впереди горизонт замыкается видом зеленеющих полей, изрезанных высокими изгородями.

Пусть какой-нибудь большой город подвергнется несчастью – осаде или чему-либо подобному – и вы моментально увидите, как коммунистическая идея начинает сильнее проявляться в жизни. Вопрос о «хлебе», о пище для всех немедленно займёт первое место в обществе, в то время, как вопрос о вознаграждении того или другого члена общества за услуги, им принесённые на пользу всем, теряет своё значение. Потребности каждого будут определять его право на долю из общего имеющегося в наличности запаса пищи.