Пермакультура и экологичный образ жизни — ограниченный радикализм?

При неотложности экологических проблем актуально спросить: насколько эффективны знакомые нам индивидуальные и коллективные практики и насколько они радикальны? Какие из них имеют потенциал развивать человеческое общество по пути к устойчивому и гармоничному будущему? Одним из ответов выступает пермакультура.

Антропологи Билл Моллисон и Дэвид Холмгрен вместе сформулировали пермакультурный подход как выход из экологического кризиса и разработали образовательную систему для его распространения. Они позиционируют ее как движение за радикальную трансформацию хозяйственных и социальных отношений между людьми и природой. Эти основоположные знания вдохновляют последователей развивать пермакультурную этику и способы проектирования сообществ с семидесятых годов ХХ века. Однако такая социально-устойчивая практика до сих пор остается недоступной для большинства людей из-за структурного неравенства в обществе, с которым пермакультура во многом призвана бороться.

Что такое пермакультура — удел среднего класса, его утешение, или возможность влиять на будущее для многих? Есть ли у нее революционный потенциал? В своем междисциплинарном исследовании Бюрге Абираль пишет о подходе, противостоящем современному сельскому и лесному монокультурному хозяйству и проектированию поселений.

Бюрге Абираль — кандидатка наук в области антропологии в Университете Джона Хопкинса. Ее исследовательские интересы включают отношения между человеком и окружающей средой, изменение климата, сельское хозяйство, политическое насилие, гендер и сексуальность.

перевод и иллюстрации: ииван кочедыжников для taste the waste
редактура: Иван Человеков, Стася Кхукхуренко

оригинал: Permaculture and Ecological Lifestyle: A Restricted Radicalism? Routledge Handbook of Radical Politics, 2019, Bürge Abiral

Эта статья также опубликована на Akrateia — независимом проекте о постсоветской анархистской рефлексии о мире.

«Так ты работаешь над пермакультурой? Я думал, что это что-то для среднего класса!» — воскликнул один ученый на конференции, которую я посещала в Йоркском Университете в 2014-ом. В тот же день я выступала с докладом о пермакультуре — системе экологического проектирования и философии действий, используемых и продвигаемых для создания устойчивого пропитания. Моя речь была посвящена стратегиям борьбы с потреблением, применяемыми людьми, практикующими пермакультуру в Турции, и их образу жизни. Отклик получился почти обесценивающий, будто это «что-то для среднего класса» слабо связано с темой нашей конференции, «Ресурсы сопротивления: Производство, потребление, преобразование».

Аргумент моего коллеги был обоснованным, пусть даже я не обошла его в выступлении. Как термин, пермакультура малоизвестна в Турции и вошла в лексикон городских жителей недавно, когда я начала свое магистерское исследование в 2014-ом, за исключением образованного среднего и высшего класса. За полтора года исследования многие из моего окружения интересовались темой моей диссертации. Чаще всего они понятия не имели, что такое пермакультура. Только несколько человек говорили, что встречали этот термин — в кафе Джихангира, элитном районе Стамбула, джентрифицированном с 1990-х. Они имели в виду кафе в хипстерском стиле с книгами на полках, издаваемыми «Синек Секиз», экологически ориентированным издательством, напечатавшим «Введение в пермакультуру» (Introduction to Perma-culture) Билла Моллисона на турецком (Mollison 2012). Это случайное знакомство с пермакультурой среди городских, с которыми я общалась, показало относительную видимость пермакультуры в альтернативных, модных пространствах Стамбула и, наоборот, ее возможную невидимость в других.

Два года спустя я представила еще одну главу из магистерской на ежегодном собрании Американской антропологической ассоциации, на этот раз об апокалиптическом взгляде в пермакультурных кругах на судьбу планеты и надежде на ее благополучное разрешение. В выступлении я упомянула, что пермакультура особо привлекательна для среднего и высшего среднего класса в Турции, и подчеркнула привилегированное положение тех, кто идентифицирует себя пермакультурщицами и пермакультурщиками. После дискуссии ко мне обратилась антропологиня, работающая в политизированном регионе Дерсим в Турции, чтобы поделиться этнографическим примером с ее полевых работ. На встрече революционеров обсуждалась пермакультура, и люди пришли к выводу, что «пермакультура на самом деле революционна!» Ее критика моего выступления подразумевала, что утверждение о привлекательности пермакультуры для среднего класса отрицает ее революционный потенциал.

Я начинаю с этих различных представлений о пермакультуре, которыми со мной делились из разных слоев общества, не только потому, что они демонстрируют различия толкований — по крайней мере, в Турции и Великобритании, — но и потому, что они указывают на теоретическую задачу: как установить радикальность пермакультуры? Является ли она просто движением среднего класса, которое остается ограниченным по охвату и масштабам и не заботится о бедственном положении фермеров, или это «революция, замаскированная под органическое сельское хозяйство» (или «под садоводство»), как предполагают некоторые, несущая в себе обещание более масштабных общественных изменений (Babbs 2012; Alexander 2016)? Какую перспективу она открывает, если вообще открывает, как глобальное движение прямо сейчас, когда мировое сельское хозяйство в значительной степени приватизировано и индустриализировано?

Пермакультура — это всеобъемлющий подход к проектированию систем, в котором признается взаимосвязь различных сфер жизни и который касается не только устойчивого производства продовольствия, но и самодостаточных жилищ, самодостаточных сообществ и устойчивой экономики. Священная книга для практикующих пермакультуру — «Пермакультура: Руководство для дизайнеров» (Permaculture: A Designer’s Manual) Билла Моллисона — подробно описывает этическую, социальную и экологическую основу для всего, что связано с пермакультурой, начиная с ландшафтного дизайна и заканчивая методами организации местных сообществ и повышения устойчивости к внешнему вмешательству. На первых страницах Моллисон задает тон книге как призыву к действию. Он пишет:

Мир больше не может выносить ущерб, наносимый современным сельским хозяйством, монокультурным лесным хозяйством и бездумным проектированием поселений, и в ближайшем будущем мы увидим конец растраченной энергии, или конец цивилизации в том виде, в каком мы ее знаем, из-за загрязнения, вызванного деятельностью человека, и изменения климата. (Mollison 2002, i)

Конечно, эти слова звучат довольно радикально. Призыв Моллисона много лет назад привел к тому, что во всем мире появились его последователи. Сегодня пермакультура — это глобальное движение тех, кто воображает будущее экономического антироста и переворот консьюмеристского порядка капитализма во всем мире. Тем не менее, локально разработки этого движения разнообразны. В Турции, например, помимо организации курсов и распространения пермакультуры как мировоззрения, пермакультура часто ограничивается активизмом образа жизни и стратегиями борьбы с потреблением.

В существующей литературе пермакультура часто обсуждается некритично, как беспроблемно-радикальная (за очень ранним исключением, см. Furze 1992). Во введении к сборнику статей под названием «Экологическая антропология входа в экотопию: Биорегионализм, пермакультура и экодеревни» (Environmental Anthropology Engaging Ecotopia: Bioregionalism, Permaculture, and Ecovillages, 2013) антропологи Джошуа Локкер и Джеймс Ветето описывают эти три движения как экотопичные (экологически утопичные) за формулирование «образных ответов и жизнеспособных альтернатив» (1) текущим социально-экономическим и экологическим несправедливостям, и противопоставляют их, хоть и неявно, политике протеста, которую они, кажется, считают неэффективной и стремятся «выйти за ее рамки» (6). Действительно, пермакультура предлагает «альтернативную парадигму развития» (Veteto and Lockyer 2013, 96), которая бросает вызов существующему порядку в отношениях между человеком и природой и предлагает локальные решения глобальных проблем. Тем не менее, необходимо тщательнее анализировать модель социальных изменений, предложенную пермакультурой, которая «подчеркивает индивидуальную личную ответственность и добровольные действия с относительной незаинтересованностью во влиянии на политику или крупные институты» (Ferguson and Lovell 2014, 266).

Мои первые наблюдения демонстрируют, другими словами, два способа обсуждения пермакультуры в публичных и научных дискуссиях. С одной стороны, некоторые рассматривают ее как новаторский и радикальный проект, но при этом не критикуют пределы и недостатки. С другой, она отвергается как «что-то для среднего класса», что не несет в себе никакого потенциала для перемен. В этой статье я стремлюсь найти среднюю позицию, которая критически оценит радикальность пермакультуры, не сбрасывая со счетов ее обещания. Под термином «радикальный» я использую словарное определение «углубления до корня или происхождения» проблемы. Конечно, такое использование подразумевает способность содействовать позитивным общественным преобразованиям, структурным изменениям на макроуровне. Однако при обсуждении пермакультуры, возможно, было бы полезно провести различие между ее теоретической перспективой и практическим применением. На первый взгляд, теория представляет собой радикальную критику неолиберального мирового порядка. Тем не менее, она оказывает влияние на практику; в то время как методы, внедряемые в пермакультуру, могут помочь людям стать самодостаточными в производстве и продемонстрировать значительный потенциал продовольственного суверенитета и продовольственной безопасности в сравнении с монополией транснационального капитала, они также позволяют проявлять достаточную гибкость. В результате, хотя устремления пермакультур_щиц радикальны — поскольку они хотят осуществить важные изменения в мире в широких масштабах, — последствия их действий остаются ограниченными. Несмотря на то, что пермакультура является радикальной критикой нынешней агропищевой и капиталистической системы, она не преобразуется в структурные изменения.

В этой статье я концентрируюсь на двух факторах, которые, по моему мнению, ограничивают радикальность пермакультуры: гибкость, которую пермакультурный подход обеспечивает на практике, и потребность в образовательном и экономическом капиталах для практического применения, доступного лишь для среднего и высшего среднего класса во многих странах. Я начну с подробного описания и концептуализации социальных изменений, а также опишу процесс превращения в «сертифицированного» пермакультурщика. Затем сосредоточусь на сообществе, занимающемся пермакультурой в Турции, которое показывает, что несмотря на низовую организацию сообществ, радикальные предложения могут остаться на заднем плане. В такой стране, как Турция, пермакультурный активизм становится вопросом доказательства жизнеспособности техники выращивания культур в сельских населенных пунктах или активизма образа жизни в городских центрах. Затем я обращаюсь к литературе об этом активизме образа жизни, чтобы рассудить, что становится пространством действия и какие обещания содержатся в пермакультуре. В заключение я остановлюсь на экспериментах в других странах, подчеркнув потенциал пермакультуры, который остается нереализованным для масштабных социальных изменений.

Пермакультура в мире: какая и откуда

Пермакультура — этический подход к проектированию ландшафта, представленный в 1970-х Биллом Моллисоном и Дэвидом Холмгреном в Австралии с целью создания альтернативной комплексной системы жизнеобеспечения, которая заботится не только о человеке, но и обо всех живых существах. Говоря словами Моллисона:

Пермакультура (перманентная агрокультура) — это сознательное проектирование и поддержание агрокультурно продуктивных экосистем, которые обладают разнообразием, стабильностью и жизнестойкостью природных экосистем. Она представляет собой гармоничную интеграцию ландшафта и людей, обеспечивающую их продовольствием, энергией, жильем и другими материальными и нематериальными потребностями на устойчивой основе. Без перманентной агрокультуры невозможно обеспечить стабильный социальный порядок. (Mollison 2002, ix)

Разработанная как реакция на разрушительные последствия господствующего мирового экономического порядка и индустриализованного сельского хозяйства, которые разрушали почву и знания местных/коренных жителей, а также угрожали независимым продовольственным системам, пермакультура возникла в результате контркультурных движений 1960-х и 1970-х годов (Lockyer and Veteto 2013). По словам Дэвида Холмгрена, «пермакультура была одной из экологических альтернатив, которые появились в результате первой большой волны современного экологического сознания, последовавшей за докладом Римского клуба в 1972 году и нефтяными потрясениями 1973 и 1975 годов» (2002, xvii). В своем обзоре литературы по пермакультуре Фергюсон и Ловелл характеризуют ее как «альтернативное агроэкологическое движение» и описывают, как система проектирования соотносится с движением и этическими принципами: «Пермакультура — это 1) международное и региональное движение, которое распространяется и осуществляется на практике; 2) система проектирования; 3) концепция передовой практики. Система проектирования и концепция передовой практики контекстуализированы; 4) мировоззрение, которое несет в себе движение» (2014, 255). Другими словами, термин пермакультура означает одновременно движение, систему проектирования, практическую концепцию и мировоззрение. Децентрализованная структура движения заставляет его расти как в формальных, так и в неформальных сетях.

Пермакультурное движение поддерживает тесные связи с экопоселенческим движением (Lockyer and Veteto 2013). При этом несколько экопоселений приняли принципы пермакультуры (Dawson 2006; Burke and Arjona 2013). Это также послужило толчком для других движений. В 2004 году, например, пермакультурный дизайнер Роб Хопкинс инициировал Transition Town Movement в Соединенном Королевстве и основал сеть Transition Network в 2006 году, чтобы побудить сообщества становиться самодостаточными и смягчать последствия пика добычи нефти и изменения климата (Neal 2013). Другие системы, как комплексное хозяйствование, инициированное Алланом Сэвори (Savory and Butterfield 1999; 2016), похожи на пермакультуру, равно как и движения, базирующиеся на добровольном самоограничении (Maniates 2002b), «Медленное питание» (Slow Food; Leitch 2000; Andrews 2008), «Медленный город» (Slow City; Pink 2008) и движение автономного образа жизни (Rosen 2010; Vannini and Taggart 2015).

Официальная история жизни Моллисона, как она раскрывается на первых страницах «Руководства для дизайнеров», часто транслируется на курсах пермакультуры, чтобы дать представление о его многослойном жизненном опыте и характере. «Отец» пермакультуры родился в 1928 году в маленькой рыбацкой деревушке в Тасмании, Австралия. Сменил множество профессий, в том числе пекаря, исследователя дикой природы, рыбака, специалиста по психологии среды и биолога. В 1954-ом он работал специалистом по охране дикой природы и проводил полевые работы, много лет наблюдая за различными растениями и животными. В 1974-ом он разработал концепцию пермакультуры вместе со своим студентом Дэвидом Холмгреном и посвятил свою жизнь дальнейшему совершенствованию и распространению системы проектирования после того, как в 1978 году оставил университет раз и навсегда. Затем он начал проводить курсы по всему миру. Моллисон и Холмгрен вместе разработали образовательную систему для распространения пермакультуры и разработали учебную программу курса по проектированию пермакультуры (PDC). Они также основали Научно-исследовательский институт пермакультуры (PRI) в Австралии, главную пермакультурную институцию, который позднее укоренился и в других странах благодаря открытию официальных отделений, в том числе турецкого.

В своем «Руководстве для дизайнеров» Моллисон предлагает, чтобы пермакультура как этическая практика сочетала современные знания и знания и мудрость местных\коренных народов, и подчеркивает, как социальные изменения произойдут в результате объединения индивидуальных и коллективных действий. Он делает акцент на необходимости принятия мер в настоящем, чтобы вернуть утраченное, и предлагает практику пермакультуры как выход из экологического кризиса. В книге описываются три основных принципа: «забота о Земле, забота о людях и установление ограничений численности народонаселения и потребления» (Mollison 2002, 2). С течением времени крайне спорный последний принцип стал формулироваться по-разному как «распределение и возврат излишков» или «справедливое распределение». Этические кодексы Моллисона дополняются двенадцатью принципами проектирования, в которых изложены ключевые подходы к созданию экологически рациональных ландшафтов с низким уровнем внешнего воздействия: «Наблюдать и взаимодействовать», «Собирать и хранить энергию», «Получать урожай», «Применять саморегулирование и принимать обратную реакцию», «Использовать и ценить возобновляемые ресурсы и услуги», «Не производить отходов», «Проектировать от шаблонов к деталям», «Интегрировать, а не сепарировать», «Использовать малые и медленные решения», «Использовать и ценить разнообразие», «Использовать границы и ценить периферийное» и «Творчески использовать и реагировать» (Holmgren, 2002, viii).

Идея подражания природным процессам глубоко укоренена в пермакультурном проектировании. Наблюдение за экосистемами, взаимодействие с ними, анализ любой реакции, а затем — ключевой элемент — действия в соответствии с природными процессами. Тем, кто собирается проектировать ландшафт, обычно рекомендуется наблюдать за территорией в течение года, и только после этого создавать свой проектный план. Этой рекомендации следуют редко, так как на детальное наблюдение уходит много времени и других ресурсов. Как признает Моллисон, «ничто из того, что мы можем наблюдать, не является регулярным, отчасти потому, что мы сами являемся несовершенными наблюдателями» (2002, 71). Тогда он предлагает общее понимание естественных закономерностей как гибких базовых правил, которым необходимо следовать. В то время как базовые руководства относятся к любому физическому проектированию пространства, пермакультура также включает в себя организацию сообществ. Это то, что некоторые называют «социальной пермакультурой» или «социальным проектированием». Хотя Ветето и Локкер определяют пермакультуру как «экотопическую методологию» (2013, 11), мировоззрение, распространяемое через пермакультуру, сопровождает систему проектирования. Поэтому пермакультура предоставляет «концептуальную основу для оценки и внедрения методов, а не просто набор методов» (Ferguson and Lovell 2014, 264).

Знаменитый афоризм Моллисона: «Хоть проблемы мира усложняются, решения остаются неприлично простыми», — часто перефразируемый как «проблема — это решение» — указывает на убежденность в том, что «решения экологических и социальных кризисов являются одновременно простыми и известными» (Ferguson and Lovell 2014, 266). Последняя глава «Руководства для дизайнеров» под названием «Стратегии для альтернативной нации» (или, как в оглавлении, «Стратегии альтернативной глобальной нации»), также известная среди специалистов по пермакультуре как «Глава 14», описывает план создания глобальной сети пермакультуры, которая, хоть и существует в рамках капиталистической экономики, будет стремиться оставаться как можно более независимой от нее, устанавливая продовольственный суверенитет и самодостаточность во всех видах производства. Моллисон предлагает множество стратегий для разработки альтернативных систем невидимых структур — «нематериальных элементов, необходимых для здорового функционирования системы» (Brock n.d.) — от биорегиональной организации и местного потребления до создания местных валют и альтернативных банков. В этой главе Моллисон предлагает альтернативное определение «нации» как «людей, придерживающихся общей этики» (2002, 508), что косвенно предполагает стирание национальных границ и национальных государств путем создания морально связанных самодостаточных сообществ. Тем не менее, не обязательно создавать экопоселение, чтобы практиковать пермакультуру. Система проектирования может применяться в различных условиях; например, семья может выращивать продукты питания на своем балконе или в саду, используя принципы пермакультуры и снижая свою зависимость от внешнего потребления. Такая гибкость позволяет практикующим начинать с малого и делать все возможное с имеющимися ресурсами.

В своем руководстве Моллисон делает особый акцент на персональную ответственность за восстановление Земли. Он пишет: «Хотя эта книга о проектировании, она еще и о ценностях и этике, и прежде всего о чувстве личной ответственности» (2002, 1). Таким образом, он предлагает отойти от традиционных форм участия в политике к восстановлению индивидуальной и общественной ответственности за самосовершенствование и изменения:

Трагичность реальности в том, что очень немногие устойчивые системы разрабатываются или применяются теми, кто обладает властью. Причина очевидна и проста: позволить людям самим обеспечивать себя продовольствием, энергией и жильем — значит потерять экономический и политический контроль над ними. Мы должны перестать рассчитывать на помощь структур власти, иерархических систем или правительств и придумывать способы помочь себе самим (2002, 506).

Моллисон предлагает отойти от политики протеста и традиционных форм организации, чтобы взять будущее восстановления Земли в свои руки. Проповедуя сотрудничество и творчество, он рассматривает практику пермакультуры как имеющую потенциал для обращения к широкому кругу людей, независимо от их религиозных убеждений и политической принадлежности, при условии, что они придерживаются этических принципов заботы. Однако, когда речь заходит о практике, такая концептуализация социальных изменений в том виде, в каком она доступна для всех и возможна любой ценой, не обязательно признает структурные препятствия, которые могут помешать людям участвовать в движении. Иначе говоря, теоретическая и методологическая гибкость, предложенная Моллисоном, лишает пермакультуру и многих ее практиков возможности признавать различные формы структурного насилия, с которыми необходимо бороться.

Процесс превращения в пермакультурного садовода

Гибкая и, на первый взгляд, децентрализованная структура пермакультурного движения реорганизована с помощью централизованной системы признания экспертности, управляемой по всему миру посредством PRI и PDC. PDC — это семидесяти двухчасовая официальная подготовка, охватывающая комплексную учебную программу, обобщающую суть «Руководства для дизайнеров», которая почти всегда осуществляется за плату. Перспективные пермакультурщики и пермакультурщицы в ходе этого интенсивного курса получают новые знания и подробности проектирования ландшафта. Обычно PDC проходят в сельской местности и длятся от 10 до 14 дней, позволяя участни_цам познакомиться с совместными экологическими условиями жизни, которые являются важными аспектами пермакультуры. Как таковые, они выступают в качестве обрядов инициации и обеспечивают реальный опыт обращения, переход жизни человека из пассивного состояния в активное, в результате чего он обучается мыслить и действовать пермакультурно. Иногда занятия проводятся в городах, а обучение продолжается семь уик-эндов. Также доступны онлайн-уроки. PDC заканчиваются практическим проектом, для которого участники проектируют пространство в соответствии с принципами пермакультуры.

Когда студентка заканчивает PDC, она получает Сертификат пермакультурного проектирования, который удостоверяет ее опыт и дает ей юридическую лицензию на использование термина «пермакультура» в ее проектировании. По оценкам практиков пермакультуры, в 2011 году в мире насчитывалось от 100 000 до 150 000 выпускников и выпускниц PDC (Tortorello 2011). Эта система лицензирования не является бесспорной в рамках пермакультурного сообщества, поскольку для некоторых она представляет собой капиталистическую логику имущественных отношений. Тем не менее, большинство будет отстаивать необходимость сертификации и патентования, чтобы помешать людям использовать название «пермакультура» в целях, противоречащих ее этическим принципам, т.е. полноценным капиталистическим предприятиям или курсам, чья цель — получение прибыли.

Хотя PDC представляет собой первый шаг к тому, чтобы стать практикующим специалистом в области пермакультуры, существуют и другие официально признанные возможности для обучения, такие как стажировки на фермах пермакультуры. Одна из самых популярных программ проходит на «Зайтуна Фармс» (Zaytuna Farms), известной ферме инструктора Джеффа Лоутона в Австралии, где учат практиковать различные аспекты пермакультуры, включая уход за животными, выращивание пищевых лесов и создание сообществ, в течение примерно трех с половиной месяцев, опять же за значительные деньги. Также предлагаются более мелкие и специализированные пост-PDC-курсы, как сбор дождевой воды, углубленные методики компостирования и помощи при стихийных бедствиях. В целом, даже если бы курсы были бесплатными, пермакультура распространяется с помощью образовательной деятельности, которая требует склонности к обучению в классной комнате в той же степени, как и на земле, и к приобретению дальнейших знаний через обучение по собственной инициативе с помощью книг и видеофильмов. Эти средства могут быть для многих недоступны, поскольку требуют свободного времени, грамотности и доступа к технологиям. Мое описание здесь является, разумеется, обобщенной версией процесса обучения, и может различаться в зависимости от условий. В случае, который исследует антропологиня Эбигейл Конрад (2014), например, некоторые фермеры в Малави применяют пермакультуру на своих полях без обязательного получения формальной подготовки, поскольку они приобретают знания, главным образом, посредством наблюдений и социального обучения. Поэтому описанный мною процесс здесь, возможно, наиболее актуален для тех, кто не имеет никаких знаний о практиках земледелия.

В конце концов, практики могут пройти Курс подготовки преподавателей, предлагаемый PRI, и составить свой профессиональный профиль (см. https://permacultureglobal.org/users). Эта система профилей включает в себя формальные тренинги, практически воспроизводящие формальности массовой образовательной системы. Некоторые PDC-преподаватели связаны с официальными PRI; другие работают самостоятельно. Пока признается, что эта подготовка отражает этапы опыта практикующего специалиста, сообщество по вопросам пермакультуры обычно признает важность локальной практики. По этой причине большое значение имеют стажировки. Некоторые пермакультурщики и пермакультурщицы создают собственные фермы и начинают практиковать пермакультуру на свей земле. Некоторые также работают консультантами, обучая других на своих землях.

Положение в Турции

В рамках распространения пермакультуры по миру Турция стала свидетелем ее разрастания как в городских, так и в сельских районах, пусть в скромных масштабах. Первая встреча страны с пермакультурой произошла в 1990 году, когда инструктор по Макс Линдеггер провел PDC-подготовку в Ходжамкее (Hocamköy), сельской экологической инициативе в Центральной Анатолии. Ходжамкею не суждено было длиться долго, и пермакультура находилась в спячке до 2009-го, когда несколько человек одновременно начали организовывать семинары и курсы. В том же году «Мармарическая ассоциация экологической жизни» (Marmariç Ekolojik Yaşam Derneği), неправительственная организация и экопоселенческая инициатива в заброшенной деревне недалеко от Измира, решила внедрить пермакультуру на своей территории. Реализацию проекта поддержала Программа малых грантов Глобального экологического фонда ООН (Marmariç Ekolojik Yaşam Derneği 2011). В 2011-ом в Мармариче был официально основан Научно-исследовательский институт пермакультуры Турции. По мере того как число практикующих специалистов со временем увеличивалось через PDC, некоторые из них становились инструкторами; таким образом, общее число предлагаемых курсов и воркшопов в Турции за последние несколько лет росло почти в геометрической прогрессии. Протесты в парке Гези, вспыхнувшие в 2013 году против ликвидации общественного парка в Стамбуле и деспотической власти правящей Партии справедливости и развития, также стали поворотным моментом. По мере того как во время оккупации парка протестующие солидаризировались и занимались экспериментами по городскому озеленению, расширялась узнаваемость термина «пермакультура».

В Турции, как и в других странах, многие этапы официальной подготовки кадров в области пермакультуры требуют экономических ресурсов и свободного времени. На лето 2017 года четырнадцатидневный PDC в Институте пермакультуры Турции стоит 2900 турецких лир — почти вдвое больше минимальной месячной зарплаты. Многие пермакультурщики и пермакультурщицы подчеркивают, что на курсе предусмотрены стипендии и что некоторые люди по этой причине имеют бесплатный доступ к PDC; однако преобладают критики высоких цен. Предпринимались попытки снизить и отменить эту плату, в частности, в 2015-ом в Бурсе инструктором Танером Акселем был организован бесплатный PDC, субсидируемый из муниципального бюджета.

В настоящее время наиболее известными фермами, которые идентифицируют себя как пермакультурные инициативы, являются Мармарическая, Кызылтепская и ферма Танера Акселя «Белентепе». Эти инициативы в основном направлены на то, чтобы доказать эффективность пермакультуры как метода выращивания, а также служат площадками проведения PDC и других курсов и стажировок. К сожалению, между их поселенцами и мелкими фермерами не так много общения или взаимодействия, что ограничивает распространение пермакультуры для людей, чьей профессией является сельское хозяйство. Интервью с перми, живущими в сельской местности, показывают, что местные фермеры часто воспринимают их с подозрением, критикуют необычный подход и не рассматривают пермакультуру в качестве реальной альтернативы традиционному сельскому хозяйству. Однако перми полагают, что как только они докажут ее жизнеспособность, особенно в финансовой прибыли, фермеры, вероятно, присоединятся к ним. [2]

Конечно, осесть в сельской местности, будь то создание пермакультурной фермы или выращивание небольшого сада в деревне, требует значительного стартового капитала. Те, кто по финансовым или другим причинам не переходит на сельский образ жизни, собираются в городах. В 2012-2013 годах в Стамбуле центром для собраний пермакультурщиков и пермакультурщиц, а также тех, кому было интересно узнать о системах проектирования служил «Пермаблиц» (Permablitz). Основанный на своем австралийском эквиваленте «Пермаблиц» проводился один день, в течение которого люди собирались вместе, чтобы спроектировать чей-то сад, обычно кого-то из них. Эти встречи стали для недавних выпускников PDC возможностью попрактиковаться в своих знаниях, а для новых волонтеров — заняться впервые. Они также стали площадкой для набора будущих специалистов, так как впоследствии многие добровольцы решали пройти PDC. На смену «Пермаблицу» пришла еще одна городская инициатива — Стамбульский пермакультурный коллектив (Istanbul Permaculture Collective). В ее рамках организуются курсы и семинары по различным практическим навыкам, включая компостирование, пчеловодство, изготовление мыла и сыра, а также экологически безопасное приготовление пищи.

Большинство перми в Турции — это взрослые трудоспособного возраста, которые уже обладают образовательным и экономическим капиталом. Молодые, скорее всего, полагаются на капитал своих родителей для вовлечения в пермакультуру, начиная со стадии посещения курсов и семинаров и заканчивая, если они это делают, покупкой земли и ее обустройством. То, что большинство пермакультурщиков и пермакультурщиц в Турции относятся к среднему и высшему среднему классу, несомненно, связано с политическими и экономическими событиями в новейшей истории страны. За последние пятьдесят лет Турция пережила несколько военных интервенций; государственный переворот 1980 года самым серьезным образом покончил с политической оппозицией и проложил путь к неолиберальной экономике. Эти события часто ассоциировали с последующей деполитизацией молодежи и общественным дискурсом. Правда, что насилие со стороны государства и страх повысили ставки на участие в политической жизни после переворота 1980 года. Точнее, что люди определенного классового происхождения были, по словам социолога Демета Люкюслю, «социализированы внутри не встречавшей сопротивления системе неолиберализма» (2005, 34). Будучи интегрированными в растущее общество потребления, они оставались скептически настроенными даже по отношению к немногим доступным средствам участия в политической жизни. Средние и высшие средние классы вместо стремления к политическим переменам теперь были движимы стремлением к восходящей мобильности, потреблению и личному счастью.

Как пермакультурному движению в Турции до сих пор не удалось преодолеть классовые барьеры и выйти за границы среднего и высшего среднего слоев к экономически обездоленным слоям общества, особенно крестьянам, так оно не добилось успеха и в преодолении этнических барьеров, и в сотрудничестве с другими общественно-политическими движениями, особенно с курдским. [3] Вопреки моим первоначальным ожиданиям, некоторые из моих собеседников-пермакультурщиков росли в ранее «революционных» семьях и сами занимались левой организацией, но позже вышли из соответствующей организации или групп. Тем не менее, большинство из них попало под категорию «деполитизированных» в университетские годы, что означало, что они имели мало общего с политикой как таковой. Таким образом, сегодняшнее отсутствие взаимодействия пермакультурщиков и пермакультурщиц с другими формами организации в Турции вытекает либо из их предыдущей вовлеченности в левую политику и разочарования в ней, либо из незнания других форм организации. Последняя позиция также связана с недоверием и предвзятым отношением не только к левым, но и к политике в целом. В условиях, когда большинство каналов участия в политике на низовом уровне были либо закрыты, либо считались неуместными или бесполезными, пермакультура имела смысл как способ действия в мире. Это объясняется тем, что ее особый акцент на индивидуализированных действиях, ведущих к коллективным изменениям, хорошо вписывается в доминирующую неолиберальную парадигму Турции, в соответствии с которой молодежь развивалась по принципу альтернативного понимания политического участия, которое превозносит индивидуальный выбор (см. Neyzi 2001; Lüküslü 2005). В этом контексте гибкость пермакультуры позволяет людям констатировать образ жизни как пространство действия из-за структурных ограничений. Теперь я более подробно рассмотрю такой активизм образа жизни.

Образ жизни как пространство действия

К моменту моей полевой работы некоторые собеседники перешли на сельский образ жизни, который во многом требует радикальных изменений в уровне комфорта и привычках потребления. Почти все сельские «перми» выращивают небольшую часть собственного продовольствия, закупают остальное у других местных и, желательно, экологичных производителей, и проводят на своей земле эксперименты по пермакультуре, чтобы быть примером. Некоторые живут вместе, экспериментируя также с общинной жизнью; в то время как другие живут в сельской местности со своими близкими или сами по себе, поддерживая тесный контакт с переселенцами в своих районах.

Однако для городских жителей, прошедших подготовку в области пермакультуры, переезд в деревню может оказаться нецелесообразным по таким причинам, как отсутствие экономического капитала и отсутствие сообщества, с которым можно было бы начать осуществление подобной инициативы. Если у кого-то есть сад, что довольно редко в таком мегаполисе, как Стамбул, он всегда может спроектировать его в соответствии с принципами пермакультуры и начать выращивание в городе. Даже небольшого балкона может быть достаточно. Если выращивать помидоры и перец на своем балконе не так приемлемо, то всегда найдутся более простые растения и травы, как базилик, мята и петрушка, за которыми легко ухаживать в маленьких горшочках на кухне. Как сказал один из пермакультурщиков во время презентации на экологическом собрании:

Мы в городе, и мы потребляем, но важно развивать наши возможности. Даже если вы ничего не можете, начните понемногу выращивать что угодно: помидоры, перец, не знаю, петрушку. По крайней мере, даже если вы выращиваете только петрушку, то не будете покупать ее в супермаркете.

Этот довод перекликается с акцентом пермакультуры на начинании с малого в пределах доступного. Практики пермакультуры могут также выращивать земляных червей в чане или аквариуме, чтобы превращать остатки пищи в компост. Маленькие красные черви eisenia fetida быстро размножаются и настолько популярны в сообществе, что во время сборов перми в шутку соревнуются за то, чьи черви наиболее многочисленны и здоровы.

Мириады других способов, с помощью которых в Стамбуле люди могут делать что-то, вращаются вокруг потребления. Печь собственный хлеб или заквашивать собственный йогурт, кефир и огурцы вместо их покупки. На более коллективном уровне они могут принимать участие в сетях обмена и бартера, таких как «Зумбара» — банк времени, где обмениваются услугами на основе времени вместо денег, и «Библиотека вещей» (Eşya Kütüphanesi) — платформа, где участники одалживают свои товары, включая электронику, одежду и музыкальные инструменты. Перми в Стамбуле всегда может приобрести себе одежду на бартерных рынках. Даже если покупать продукцию, то существуют рынки органической продукции или потребительские кооперативы, которые делают закупки напрямую у производителя. В Турции они распространяются, объединяя заинтересованных городских жителей и фермеров, производящих еду без использования агрохимикатов. Такой прямой обмен, при котором малые фермеры получают стоимость своего труда [4], по мнению некоторых, может побудить других выращивать продукцию экологически, если не пермакультурно.

Иногда эти небольшие действия могут превратиться в более крупные кампании. Например, отделение «Медленного питания» в Турции появилось в 2010-ом как организованная потребительская кампания против продажи луфарей меньше 24 сантиметров. Рыба такого размера, пойманная на продажу, не успевает производить потомство, что увеличивает угрозу исчезновения этого вида в водах Стамбула. Эта кампания проводилась совместно с другой кампанией средиземноморского отделения «Гринпис», которая привлекала внимание к улову мелкой рыбы в целом. Таким образом, активисты движения «Медленного питания» создали влиятельное лобби для изменения политики и обратились с петициями к властям. Несмотря на то, что кампания доказала свою эффективность в объединении субъектов гражданского общества и продвижении изменений, новое постановление увеличило минимальную для улова длину с 14 сантиметров до всего лишь 19, что все еще недостаточно для того, чтобы позволить рыбе размножаться. Тем не менее, вместе с кампанией «Гринпис», «Медленное питание» указало на потенциальное воздействие движений потребителей на предложение и производство. Эта перспектива действий воплощена в слове «prosumer» — комбинации «producer» («производитель») и «consumer» («потребитель»), придуманном футурологом Элвином Тоффлером в 1980-ом и кооптированном движением «Медленного питания» (Toffler 1980). Его контрагентом в турецком языке является «türetici», сочетание «tüketici» и «üretici». Идея самого слова часто формулируется, когда перми связывают свои практики потребления с их возможным влиянием на производство рыночных товаров, энергии и так далее.

Социолог Майк Фезерстоун (1987, 55) утверждает, что стиль жизни ассоциируется с «индивидуальностью, самовыражением и стилистическим самосознанием». Соответственно, «тело, одежда, речь, досуг, предпочтения в еде и питье, дом, автомобиль, выбор праздников и т.д. должны рассматриваться как показатели индивидуальности вкуса и чувства стиля владельца/потребителя». Этот «рефлексивный проект себя», как описывает его социолог Энтони Гидденс (1991, 5), замысловато привязан к потребительскому выбору и повседневным привычкам. Ученые в различных областях, включая социологию, исследования окружающей среды и маркетинг, провели исследование о взаимосвязи между альтернативными практиками потребления, связанными с выбором образа жизни, и их политическими последствиями посредством таких концепций, как зеленое потребление (Czarnezki 2011), политический консьюмеризм (Micheletti 2003; Micheletti and Stolle 2008) и товарный активизм (Banet-Weiser и Mukherjee 2012). Этот анализ в основном сосредоточен на США или европейских странах, где альтернативное потребление и зеленый образ жизни распространяются с 1970-х (Maniates 2002a), наряду с информированностью об экологических проблемах. Некоторые ученые почти некритично оценивают такие практики образа жизни и их потенциал для осуществления культурных, социальных и политических изменений (см., например, Czarnezki 2011). Другие, однако, резко критикуют отдельные акты зеленого потребления за то, что они возлагают ответственность на индивидов и игнорируют структурно созданные и усиленные экономические и политические причины экологических проблем (Maniates 2002a; Schutz 2009a; Schutz 2009b; Maniates 2012). Ранним критиком этой тенденции был Мюррей Букчин, который, несмотря на сделанный им ранее упор на целостный и неинструментальный подход к радикализму (1979), стал резким критиком «анархизма образа жизни», утверждая, что «если “простая жизнь” и воинственная переработка отходов являются основными решениями экологического кризиса, то кризис, несомненно, будет продолжаться и усиливаться» (Bookchin 1989, 22; см. также Bookchin 1995).

По мнению Маниатеса, несколько факторов способствовали массовой индивидуализации ответственности за освобождение мира от экологических проблем, включая растущий консерватизм в США в 1980-х и «доктрину личной ответственности, корпоративной инициативы и ограниченного правительства» тогдашнего президента Рональда Рейгана (2002, 53). Хотя эти политические и экономические обстоятельства частично ответственны за распространение индивидуализированных решений, Маниатес также обвиняет соответствующие движения за технологии 1970-х, поскольку они перенаправляли ответственность от правительств к частным лицам, одновременно убеждая правительства и корпорации инвестировать в технологические достижения, чтобы «спасти мир». По мнению исследовательницы медиа и коммуникаций Тании Льюис, «растущий цинизм касаемо политической воли в отношении экологических проблем на уровне штатов и на федеральном уровне» также является возможной причиной, по которой люди обращаются к зеленым практикам (2015, 2).

Хотя эти критические замечания, несомненно, поднимают актуальные вопросы, лишь в немногих исследованиях используется этнографическая линза и внимание фокусируется на мотивах людей, которые сознательно вовлечены в альтернативные модели потребления. Исследование анархистов в США, проведенное социологиней Лорой Портвуд-Стэйсер (2013), является одним из немногих исключений в своей попытке понять смыслы и практики, связанные с образом жизни, путем тщательного изучения моделей потребления, личностного стиля и практик сексуального инакомыслия. Благодаря своему тесному контакту с анархистскими группами, Портвуд-Стэйсер предлагает детальный анализ, который выходит за рамки «либо то, либо другое». Обсуждая значения, связанные с изменениями в образе жизни, и подчеркивая, что анархисты сочетают образ жизни с другими политическими стратегиями вместо того, чтобы отказываться от последних; она утверждает, что «стратегическое развертывание тактик образа жизни, которых придерживаются радикальные активисты, не то же, что стратегическая поглощенность собой, поощряемая неолиберальной идеологией» (6). Подробно рассказывая о различных жизненных стратегиях, которые используют американские анархисты, Портвуд-Стэйсер утверждает, что в то время как одни стратегии служат «личному удовлетворению», другие подтверждают «нравственную корректность», в то время как третьи усиливают «социальную коммуникацию». При этом некоторые из них используются для «активистской деятельности», а некоторые становятся «проявлением идентификации». В целом, Портвуд-Стэйсер показывает, что тактика образа жизни не всегда направлена на то, чтобы вызвать изменения, но в некоторых случаях она может выполнять эту задачу, и всегда служит одной или нескольким из этих целей.

Таким образом, признание очень похожего контекста в Турции, о котором я говорила в предыдущем разделе, не означает, что жизненные стратегии — просто капиталистическая кооптация инакомыслия, а пермакультурщики служат неолиберальной идеологии. Такой подход не только отказал бы в признании их субъектности перми, стремящимся жить этично и таким образом влиять на других для больших перемен, но и игнорировал бы конкретные препятствия, которые им удается создавать в неолиберальных дискурсах. Критики активизма образа жизни, например, часто не проводит аналитического различия между «озеленением» потребления и существенным снижением потребления. Другими словами, они критикуют поворот потребителей к «зеленому» или fair-trade-товару: эти потребители, как выразился Маниатес (2002a, 58), «чувствуя себя плохо и чувствуя вину за отдаленное мега-разрушение окружающей среды, затем спускаются в магазин на углу, чтобы найти «зеленый» продукт, покупка которого каким-то образом даст кому-то где-то возможность творить добро». Однако все пермакультурщики, с которыми я общалась, хорошо понимают опасность зеленого капитализма и постоянно критикуют его. Вместо того, чтобы покупаться на эти маркетинговые стратегии, которые приносят больше вреда, чем пользы, они значительно сокращают покупки и ищут альтернативные пути потребления. В то время как многие городские жители в основном покупают экологически чистые (органические) продукты, они признают, что экологическая агрокультура несет в себе свои проблемы. Как система проектирования, которая ценит разнообразие, пермакультура позиционирует себя против всех видов монокультурной агрокультуры, независимо от того, органическая она или нет.

Критика активизма образа жизни также работает на создание бинарных связей между личным и коллективным, индивидуальным и институциональным, и постоянно артикулирует их как дихотомические категории. Пермакультурщики и пермакультурщицы, однако, стремятся к установлению связей между ними, например, путем организации коллективных мероприятий и обращения к муниципалитетам с призывом к локальным изменениям. Постоянно признается, что успех жизненной активности в целом зависит от коллектива, то есть от действий других людей. Они повторяют: «Если все будут участвовать в такого рода экологически сознательных действиях, то мир может измениться». Хотя предположение, что каждый и каждая может участвовать в такой деятельности, звучит наивно на первый взгляд, оно также признает свою собственную несостоятельность. С одной стороны, существует сильное желание изменить мир своими силами, а с другой — многие люди осознают трудность, если не невозможность сделать это.

В то время как сам по себе активизм образа жизни может и не способствовать структурным изменениям, он может обеспечить основу для создания коллективов, когда это возможно. Например, когда в 2013-ом протестующие заняли парк Гези, несколько человек мгновенно создали огород в углу парка. Те небольшие группы, занимающиеся общественными садами и устойчивым производством питания в городе, некоторые из которых являются пермакультурщиками, таким образом, сделали заявление. Оно связало восстановление общественного пространства с суверенитетом над производством продовольствия. Существующие сети и опыт перми также служили для организации людей, как во время оккупации парка, так и после нее. Например, во время протестов раздавались призывы избегать торговых центров, так как на месте парка планировалось построить торговый центр. Как сказал один из пермакультурщиков:

«Люди продолжали говорить: “Не посещайте торговые центры”. [Мой друг] и я подумали: “Ладно, ты продолжаешь говорить им не посещать торговые центры. Все время все основывается на том, чего не делать. Но что именно им делать?” Это то, что мы должны доносить, потому что они не знают никаких альтернатив».

Этот адресант принимал активное участие в организации бартерных рынков в рамках районных форумов, которые стали заметны после того, как полиция жестоко покончила с захватом парка. На этих форумах распространились эксперименты по альтернативной экономике. Кроме того, активисты пермакультуры оказали влияние на возрождение нескольких городских садов в Стамбуле и, таким образом, на восстановление общественного пространства после протестов в парке Гези. Эти примеры показывают, что пермакультура, организованная вокруг образа жизни и потребления, может обеспечить возможные ресурсы во время неожиданных политических событий. Если пермакультура сразу же не изменит социальную практику, она подготовит основу для будущих взаимодействий, когда возможности появятся. Она несет в себе потенциал для превращения действий в политически эффективные при правильных обстоятельствах. Это обстоятельство, однако, также означает, что пермакультура может никогда не материализоваться в более масштабные изменения — условие, которое открыто признается многими пермакультурщицами и пермакультурщиками.

Заключение

«[Пермакультура] выступила на первый план [в Турции] как что-то очень мелкобуржуазное, (...) Я немного разочарован, потому что на самом деле она выполняет здесь роль такого садоводства-хобби», — сказал мне один из пермакультурщиков, у которого я брала интервью. С этой точки зрения садоводство не работает в Турции как революция, как предполагалось, а работает как «мелкобуржуазное» «хобби». Разочарование в его словах возникает только потому, что он сам увидел в пермакультуре нечто радикальное и революционное по своей сути. Таким образом, он указывает одновременно на радикальный потенциал пермакультуры и ее провал. Однако, признание этой неудачи не противоречит устоявшемуся утверждению практикующими. Это высказал один из тех, кто не перестает подчеркивать необходимость пермакультуры в современном мире. Многие перми в Турции ссылаются на примеры в других странах, чтобы оправдать целесообразность и потенциальный успех, включая вызванный кризисом роста экономики солидарности в Греции (см. Rakopolous 2014); проект Джеффа Лоутона «Озеленение пустыни» в Иордании, в рамках которого особенно сухой и засоленный ландшафт был преобразован в продуктивный; а также рост городской агрокультуры на Кубе. Однако часто эти ссылки могут вводить в заблуждение. Как отмечают ученые, городская агрокультура, хотя и была вызвана необходимостью, являлось на Кубе государственным проектом, инкорпорированным в патриотический революционный дискурс, и даже потенциально не оспаривала статус-кво (Premat 2009; Gold 2014).

Практикующие перми в Турции считают, что принятие пермакультуры большим числом людей, особенно фермерами, было бы одним из шагов на пути к более масштабным изменениям. Однако исследования в Малави показывают, что переход ряда крестьян к пермакультурному выращиванию не обязательно приводил к структурным изменениям в агропищевой системе страны (Conrad 2014). Вместо этого внедрение пермакультуры, по сравнению с традиционным сельским хозяйством, создает буфер, смягчающий недоедание и отсутствие продовольственной безопасности в Малави, но не решает эти проблемы в полной мере. Наряду с положительным влиянием на питание и здоровье фермеров в целом, оно доказывает их способность адаптироваться к климатическим и экономическим уязвимостям, но при этом воздействие ограничивается уровнем домохозяйств.

Критики обвиняют пермакультуру в том, что она ориентирована на индивидуальные решения. Совершенно верно, что рекомендуемый Моллисоном путь социальных изменений начинается с индивида, и такая точка зрения не всегда принимает во внимание структурные препятствия, которые могут помешать людям участвовать в пермакультурном движении, такие как отсутствие капитала или свободного времени для обучения (Furze 1992). Конрад (Conrad 2014, 85) также пишет: «Я предполагаю, что методы, которые пропагандируют многие пермакультурщики, неолиберальны из-за акцента на индивидуальные действия и ответственность». В этой статье я попыталась привести предположение о том, что пермакультура является неолиберальной. Методы, изложенные в текстах по пермакультуре, сами по себе не являются неолиберальными, так как много внимания уделяется префигуративной и коллективной низовой организации и действиям, как это обозначено в «Руководстве для дизайнеров». Однако эти методы по умолчанию интерпретируются и применяются в неолиберальном контексте, как, например, в постпереворотной Турции, где предпочтение отдается индивидуальным решениям. Это несоответствие в значительной степени обусловлено методологической гибкостью, присущей пермакультурной теории. Наряду с проблемой неравного доступа через платные курсы и семинары, радикализм пермакультуры, таким образом, остается ограниченным и существует только как потенциал. И тогда предстоящая задача, как глубокомысленно пишет Фурзе (Furze 1994, 154), должна заключаться в том, чтобы «гарантировать реализацию потенциала».

Примечания

[1] Я хочу поблагодарить Хиру Догрула и Ури Гордона за их ценные замечания по этой статье.

[2] Здесь важно отметить, что требуется до нескольких лет, чтобы создать ландшафт полностью в соответствии с принципами пермакультуры. По мнению некоторых специалистов по пермакультуре в Турции, это временное отставание является одной из причин, по которой они не смогли доказать жизнеспособность пермакультуры другим фермерам в их местности. Утверждение о том, что пермакультура может быть коммерчески выгодной из-за низких затрат, которые она требует, может быть оспорено исследованием, проведенным Конрадом (2014) среди фермеров в Малави: в то время как фермеры, перешедшие на пермакультуру, стали в основном самодостаточными и, таким образом, независимыми от рынка, практика пермакультуры в основном обеспечивала их потребности в домохозяйствах и не всегда приносила какую-либо коммерческую выгоду.

[3] Похоже, что это не сильно отличается от ситуации в США, где пермакультура развивается преимущественно среди белых (Ferguson 2014). Несмотря на то, что я слышала о возможном сотрудничестве между практикующими пермакультуру и курдским движением, на сегодняшний день такого сотрудничества нет.

[4] Фермеры часто получают больше прибыли в прямом обмене с покупателями, чем они получают после продажи своей продукции оптовым представителям.

Источники

Alexander, Samuel. 2016. «A Revolution Disguised as Organic Gardening: in Memory of Bill Mollison» The Conversation US, September 28. Accessed on December 11, 2017, at https://thecon-versation.com/a-revolution-disguised-as-organic-gardening-in-memory-of-bill-mollison-66137.

Andrews, Geoff. 2008. The Slow Food Story. London: Pluto Press.

Babbs, Helen. 2012. «Diary of a Window Box Garden: The Permaculture Prescription» The Guardian, April 13. Accessed on December 1, 2017, at www.theguardian.com/lifeandstyle/gardening-blog/2012/apr/13/diary-window-box-garden-permaculture.

Banet-Weiser, Sarah, and Roopali Mukherjee. 2012. Introduction: Commodity Activism in Neoliberal Times. In Commodity Activism: Cultural Resistance in Neoliberal Times, edited by R. Mukherjee and S. Banet-Weiser. New York: New York University Press.

Bookchin, Murray. 1979. Post-Scarcity Anarchism. In Contemporary Anarchism, edited by T. M. Perlin. New Brunswick, NJ: Transaction. First published in 1971.

Bookchin, Murray.1989. Death of a Small Planet. The Progressive August, p. 22.

Bookchin, Murray. 1995. Social Anarchism or Lifestyle Anarchism: An Unbridgeable Chasm. San Francisco, CA: AK Press.

Brock, Adam. N.d. Invisible Structures. www.peoplepattern.org/about/invisible-structures/, accessed May 15, 2015.

Burke, Brian J., and Beatriz Arjona. 2013. Creating Alternative Political Ecologies through the Con-struction of Ecovillages and Ecovillagers in Colombia. In Environmental Anthropology Engaging Eco-opia: Bioregionalism, Permaculture, and Ecovillages, edited by J. Lockyer and J. R. Veteto. New York: Berghahn Books.

Conrad, Abigail. 2014. ‘We Are Farmers’: Agriculture, Food Security, and Adaptive Capacity among Permaculture and Conventional Farmers in Central Malawi. PhD Dissertation, American University.

Czarnezki, Jason, 2011.Everyday Environmentalism: Law, Nature, & Individual Behavior. Washington, DC: Environmental Law Institute Press.

Dawson, Jonathan. 2006. Ecovillages: New Frontiers for Sustainability. White River Junction, VT: Schumacher Society by Chelsea Green Pub. Co.

Featherstone, Mike. 1987. Lifestyle and Consumer Culture. Theory, Culture and Society 4 (1): 54–70.

Ferguson, Rafter Sass. 2014. Critical Questions for Permaculture. Permaculture Activist, August: 3–8.

Ferguson, Rafter Sass, and Sarah Taylor Lovell. 2014. Permaculture for Agroecology: Design, Movement, Practice, and Worldview. A Review. Agronomy for Sustainable Development 34 (2): 251–274.

Furze, Brian. 1992. Ecologically Sustainable Rural Development and the Difficulty of Social Change. Environmental Values 1 (2): 141–155.

Giddens, Anthony 1991. Modernity and Self-Identity: Self and Society in the Late Modern Age. Stanford, CA: Stanford University Press.

Gold, Marina. 2014. Peasant, Patriot, Environmentalist: Sustainable Development Discourse in Havana. Bulletin of Latin American Research 33 (4): 405–418.‘Greening the Desert’. 2007. Permaculture Research Institute blog post. Accessed on November 29, 2017 at https://permaculturenews.org/2007/03/01/greening-the-desert-now-on-youtube/.

Holmgren, David. 2002. Permaculture: Principles & Pathways Beyond Sustainability. Hepburn, Vic: Holmgren Design Services.

Leitch, Alison. 2000. The Social Life of Lardo. The Asia Pacific Journal of Anthropology 1 (1): 103–118.

Lewis, Tania. 2015. «One City Block at a Time»: Researching and Cultivating Green Transformations. International Journal of Cultural Studies 18 (3): 347–363, first published online on January 16, 2014.

Lockyer, Joshua, and James R. Veteto. 2013. Environmental Anthropology Engaging Ecotopia: Bioregionalism, Permaculture, and Ecovillages.New York: Berghahn Books.

Lüküslü, Demet G. 2005. «Constructors and Constructed: Youth as a Political Actor in Modernising Turkey». In Revisiting Youth Political Participation: Challenges for Research and Democratic Practice in Europe, edited by J. Forbig. Strasbourg: Council of Europe Publishing.

Maniates, Michael. 2002a. Individualization: Plant a Tree, Buy a Bike, Save the World?, In Confronting Consumption, edited by T Princen et al. Cambridge, MA: MIT Press.

Maniates, Michael. 2002b. In Search of Consumptive Resistance: The Voluntary Simplicity Movement. In Confronting Consumption, edited by T. Princen et al. Cambridge, MA: MIT Press.

Maniates, Michael. 2012. Everyday Possibilities. Global Environmental Politics 12 (1): 121–125. 

Marmariç Ekolojik Yaşam Derneği. 2011. Permakültür El Kitabı ve Marmariç Örneği. http://permacul-tureturkey.org/wp-content/uploads/permakultur_el_kitabi.pdf, accessed July 21, 2014.Micheletti, Michele. 2003. Political Virtue and Shopping: Individuals, Consumerism, and Collective Action. New York: Palgrave.

Micheletti, Michele, and Dietlind Stolle. 2008. Fashioning Social Justice through Political Consumerism, Capitalism, and the Internet. Cultural Studies 22 (5): 749–769.Mollison, Bill. 2002. Permaculture: A Designer’s Manual. Australia: Tagari Publications.

Mollison, Bill. 2012. Permakültüre Giriş. Translated by Egemen Özkan. Istanbul: Sinek Sekiz Yayınevi.

Neal, Sarah. 2013. Transition Culture: Politics, Localities and Ruralities. Journal of Rural Studies 32: 60–69.Neyzi, Leyla. 2001. «Object or Subject? The Paradox of ”youth” in Turkey». International Journal of Middle East Studies 33: 411–432.

Pink Sarah. 2008. Sense and Sustainability: The Case of the Slow City Movement. Local Environment 13 (2): 95–106.

Portwood-Stacer, Laura. 2013. Lifestyle Politics and Radical Activism. London: Bloomsbury Academic.

Premat, Adriana. 2009. State Power, Private Plots and the Greening of Havana’s Urban Agriculture Movement. City & Society 21(1): 28–57.

Rakopolous, Theodoros. 2014. The Crisis Seen from Below, Within, and Against: From Solidarity Economy to Food Distribution Cooperatives in Greece. Dialectical Anthropology 38 (2): 189–207.Rosen, Nick. 2010. Off the Grid: Inside the Movement for More Space, Less Government, and True Independence in Modern America. New York: Penguin Books.

Savory, Allan, and Jody Butterfield. 1999. Holistic Management: A New Framework for Decision Making. Washington, DC: Island Press.

Savory, Allan, and Jody Butterfield. 2016. Holistic Management: A Commonsense Revolution to Restore Our Environment. Washington, DC: Island Press.

Schutz, Aaron. 2009a. Self-Delusion and The Lie of Lifestyle Activism.OpenLeft, 26 April. www.openleft.com/diary/13032/selfdelusion-and-the-lie-of-lifestyle-politics-core-dilemmas-of- community-organizing, accessed June 5, 2014.

Schutz, Aaron. 2009b. The Distortions of Lifestyle Politics. OpenLeft, 24 July. www.openleft.com/diary/14295/part-ii-the-distortions-of-lifestyle-politics-core-dilemmas-of-communityorganizing, accessed June 5, 2014.

Toffler, Alvin. 1980. The Third Wave. New York: William Morrow.

Tortorello, Michael. 2011. The Permaculture Movements Grows From Underground.New York Times,  July 27. www.nytimes.com/2011/07/28/garden/permaculture-emerges-from-the-underground.html?pagewanted=all&_r=0, accessed on April 28th, 2015.

Vannini, Phillip, and Jonathan Taggart. 2015. Off the Grid: Re-assembling Domestic Life. New York: Routledge.

Veteto, James R., and Joshua Lockyer. 2013. Environmental Anthropology Engaging Permaculture: Moving Theory and Practice toward Sustainability. In Environmental Anthropology Engaging Ecotopia: Bioregionalism, Permaculture, and Ecovillages, edited by J. Lockyer and J. Veteto. New York: Berghahn Books.