Формула благоденствия
Миф — это костыль нашего понимания. Иначе говоря, это утверждение, обеспечивающее связность нашей картины мира и объясняющее какое-то важное противоречие, раскалывающее цельность нашей картины. Но не любое такое утверждение является мифом. А является оно таковым тогда и только тогда, когда не подвергается критическому осмыслению. Не подвергается не в том смысле, что “нельзя“, а в том — что в голову такое придти не может.
Мыслителей христианской Европы мучал вопрос добра и зла в человеке. Человек создан по образу и подобию Бога. Бог — благ, значит, и человек — благ. Но как быть с такими людьми, которые воплощают собой зло? Откуда это зло у них? Есть люди хорошие, а есть плохие? Но если есть плохие, значит, Бог создал их такими. Но он их создал по своему образу и подобию, а значит, и Бог — плохой, чего не может быть. Противоречие. Разрешилось это противоречие мифом гласящим, что человек по своей природе всегда хороший. А всё зло, которое в нём есть, это зло привнесённое: другими людьми, обстоятельствами, дьяволом, наконец. Миф этот завоевал европейское сознание (правильнее сказать бессознательное) в эпоху Просвещения (а корни его уходят куда глубже) и бытует до сих пор. И из него, кстати, следует много интересного. Ведь если человек хороший, а ведёт себя как плохой, значит, чтобы он вернулся к своему естественному состоянию хорошего, его надо от плохого очистить. И если он настолько плох, что сам этого уже не понимает или не хочет, то надо это сделать насильно: он, вернувшись к своей изначальной благой природе, сам же потом спасибо скажет. Отсюда — букет практических следствий от принудительной медицины до “священных войн” и концлагерей. Интересная связь.
Пример нас подводит к интересной мысли. Миф — безусловно штука позитивная, точно не негативная. Он сохраняет цельность картины мира. Но, если подняться с точки зрения частной личности до обозрения общественного ландшафта, то можно увидеть примеры, когда миф, цементирующий частную картину мира, раскалывает общество. То есть, ежели посмотреть на задачу общественной целостности и живучести, то миф становится инструментом, — раз уж в самом начале его обозначили его костылём, — требующим осознанного и бережного отношения. Есть возможность намифотворничать так, что от общества камня на камне не останется.
Но откуда берутся мифы? Мифы придумывают люди. А дальше работает механизм, напоминающий дарвиновский естественный отбор: миф умирает, либо выживает. Умирает, значит, что он умирает вместе с его носителями. То есть это означает, что по какой-то причине он распространяется медленнее, чем умирают его обладатели. Выживать миф может тоже по-разному. Он может паразитировать на общественном бессознательном, либо входить с ним в симбиоз, а может жить сам по себе, позволяя общественному бессознательному подключаться по мере надобности и возможности (так работают некоторые буддийские мифы).
Всё, о чём мы сказали, не является каким бы то ни было открытием. По большому счёту — это изъезженная банальность, о которой подумал почти каждый, кто всерьёз думал о феномене мифа.
А раз знание это не сакральное, то, понимая рукотворность мифа и его недюжинный потенциал с точки зрения влияния на общество, конечно, люди играли, играют и будут играть в мифотворчество, преследуя самые разные свои цели. Начиная с консолидации обществ, продолжая разрушением обществ враждебных, заканчивается сложными мифологическими схемами, когда один миф может заражать разные общества, но с разными результатами. Для одного общества он может быть нейтрален, другое общество он может стравливать с третьим, а третье разлагать изнутри. Говорят, что в последнее время в это стали играть люди умные, серьёзные и с большой поддержкой. Называются эти игры “когнитивными войнами”.
Мы не будем говорить о когнитивных войнах. Но тему стороной не обойдём. Если кто-то занимается разработкой термоядерного оружия, то кто-то обязательно должен заниматься решением задачи мирного термоядерного синтеза для обеспечения человечества практически неограниченным энергетическим ресурсом. Поэтому предлагаю продолжить обсуждение в сторону использования мифотворчества для пользы обществу.
Не так давно вопрос консолидации разных обществ был уделом романтиков и мечтателей. Мир был достаточно большим и просторным, чтобы можно было решить задачу своего общества, не оглядываясь на чужие. Справедливо полагая, что другие общества могут либо подвинуться, либо покориться. Скажем так: ресурсов любого рода, — от природных до социальных, — было предостаточно, всем хватало место. И, конечно, идея мира во всём мире с незапамятных времён будоражит воображение самых разных мыслителей, но, пожалуй, что никогда ранее она не была столь актуальной, как в нынешних обстоятельствах.
Попробуем порассуждать: на что мы можем опереться при решении задачи формулировки универсального позитивного мифа. То есть такого мифа, который: а) сохраняет целостность частной картины мира, б) работает на консолидацию и процветание общества, в) воспринимается в самых разных культурах, но г) воспринимается хоть и по-разному, но выполняется пункт б).
Хитрая задачка, не правда ли? С какой стороны к ней подойти?
Ну, например, коли мы говорим про разные культуры, давайте посмотрим какие разные культуры вообще есть. А поскольку их очень и очень много, то подумаем, по какому критерию их можно было бы отобрать, чтобы рассматривать какое-то счётное их (культур) количество.
Раз мы говорим о процветании и жизнеспособности общества, то нам нужны такие культуры, которые: а) доказали свою состоятельность с точки зрения общественного выживания и процветания и б) являются в большой степени универсальными, т.е. обладают качествами транснациональности и транстерриториальности.
А есть такие примеры культур, — хотя тут лучше писать с большой буквы: Культур, — которые на протяжении десятков если не сотен поколений работают на сохранность и развитие обществ, невзирая на их национальную, территориальную и любую другую принадлежность?
Оказывается, что есть. Это: христианская, исламская и буддийская культура. На которых произрастает три куста мировых религий в порядке оформления их философских концепций: буддизма, христианства и ислама.
Других таких известная история человечества не знает. Да, есть конфуцианство, индуизм и иудаизм. Но много ли примеров их широкой экспансии за пределы их исконной территории или национальности? Не много. Когда как тот же буддизм получил широкое распространение в восточном мире, ислам с христианством — в Индии и Ближнем востоке, ну а про проникновение мировых религий в Новый Свет и континенты и говорить нечего. Индийская, китайская и еврейская культуры безусловно велики и значимы. Но они не обладают той степенью универсальности, которой обладают исламская, христианская и буддийская.
Заметим, что обратной стороной универсальности является внутренняя противоречивость. И в буддизме, и в христианстве, и в исламе наличествует множество самых разных направлений, которые не всегда дружны между собой. Начиная от толстых ветвей: исмаилизм, ишракизм, суфизм, суннизм (это далеко не полный список) — в исламе; католичество, протестантизм, православие (тоже не полный) — в христианстве; тхеравада, махаяна, ваджраяна, дзен-буддизм — в буддизме; заканчивая множеством “веточек” и “листиков” на каждой из ветвей вплоть до мелких маргинальных сект. Но тем не менее, общее у всего многообразия ветвей и листьев в лоне одной культуре всегда одно. Как бы далеко представитель какой-то уникальной секты не был от магистральных ветвей своей культуры, он ближе к ним, чем к представителю любой другой секты другой культуры.
Подчёркиваю, что мы говорим о “культуре”, а не о “религии”, “философии” и чём бы то ни было другом. Слово “культура” выбрано не случайно, как наиболее общее, включающая в себя всё остальное.
А что такое, вообще говоря, “культура”? У этого слова много определений, и, если его не уточнить, то можно говорить что угодно с его употреблением, по сути не сказав ничего.
В контексте нашего разговора более всего подходит определение культуре, данной академиком А.В. Смирновым: “Культура — это способ осмысления реальности”.
В самом деле, что объединяет кроме прочего между собой представителей христианства, ислама и буддизма? То, каким образом они, независимо от приверженности тому или иному направлению собственной культуры, осмысливают реальность. Или, говоря на языке картины мира, по каким принципам они обеспечивают связность своих картин.
Христианская культура обеспечивает связность картины за счёт связности объектов (или субъектов), в неё включённых. В ситуации “Вася говорит Пете, Петя слушает, Петя понимает” в картине мира акцент на субъектах: Васе и Пете, которым приписывается предикаты “говорящий, слушающий, понимающий”.
Исламская культура обеспечивает связность картины за счёт связности процессов. В приведённом примере с Васей и Петей связность обеспечивается связностью трёх процессов: говорения, слушания и понимания. Субъектами в исламской картине являются именно процессы, а Вася и Петя — их предикатами. Любопытно же, правда?
Буддийская картина мира стоит особняком. Она не делает акцента ни на сущности, ни на процессе. Она схватывает всё пространство с Васей, Петей, процессами и временем, рассматривая это как онтологическую единицу.
Что это означает? Это означает, что и “христианин", и “мусульманин” и “буддист” (беру определения в кавычки, поскольку речь идёт не о религии, а о культуре, каждый из перечисленных может быть убеждённым атеистом, но в то же время принадлежать к одной из перечисленных культур) видят и ощущают одну и ту же реальность, но объясняют её принципиально иначе. Принципиально иначе не означает, что они смотрят в разные стороны. Это значит, что они используют принципиально отличную друг от друга логику осмысления реальности.
Значит ли это, что они живут в изолированных друг от друга культурных “пузырях”, как будто бы в параллельных вселенных? Не значит. Не только потому, что они обитают в одном и том же мире под названием планета Земля и принадлежат к одному и тому же виду homo sapience. Но потому, что если погрузиться в базовые понятия хорошего и плохого, разрешённого и запретного в каждой из этих культур, то мы обнаружим одно и то же. Запрещены убийство, воровство, предательство (прелюбодеяние — как наиболее вопиющая и очевидная его разновидность), алкоголь (и одурманивающие вещества). Любовь, не как чувство влечения, а как способ существования всеми тремя культурами ставится превыше всех добродетелей. Перечислять можно и дальше. Но кое что обязательно ещё надо упомянуть: это трансцендентность начала мира. Миром “правит” не понятный субъект, а нечто, что выходит за пределы всяческого человеческого понимания, но, в то же время, весь мир этому обязан существованием. У этого начала много имён: нирвана, Бог в концепции троицы у Христиан, Аллах с 99 именами у мусульман, а также множество других определений в философских и научных текстах каждой из культур с обязательной оговоркой, что как бы мы это не называли, это не является познаваемым человеком. Наука, которую любят ставить над культурой, но, по сути, являющейся плоть от плоти и кровь от крови христианства, ничуть этим не отличается. Вместо понятия Бога используется Закон природы (а также неопределимые наукой понятия пространства, времени и энергии). Мне можно возразить, что речь не про закон, а про их множество. Да, но и в религиозных (не говорят о более широких культурных) упомянутых картинах мира Бог, представляющийся единым, в осознании его сущности представляется большим множеством проявлений, которые коррелирует с научными природными законами.
Об этом можно продолжать и говорить долго, но такой разговор уведёт нас далеко в сторону от начатого. Главное, что важно отметить, что в этическом фундаменте, а этика это как раз тот культурный срез, на который возлагается ответственность за взаимодействие и взаимопонимание, культуры имеют больше общего, чем отличного. Что не мешает их представителям ломать копья на ровном месте.
Характерный пример из эпохи классического ислама. В то время в интеллектуальном исламском мире сосуществовало несколько интеллектуальных школ, каждая из которых принимала текст Корана как безусловный и непререкаемый авторитет. Одна из школ называлась “фаласифа”, то есть буквально “философы” — это школа, построенная на греческой философии, включая греческую же, то есть аристотелевскую логику. Но существовали и другие, которые рассуждали в духе традиционной арабской логики. И те, и другие, выводили нормы для повседневной жизни из текстов Корана. В Коране есть запрет на вино. Он там сформулирован предельно конкретно, там используется слово, означающее “переброженный виноградный сок”. Ни о пиве, ни о водке, не о любых других алкогольных напитках там ничего не сказано. И вот в разных школах по-разному выводился их запрет.
Фаласифа рассуждали классическим аристотелевских силлогизмом, что практически то же, как мы читаем данный текст. Рассуждение примерно такое: “Вино опьяняет и затуманивает разум. Водка и любой другой алкоголь тоже затуманивают разум. Это значит, что и вино, и любой другой алкогольный напиток находятся в одинаковом отношении с разумом, и, следовательно, они принадлежат к одному и тому же роду. Значит, алкоголь запрещён вообще”. Нетрудно заметить, что акцент ставится на сущностях: алкогольном напитке и разуме.
А вот мутазилиты рассуждали не так. “В упомянутом аяйте Корана речь идёт о процессе затуманивания разума. У процесса обязательно есть действующая сторона и претерпевающая. В Коране действующее (затуманивающее) есть вино, которое через процесс “затуманивания” связано с “затуманиванием”, как претерпевающим результатом. Далее есть затуманивание как действующее, которое связано с разумом, как претерпевающим, который “затуманивается”. То бишь речь идёт о цепочке двух процессов, связывающих вино и разум. Любой другой процесс, который так же связан с процессом затуманивая разума как процесс с вином в качестве действующего является сопряжённым с последним. Значит, всё, что является действующим для этих процессов так же запрещено, как и вино”. Как видим, фокус внимания ставится на процессе (связи между классами объектов). Никакого рода “алкоголь” в этом рассуждении толком не используется, не в нём дело.
Казалось бы: одно и то же. Но нет. Любопытно читать, какими словами называли друг друга учёные этих разных школ, комментируя выводы друг друга. Культура критики была на недосягаемой высоте в сравнении с сегодняшней, но от эпитета “осёл” не удержались. Каждому лагерю рассуждения противоположного казались вымороченным, изуверством над человеческим разумом. Хуже вина.
Тем не менее, спор этот был не из области взаимодействия. И те, и другие, одинаково воздерживались от потребления алкоголя. А также выполняли и другие нормы, предписанные исламским учением. Поэтому, несмотря на философские, языковые, национальные (включая расовые) различия, исламский мир того времени демонстрировал завидное единение, процветание и оказывал огромное влияние на соседние культуры, включая христианскую.
Теперь давайте абстрагируемся от частных примеров и попробуем это же объяснить иначе.
Существует некое сложное (в смысле универсальное) понятие об отношении человека с алкоголем. Оно общее для разных культур, и очень по разному в каждой из них объясняется. Но что важно: во-первых, объясняется и объясняется непротиворечиво, не разрушая целостность картины мира независимо от того, в правилах какой культуры оно сформировано. Во-вторых, эти разные объяснения, несмотря на их спорность с сложность для одной культуры относительно объяснения другой, ведут к полному взаимопониманию (то есть, как в случае запретом вина: как бы мы его не объясняли, а запрет-то общий). А что есть критерии взаимопонимания? Независимые, но согласованные действия исходя их собственных картин мира. И те, и другие, поощряют трезвость и порицают пьянство.
Но ведь как существует универсальное требование к поведению, так может же быть и универсальный же миф. Миф о трансцендентности начала — это же миф! Он не оспаривается, более того, он не может быть оспорен, ровно так же, как и не может быть строго доказан. Но это поистине глобальный миф. Существуют мифы и помельче, как упомянутый вначале миф о “хорошем человеке”, который не просто христианский, а, скорее, протестантский. Отчасти католический. Но вовсе не православный. И он, как видно, не обладает свойством универсальности. А вот если бы можно было выстроить архитектонику такого универсального мифотворчества (универсального для христианской, исламской и буддийской культур), то он бы проецировался в каждую из культур, конечно, по-разному, но обеспечивал бы согласованное взаимодействие. Другими словами, такой миф (и группа таких мифов) могут закрывать наиболее явные противоречия, на которых строятся операции когнитивных войн, и вместо разъединения обществ, работать наооборот на их объединение и общежитие.
Вообще говоря, это математическая задача из области функционального анализа. Христианская картина мира — это трёхмерное метрическое топологическое пространство. Исламская — это трёхмерное же топологическое пространство, элементами которого являются функции. Буддийская картина мира, по видимому, выходит за пределы трёх измерений, но тоже метрическое топологическое.
Значит, математически задача построения универсального мифа звучит так: построение метрического топологического пространства размерностью выше буддийского, христианского и исламского, элементы которого имели бы отображения на пространства всех трёх культур, и построение законов таковых отображений, не нарушающих нормы каждого из пространств (предложение наводит на ассоциации с М-теорией современной физики, впрочем, не будем уходить столь далеко в сторону).
Впрочем, эту задачу можно сформулировать и не на языке математики. Но математика хороша точностью описания моделей и, как следствие, относительно лёгким и явным выявлением ошибок и противоречий в выводах. Для её решения требуется диалог гуманитариев и математиков. Беда, конечно, с этим диалогом. Но если наши недруги в области развития концепции когнитивных войн эту беду преодолевают, то ничего не мешает преодолеть её и нам.
Это, собственно, и была краткая концепция построения универсального мифа, направленного на взаимодействие и взаимопонимания представителей различных культур и народов. Являющая в то же время антидотом к применяемым зловредным мифам, работающих в обратном направлении: разъединении и разрушении взаимопонимания. Её можно и нужно критиковать.
Одно из возражений приведённой концепции лежит на поверхности. Как мы можем видеть, люди ругаются и ссорятся обычно не вокруг каких-то глобальных вопросов, а вокруг всякой мелочи. Согласитесь, редко какой коллектив распался из-за мировоззренческих расхождений. Всё началось с какой-то как будто мелочи: кто-то почувствовал себя не по достоинству оценённым в сравнении с другим, затаил, накопил, выплеснул под соусом мнимых или действительных недостатков другого, собирая тем самым себе сторонников против противника и понеслась. Прикладная задача универсальных мифов же не в том, чтобы построить единую для всех картину мира (что утопия), а чтобы закрывать бреши в разных картинах мира, сохраняя инаковость картины мира каждого, и тем самым купировать разлад как можно раньше.
Но когда речь идёт о мелочах, как люди могут объединиться вокруг какой-то мелочи, если их картины мира в общем и целом сильно отличаются? Возможно ли это?
Возможно. Но ответ, конечно же, требует пояснения. И пояснение это лежит в решении проблемы договаривания людей между собой.