Фауна человеков (Часть 2)
Взаимодействие с иным
Одним из действенных методов общения с иным является уважение. Уважение от слова “важно”. Уважая собеседника, мы безоговорочно, по-умолчанию признаём важность его мнения.
Петя, не обладая качествами и способностями Васи, уважая Васю и его мнение, может его мнение принять, признавая за ним безусловный авторитет в частном вопросе. И тогда Петя с Васей могут с интересом и пользой друг для друга обсуждать картину Петрова-Водкина “Купание красного коня”, даже если Петя — дальтоник. Но человеческий мир сложнее. Не всегда Петя может довериться кому-то другому. У другого могут быть свои интересы.
Вот, допустим, у Пети где-то в глуши заболел гипертонией родственник. Проезжий врач дал ему три микстуры: красную, коричневую и зелёную. И объяснил, что красная давление повышает, зелёная — понижает, а коричневая — это слабительное на всякий случай. А Петя — дальтоник, для него все три микстуры коричневого цвета. У родственника (который тоже дальтоник) жутко подскочило давление, и Петя бежит за Васей. А Васи дома нет, Вася уехал на несколько дней в город. Тогда Петя идёт к другому соседу, Адольфу. Адольф смотрит на горбатый нос и грустные глаза больного, берёт красную микстуру и предлагает её Пете как зелёную. На утро на деревенском кладбище появляется ещё один погост.
Петя, вроде бы, всё сделал правильно. Он, не будучи способным сделать правильный выбор, обратился к соседу со всем к нему уважением, который этот выбор сделать мог бы. Сосед же сделал выбор исходя из своих представлений (потом, конечно, отравился в подвале, но это уже другая история, и Пете, и тем более его покойному родственнику, от этого никак не легче). Что мог ещё сделать Петя? Петя мог выбрать микстуру наобум. А мог вообще ничего не делать. Выжил бы родственник? Петя этого не знает, и уже никогда не узнает. Но Петя стоит перед печальным упрямым фактом: выбор, который он сделал на основе уважения (обратившись к соседу Адольфу) явился причиной смерти его родственника.
Пример жутковатый, но наглядный.
Словом, если бы уважение решало все казусы человеческих различий, то, глядишь, бы, жили бы совсем в другом дивном мире. Но нет. Потому что не решает.
Оставим дальтоника Петю с его родственниками и соседями в покое. Подумаем вот над чем.
Ведь наивно думать, что дилемма принципиального непонимания одних людей другими нова и современна. Человеческая природа не изменилась за последние тысячи лет. На протяжении тысяч лет появлялись и уходили в Лету многие, разные, очень сложные социально цивилизации. Не могло же человечество не обращать на это внимание. И не всегда же выбор был в пользу истребления инакового (что, конечно, вследствие современного образования может придти на ум в первую очередь).
Отчасти проблема решалась структуризацией общества. Общество, грубо говоря, делилось на группы себе подобных, за каждой из групп закреплялась своя общественная роль. Внутри групп царило взаимопонимание, а межгрупповое взаимодействие осуществлялось на уровне социальной коммуникации или посткоммуникации (см. разговор “От общения до бреда”).
Решение лежит, кажется, на поверхности, но есть одно но.
А каким образом на практике проводить такого рода группировку? По каким критериям человек попадал в одну группу, а не в другую? Что с ним происходило, если он по каким-то причинам не подходил? И кто решал: подходит или не подходит, кто были судьи?
Отчасти такая задача была решена в обществах Традиции (по Рене Генону) через кастовую систему. Внутри каждой касты были свои подкасты, переход из одной в другую регулировался сложной ритуальной системой обучения неофитов, их проверки и инициации. Но такого рода механизм обладал рядом недостатков, а именно:
• он был чрезвычайно сложен как в своём устройстве, так и в его администрировании;
• он обладал известной степенью косности, и медленно адаптировался к любого рода изменениям;
• отладка подобного механизма занимала века, и сопровождалась отнюдь не вегетарианскими конфликтами;
• наконец, не все вписывались в систему, и судьба их была печальна и беспросветна.
Словом, реализация унифицированного подхода имела уникальный случайный характер и требовала известной изоляции общества от внешних воздействий. Поэтому примеры удачной его реализации мы видим лишь в далёком прошлом. Да и то, сложно достоверно сказать: так ли оно было на самом деле, или с какими-то натяжками.
Попытки подобного механистического подхода предпринимались, предпринимаются и наверняка будут предприниматься с одним и тем же успехом. То есть неудачно, или на очень непродолжительное время, или для узкой группы лиц.
Это наводит на мысль, что решение проблемы взаимопонимания очень разных людей лежит не в плоскости структуры организации взаимодействия, а в его принципах. Что это могут быть за принципы?
Возьмём, скажем Библию. Ветхий Завет трогать не будем, возьмём Новый, Евангелие. Обращает на себя внимание, неоднократное сравнение людей с овцами.
Нет-нет. Речь не про быдло. Речь совсем о другом. Смотрим.
Например, известный сюжет, когда Иисус Христос исцелил в храме в субботу больного. Фарисеи возмутились (в субботу по Закону Моисея полагается воздерживаться от трудов). На что Христос задал им вопрос: если у пастуха в субботу от его стада отобьётся овца и свалится в колодец: грешно ли будет пастуху пойти и вызволить её оттуда? Фарисеи не нашли что на это ответить.
Это не единичный пример из Библии, но Новый Завет в наших рассуждениях нам ещё пригодится, поэтому мы выбрали его.
Овца — животное, которое приручено человеком в доисторические времена. Домашняя овца в дикой природе — не жилец. Люди об овцах заботятся: укрывают их от непогоды, защищают от хищников, кормят, поят, лечат. Человек для овцы — больше чем отец родной. Овца обязана ему всем своим благополучием да и просто существованием. Правда, за это приходится платить шерстью, молоком и иногда мясом. Но нормальный пастух никогда не будет издеваться над овцой. И убивать её тоже не будет без крайней на то необходимости: исключительно ради собственного пропитания. Получается такой круговорот: человек даёт овцам жизнь, овцы её возвращают ради его жизни, чтобы он мог сохранить жизнь другим овцам и так далее.
Мы утверждаем, что овца была выбрана Христом в качестве метафоры не для того, чтобы подчеркнуть разницу в иерархии между пастухом и стадом. А чтобы подчеркнуть принципиальную разницу между людьми, как между разными видами животного мира.
А какие главные заповеди Нового Завета? Их всего две (которые, кстати, присутствуют и в пятикнижии Моисея в Ветхом: одна в Исходе и другая в Левите). Первая: возлюби Господа своего. И вторая: возлюби ближнего своего.
А что такое, собственно, любовь? Не будем приводить цитаты из Библии, чтобы не фрустрировать незнакомого с ней читателя. Но отметим, что аналогичное приведённому ниже определение любви присутствует и в Коране, и в буддийских сутрах, и в индуистских ведах. Любовь — это прежде всего действие, сформированное намерением совершения блага объекту своей любви, как если бы ты сам был этим объектом. Вплоть до самопожертвования. Подчеркнём нюанс: не объект любви был бы тобой (то есть обладал всеми твоими качествам, как в совете: делай другому то, что желал бы самому себе), а ты — объектом.
Отношение пастуха к овцам с любовью, означает, что пастух заботится об овцах так, как бы он заботился о себе, если бы сам был овцой. Любовь предполагает эмпатию высшей пробы, максимальное её, эмпатии, воплощение. Отец любит детей не как себя, а так, как он хотел бы чтобы его любил его отец. И так далее.
При таком полном понимании любви заповеди Нового Завета приобретают совершенно иное звучание. Поскольку Господь — выше всякого понимания, бесконечно благ, добр, милостив, знающ т.д. и т.п., то деятельная любовь к Богу — это путь бесконечного самосовершенствования (а как ещё поставить себя на место Бога? Это невозможно, к этому можно только бесконечно стремиться). Мы бы это назвали путём бесконечного усложнения своей картины мира. И при этом: “возлюби ближнего своего”: какой бы ты ни был, твоё деятельное отношение к ближнему должно соответствовать его природе, насколько бы она не отличалась от твоей природы. Мы бы сказали: общайся с ним в границах его картины мира, не своей.
И в этом свете дидактическое сравнение в Библии людей с овцами имеет совершенно не тот характер, какой несёт либеральное сравнение народа с “быдлом”. А прямо скажем: противоположный.
Мы привели пример из Библии, как поведенческий кодекс иудео-христианских цивилизаций. Но заметим, что христианский “категорический императив” не уникален, он по сути присутствует во всех великих доктринах (и даже иудаизму, как мы заметили, он не чужд). И, конечно же, в реальности его применение требует известного духовного подвига. Его точно можно и нужно брать как ориентир в организации общения с другими, постольку, поскольку уж что-что, а проблему общения с другими отличными от себя, он решает на сто процентов. Как бы не были люди далеки друг от друга по своим способностям, уж насколько они бы не были разными животными, но уж всяко дистанция между ними меньше, чем между человеком и Богом, или даже чем между человеком и овцой (хотя последнее не точно).
То есть вместо механистического подхода провозглашается принцип эмпатии (и любви в высшем её проявлении) как принципа человеческого взаимодействия.
Но как практический повседневный совет он слишком жесток, не у всех хватит, к сожалению, на то сил. А то и способностей. Как ориентир личностного развития он идеален, но как инструкция… Западные исследования говорят, что эмпатией обладает не более 2% населения. Речь идёт, конечно, о западном населении, но всё же…
На практике
Во-первых, стоит признать, что люди разные ровно на столько и так, насколько и как мы подробно описали выше. Разные, очень, иногда совсем. Как разные животные.
Понятно, что эта точка зрения не слишком популярна. И понятно, почему. Образование с эпохи Просвещения твёрдо вбивает в нашу голову два мифа. Первый — это идея прогресса, что мир движется куда-то “вперёд”, а там впереди будет обязательно хорошо, главное, чтобы ни в коем случае не двигаться “назад”, где обязательно хуже, чем сейчас. Второй миф имеет гораздо более древнюю природу, но в общее образование попал также с эпохи Просвещения: что мир дуален. Добро-зло, чёрное-белое, обязательно что-то выше, а что-то ниже. То есть мир расположен между крайностями, у него есть полюса. И что надо стремиться к одному полюсу, максимально дистанцируясь от другого.
Друзья, в детстве нас всех крупно обманули. Это не так.
Между прочим, кто вдруг не читал Библии, для того новость: дьявол или сатана там упоминается столько раз, что пальцев на одной руке хватит перечесть. И ни разу не упоминаются как противопоставление Богу. Дихотомия добра и зла столь же далека от Христианства, сколь далека от него индийская концепция переселения душ. То есть борьба бога с дьяволом — это вовсе не библейский сюжет. И не исламский. Не иудейский и тем паче не буддийский. Корни этого сюжета лежат в первую очередь в шаманизме (как древнейшей и наиболее распространённой в мире формой верования), а во-вторую — в Митраизме: господствующей религии элит Римской империи на её закате (Митраизм уходит корнями в Зороастризм, а Зороастризм — в Маздеизм: всё это древняя иранская традиция). У Митраизма было популярное ответвление в духе раннего Христианства: Манихейство. Но не прижилось. А вот идея дихотомии прижилась очень хорошо, особенно в западноевропейской цивилизации и здравствует до сих пор. Настолько здравствует, что считается сама собой разумеющейся.
Упомянутые мифы в головах обывателей (и не только обывателей) имеют далеко идущие последствия. Так, невинная, по сути своей, констатация различия людей автоматически вырождается в концепцию социал-дарвинизма. Как остроумно подытожил её Дж. Оруэлл в “Скотном дворе”: “Все животные равны, но некоторые животные равнее”. Социал-дарвинизм ходит рука об руку с нацизмом, тот — с фашизмом и далее со всеми остановками до крематориев и подушек набитых женскими волосами. Почему так? Потому что раз мир иерархичен по своей природе (от зла до добра, от варварства до прогресса и далее везде), то и разница между людьми должна быть иерархична. То есть люди становятся не просто разными, а разных сортов: цивилизованные и варвары (идея, кстати, Римской империи времён расцвета Митраизма), прогрессивные и отсталые, умные и дураки, и т.п. И всегда одни обязательно лучше, а другие обязательно хуже. Это соображение, наложенное на миф прогресса диктует тех кто “хуже” гнобить в пользу тех кто “лучше”, иначе же, ясное дело, никак не попасть в светлое будущее.
Эта логическая цепочка складывается в голове автоматически. Так работают мифы, они для того и созданы, чтобы выводы формировались автоматически, без рассуждений (об этом был разговор “Формула благоденствия”).
Поэтому кроме того, что надо признать, что люди разные, и разница бывает кардинальной, во вторую очередь следует избавиться от двух мифов: мифа прогресса и мифа дуальности мира. Избавиться от них непросто, поскольку они прочно сидят в наших картинах мира. Но с мифами как с манипуляцией: признание их таковыми решает вопрос борьбы с ними на четыре пятых. Это-то самое сложное. Остально хоть и требует известного труда, но, как говорится, “дело техники”.
И последнее. Мы можем оказаться не просто с другими, но в среде других. Вроде нормальные кругом люди, а поговорить не с кем. И договориться ни с кем нет никакой возможности. Например, существуют и отлично себя чувствуют целые сообщества и организации, где всё взаимодействие построено строго на принципе посткоммуникации. То есть люди там взаимодействуют исключительно на уровне обмена эмоциями. В этих кругах здравый смысл, логика, не говоря уже про содержательное действительное общение просто не имеют смысла. И в такой ситуации у человека, попавшего в положение белой вороны, как у былинного богатыря, три пути.
Первый — это адаптироваться мимикрией под окружающих, принять их правила взаимодействия. Но это не всегда возможно, и ещё реже этого хочется. Второй — встать на путь любви — это путь действительно святого человека, что не каждому под силу. И, наконец, пойти путём медвежонка Умки.
В Московском зоопарке живёт белый медведь. Ему может быть очень одиноко среди чужих других зверей в отсутствии других белых медведей. И он очень бы хотел быть с ними, а не со слонами и жирафами. А где-то на севере живут другие белые медведи, гуляют по льдинам и лопают тюленей. И им нет никакого дела до их собрата в зоопарке. Хотя они, возможно, были бы совсем не прочь взять его себе в компанию, просто они о нём ничего не знают. А если узнают, то где зоопарк, а где их льдина, да и без того забот полон рот. Поэтому, если белому медведю хочется компании, поступать ему надо как медвежонку Умке, который отправился в далёкий и опасный путь искать свою маму. И ведь нашёл же!
Поэтому самый простой и деятельный совет: не фрустрировать от собственной инаковости, какая бы она ни была. Инаковость — это нормально. Фрустрацию заменить делом. Хотя бы делом поиска себе подобных. Не настолько уж мы уникальны. Ведь уникальность человеческой личности — это ещё один миф.
А параллельно — расширять, расширять, расширять свою картину мира. Чем больше чужих картин она сможет вместить, тем легче и больше взаимопонимания с окружающими. Если включить эмпатию.
P.S.
Если в процессе чтения вы подумали, что:
• сравнивая людей с животными, мы тем самым проявляем черты мизантропии;
• приводя метафору с овцами, мы подразумеваем быдло;
• утверждая, что люди разные так же, как разные животные, мы пестуем социал-дарвинизм в его самом вульгарном понимании;
• ссылка на библейские сюжеты и заповеди навела вас на подозрение авторов в мракобесии;
• наконец, приводя примеры мы ставим себя выше кого бы то ни было,
то вы не поняли доводов прасангиков на возражение саутрантиков. Или ошиблись, думая, что поняли.
Но это не страшно. Просто мы разные животные. Очень может быть, это значит, что вы лучше нас.