«Хоуппанк» и «соларпанк»: о климатических нарративах за пределами апокалипсиса
«Хоуппанк» и «соларпанк» — жанры наконец-то не антиутопичной фантастики. Первые составные — «надежда» и «солнечный» — ведут нас в направлении научно- и социально-фантастической литературы. Они теснят неоновый, нуарный киберпанк и безнадежный гримдарк, возвращая панк-составляющей исходный посыл. Вместо тиражной и упрощенной версии панка с нигилистическим подтекстом, отрицающего будущее и попытки изменений, восстанавливается требование радикальных перемен и построения другого общества, — та самая ипостась анархо-панка Crass и The Ex.
Публикуем перевод заметки преподавательницы Алиссы Халл из литературного журнала Literary Hub о жанрах научной фантастики и формировании смирения с катастрофой. Она посвящена альтернативным прогнозам будущего и особой необходимости неапокалиптичных, неантиутопичных сценариев для сегодняшних детей и подростков.
перевод: ииван кочедыжников для taste the waste
редактура: станислава погода
оригинал: Hopepunk and Solarpunk: On Climate Narratives That Go Beyond the Apocalypse, 22 ноября 2019, Алисса Халл для журнала о литературе Literary Hub
Патреон | Тейст в Телеграме | Тейст Вконтакте
«Мои ученики не могут или не хотят обсуждать изменение климата. Они слишком привилегированны/заняты своими телефонами/просто не заинтересованы» — я слышу это от коллег-педагогов чаще, чем хотелось бы.
Разумеется, подростки, поколение Z, не хотят обсуждать это с нами. Мы ведь буквально просим их встретиться лицом к лицу с собственной смертностью.
Несмотря на невероятный массовый энтузиазм вокруг возглавляемого молодежью климатического движения — забастовки в школах, протесты ООН, гнев и проницательность детей и подростков, как Грета Тунберг, — многие из моих учеников слышат слова: «У нас есть 18 месяцев, чтобы справиться с изменением климата, иначе будет уже слишком поздно». И думают, что через 18 месяцев они умрут. Может быть, именно эта мысль вдохновляет их присоединяться к климатическим движениям или к Extinction Rebellion; или — что более важно — может быть, эта мысль парализует их, обезболивает, держит в стороне, в спячке.
Я объясняю им, что планета не собирается самопроизвольно воспламениться в ближайшие 17 или 18 месяцев, если мы не «решим» проблему изменения климата. Как ученая и преподавательница естественных наук, я признаю, что признание неопределенности, присущее любому научному начинанию, включая науку о климате, рискует придать власть отрицателям. Но выбор глобального потепления на 1, 2, 3 или 5 градусов, даже если он вынужден, никогда не был научным: это социально-политический выбор, опирающийся на науку. Это выбор между тем, каким мы хотим видеть будущее, и тем, чем мы можем пожертвовать и насколько быстро, чтобы добраться туда.
Нас постоянно засыпают сообщениями о «климатической катастрофе», «катаклизме» и «апокалипсисе» (мой наименее любимый). Мы находимся в кризисе и нам нужно, как говорит исследовательница-экофеминистка Донна Харауэй, «оставаться-с-бедой». Для этого нам нужны нарративы, не вызывающие наивного оптимизма относительно будущего нашего вида и других, населяющих эту планету вместе с нами. Нам отчаянно нужны нарративы в обход апокалипсиса как конечной точки не только потому, что есть люди и общества, ежедневно живущие в климатическом апокалипсисе с точки зрения западного мира. Взгляд на климатический кризис как на апокалипсис может только вдохновить беспомощного на ожидание этого внезапного прихода пост-апокалипсиса, который оторвет прошлое от будущего.
Климат — это не погода, погода — это не климат, и мы не делаем себе никаких одолжений, думая, что климатологи могут дать нам достаточно оптимистичный или апокалипсический прогноз для нашего почтового индекса через 18 месяцев или 5 лет. Вместо этого нам нужны истории, демонстрирующие множество возможных будущих, от мрачных до полных надежд.
Нам отчаянно нужны нарративы, которые двигаются в обход апокалипсиса как конечной точки.
Здесь я, как писательница и читательница, обращаю взгляд на спекулятивную фантастику, на жанр, который заигрывает и с вариантами настоящего, и с вариантами будущего. Сопротивление тенденции апокалиптического, антиутопического климатического будущего вдохновило спекулятивный поджанр «соларпанк», который вырос из постов в социальной сети Tumblr в начале 2010-х годов. Соларпанк как образ жизни и культурное движение фокусируется на зеленых и экологичных будущих, ставших возможными благодаря устранению энергии ископаемого топлива в пользу солнечной энергии и биодизайна. Он может быть утопичным полностью или нет, но, безусловно, стремится быть красивым, зеленым и красочным, с эстетикой, которая часто сочетает в себе элегантность ар-нуво и природность пермакультуры. Хотя соларпанк как жанр еще не захватил читателей спекулятивной фантастики так же, как сделали его предшественники киберпанк и стимпанк, такие сборники рассказов, как «Вес света» (изданный Центром науки и воображения Государственного университета Аризоны) и «Санволт», и такие писатели, как Эндрю Дана Хадсон, — представили убедительные видения будущего.
Хоть я и нахожу варианты моды, архитектуры и энергетики соларпанка вдохновляющими, я ищу нарративы, которые предлагают что-то помимо абсолютного оптимизма или полного отчаяния. Познакомьтесь с «хоуппанком»! Термин «хоуппанк» [от англ. hope — надежда] был придуман Александрой Роуланд в 2017 году для описания жанровой фантастики, которая является противоположностью вечно популярному гримдарк-настроению «все-отстой-и-все-ужасно». Хоуппанк-истории не ориентированы конкретно на климат и, что более важно, не влекут за собой необходимость обнадеживающих миров. В эпоху Трампа этот основной акт распространения доброты на другого человека, а не презрения или колкости, становится политическим нарративом, и его можно найти в трудах писател_ьниц спекулятивной фантастики, в частности, Бекки Чемберс и Кэт Рэмбо («Если это будет продолжаться: Научно-фантастическое будущее сегодняшней политики», антология спекулятивно-фантастических рассказов под редакцией Рэмбо, опубликованная в марте 2019 года, сформировалась из ее «ярости, горя и надежды»).
Фантастике не помешало бы расширить спектр предлагаемых климатических будущих: включить — помимо антиутопического, апокалиптического и гримдарк-будущих — те, где в условиях меняющегося климата все еще необходим «хоуппанк», и даже оптимистические будущие соларпанков. Кажется, я ценю «хоуппанк», потому что он разрешает нам потепление в 3 или 5 градусов по Цельсию — значит, мы, вероятно, потеряем то, что собирались спасти (виды, дома, людей). С чем мы можем справиться и откуда об этом узнать?
Нарративы, которые мы создаем, истории, которые мы сами рассказываем, должны подтверждать, что многие аспекты и масштабы изменения климата остаются неопределенными, несмотря на научный консенсус о том, что атмосфера нагревается в результате выбросов от ископаемых видов топлива. Написание неапокалиптических нарративов об изменении климата может расчистить место, интеллектуально и эмоционально, для наших неудач, для их скорейшего воздействия. Что-то будет потеряно, а многое уже потеряно.
Я хочу сказать своим ученикам: «Даже если уже слишком поздно, мы пока не можем этого знать», потому что боюсь, что они все равно сдадутся.
Одна из мрачнейших и в то же время самых воодушевляющих книг, которые я прочитала за последнее время, — «Город Темной Рыбы» («Blackfish City»), фантастический роман о ближайшем будущем, мир которого сам автор Сэм Дж. Миллер назвал «реалистично ужасающим». Он мрачен, потому что предлагает будущее темным, безысходным и, тем не менее, время от времени пригодным для выживания в соответствии с концепцией Роуланд о «хоуппанке».
Хоуппанк-истории не ориентированы конкретно на климат и, что более важно, не требуют миров надежды. В эпоху Трампа этот основной акт распространения на другого человека доброты становится политическим нарративом.
Где-то между Гренландией и Исландией плавает город Каанаак, спроектированный работать на метане, производимом из городских отходов, и разделенный на районы-рукава, расходящиеся из центра, содержащие различные слои общества. Рукав 1 — для самых богатых и могущественных, сверхзажиточных, которые избежали самых страшных климатических опустошений и основали город, прежде чем обрести анонимность, чтобы защитить себя и свое богатство; Рукав 8 — беднейший и самый переполненный. Это город глобальных беженцев, которые спасаясь от войн за водные ресурсы, повышения уровня моря и религиозного фанатизма, приезжают в Каанаак. (Какие-нибудь из этих кризисов звучат знакомо?) Принятие решений в городе происходит с помощью искусственного интеллекта при лишь незначительном участии людей-руководителей.
Нарратив — мозаика из разных персонажей; мы следуем за помощником второстепенного политика, бойцом местного босса мафии и курьером, пытающимися выжить в жестокой апатичной системе. Их ежедневные акты сопротивления — это просто существование, существование в качестве квир-людей, небелокожих, пока они не оказываются связаны друг с другом попытками остановить болезнь, известную как «перебои». Перебои — болезнь несоответствующих воспоминаний: тревожащих обрывков памяти, которые не являются их собственными. Вопросы «чьи» и «как» становятся одним из центральных пунктов сюжета «Города Темной Рыбы».
Эти персонажи назначены не невидимой рукой. Никто из них не альтруист. Они довольно обычные по своей природе. Подобно климатическим активистам, вышедшим на улицы в последние дни, месяцы и десятилетия, их желание осуществить глубокие преобразования в Каанааке мотивировано признанием (и, возможно, историческими знаниями) того, что они живут в сообществе, где ресурсы скудны, а сотрудничество имеет первостепенное значение. Они — не первопроходцы сопротивления, но скорее извлекают выгоду из триумфов и неудач предыдущего поколения.
Каанаак ужасен, равно как и причины, каким образом и почему он существует — и, тем не менее, это мир, в котором персонажи, создающие семя сопротивления богатым акционерам Рукава 1, — квир-, небинарные, небелые люди без извинений и оправданий — или все три сразу; история не дает объяснений, почему они таковыми являются и просит ли объяснений общество вокруг. Строительство мира в «Городе Темной Рыбы» делает то, что часто является субтекстуальным, подразумевающимся в основных дискуссиях о климате (раса, гендер, сексуальность) явно текстуальным, буквальным; маргинализованные группы, особенно бедные и люди с другим цветом кожи, особенно на Глобальном Юге, выносливы и будут продолжать терпеть больше трудностей, чем те из нас, что белокожи, среднего класса и живут на Глобальном Севере. Видеть в авангарде движения сопротивления коллектив персонажей маргинализированных идентичностей, противодействующих системе, которую они считают несправедливой — убедительное свидетельство этой реальности.
Я хочу сказать своим ученикам: «Даже если уже слишком поздно, мы пока не можем этого знать», потому что боюсь, что они все равно сдадутся.
Я хочу, чтобы мои ученики читали эти книги. Я хочу, чтобы они знали, что у них будет будущее — если мы будем работать над ним вместе, сейчас. Я хочу, чтобы у них были книги, которые освободят пространство для разговора о горе, о провале и о будущем.
Меня вдохновляют многие члены грядущего поколения. Они просыпаются гораздо быстрее и объединяются в группы с гораздо большей храбростью, чем я и мои товарищи-милленниалы. Но я подозреваю, что некоторые все же по понятным причинам боятся вступать в бой. Признать, что изменение климата здесь, что оно изменит их жизнь, означает принять конец этих жизней. А это конец определенного образа жизни и определенного мышления. Но это не Конец. Нам нужны истории, чтобы вести их — нас — за его пределы.