Рагнарёк: глобализация посредственности
Настала очередь лонгрида. А чтобы как-то вознаградить читателя за усилия по его прочтению, в конце будет вишенка.
Соль, если можно так сказать, глобализации — устранение конфликта культурных различий. Или культур.
Культурные конфликты самые свирепые и трудноразрешимые. Поскольку каждая сторона бьётся за сохранение собственных корней. Как пелось четверть века назад в популярной песне: “Чтобы стоять, я должен держаться корней” — то есть это война за право крепко стоять на земле, за выживание. А культурные различия порою столь глубоки, что примирение вокруг чего-то общего, без привнесения в жертву чего-то принципиально важного вместо посредственного — практически невозможно. Порой даже не потому, что противоречия действительно неустранимые, сколько по причине скрытности их сущности от обывателя. Обыватель чует, что правильно именно так, а не как у противника. Но объяснить почему уже не может. Молва об этом уже сто лет не говорит, а чтобы узреть корень самостоятельно, образования не хватает. Тупик.
Георг Гегель предложил свою знаменитую триаду: тезис — антитезис — синтез. Сторонники глобализма радостно её подхватили и предложили: а давайте работать над устранением различий методом синтеза! Найдём в двух противоположностях их объединяющее и осуществим синтез. И далее по гегельянской спирали. А синтез назовём глобализацией. Бинго!
Дьявол кроется в мелочах. Но, чёрт возьми, почему эти мелочи всегда выискиваются где-то на поверхности? Это всё равно, что искать каменный уголь, просеивая верхние слои почвы. Дьявол кроется в глубинах пород, ад — подземное царство, и оттого эти мелочи так не просто отыскать. Эти мелочи — глубоко под землёй. Поди до них докопайся. А докопался — ещё и найди.
Поговорка в сущности не про то, что для понимания проблемы надо скрупулёзно рассмотреть её со всех сторон, отметив каждую мельчайшую царапину на её поверхности, а про то, что проблему надо глубоко изучить, разобрав до основы основ. А изучив, не пытаться для простоты понимания её упрощать. Вместе с упрощением потеряются те самые детали, которые единственно важные для понимания.
В этом свете глобализаторы всех мастей смотрятся или наивными идиотами, или отборными подлецами. Под объединяющим общим они предлагают химеры (“общечеловеческие ценности”), наносной флёр (“технологический уклад”) или умозрительные концепты (“демократия”). Ни один из перечисленных столпов глобального проекта не выдерживает проверки примирением культурных конфликтов. “Общечеловеческое” оказывается у всех разное, технологии всех мастей воспринимаются не как общность, а как инструмент для победы над противником, а демократию трактует каждый в свою пользу. У нас сейчас на планете куда не плюнь — везде демократия. От Северной Кореи (с вождём) на одном полюсе до Великобритании (с монархом) на другом. Очень удобный костюм, как накидка от дождя: на все размеры и любую фигуру.
Пожалуй, если уж задаваться глобалистким проектом, вооружившись гегелевской триадой, то искать элементы культурного синтеза надо глубже. Идя не от частного к общему, а от общего — к частному. Вопрос только в какую сторону копать. Что является в многотысячелетней истории человечества характерным выражением его культуры? Её альфа и омегой?
В своё время большой шум подняла инициатива ввести в школьную программу “уроки религии”. Случилось это, дай Бог памяти, десять лет назад. Потом несколько раз поднимались остаточные волны, поменьше, да так всё и заглохло.
Общественное обсуждение не изобиловало глубиной и богатством мнений. Впрочем, чего ещё следовало ожидать, если в его основу закладывалось мнение родителей, то есть vox populi. А обыватель в вопросе религии — человек всегда тёмный, если не сказать невежественный. Не потому, что обыватель какой-то недоделанный, а потому, что религия — предмет сложный и для понимания требующий долгого скрупулёзного изучения. Не все могут себе его позволить.
Таким манером всё свелось, по большому счёту, к спору что лучше давать детям: основы православия, ислама, другой конфессии, или же объяснять детям превосходство материалистического взгляда на мир под соусом ложного выбора между техническим прогрессом и традиционным обрядом. Игроки постригли овец, собрали свой гешефт, народ получил какое-никакое зрелище, чиновники вооружились новыми показателями, штатом и отчётностью, на том всё и заглохло. В смысле началось. Детям что-то дают, но вяло, не всем, не обязательно, ровно настолько, насколько требуют чиновники от образования, чтобы закрыть свои отчёты. Словом, хорошая идея свелась к имитации деятельности ради демонстрации деятельности.
А идея без дураков хорошая. Но совсем не в том свете, в каком она обсуждалась. Поскольку обсуждалась она с какой угодно стороны кроме, собственно, образования. В итоге дискуссия велась к “обучению” (от слова “учить”) вместо “образования” (от слова “образовать”). В чём разница между обучением и образованием? Обучение вооружает человека знаниями. А образование — его меняет (апологеты образования предпочитают вместо слова “меняет” слово “создаёт”). Такой нюанс. Непонимание этого нюанса приводит к курьёзным последствиям: вместо образованных людей получаются “эрудированные идиоты” по Пятигорскому. Разница между образованным человеком и эрудированным идиотом не в количестве знаний, у второго их может быть и больше. Разница — в качестве их включения в картину мира. У образованного человека цельная картина мира независимо от количества открытых в ней вопросов. У эрудированного человека она фрагментарная, даже если на все вопросы даны ответы.
Уже почти двести лет существует и здравствует целая отрасль знаний: история религий (или религиоведение). Название не самое удачное, так как включает в себя строгий термин, задающий тем самым строгие рамки. А история, как таковая, с рамками не дружит. Загнанная в рамки история превращается в идеологию. Так история, загнанная в рамки религий, может превратиться и превращается в пространство состязания религиозных идеологий. А вот если рамки расширить, и сказать, скажем, “история веры и религиозных идей” (как назвал свой замечательный трёхтомник Мирча Элиаде), то открывается действительно богатая область для исследования и образования. Впрочем, устоявшееся название — это не препона для серьёзных исследователей. Они-то понимают. Это барьер для дилетантов, которые начиная с заголовка изучают совсем не то, что является действительным предметом отрасли. Как в анекдоте:
— Я слышал, ты купил новую книжку по сексологии, как она тебе?
— Чепуха полная, дремучая пошлятина.
— Да я её открываю, и первый же заголовок: “Введение”. Разве так можно?
Средне и выше-среднего образованный человек имеет самые дремучие представления об истории верований человечества. Он может, конечно, перечислить основные мировые религии: христианство, ислам, буддизм. Вспомнит про иудаизм и индуизм, хотя разница между последними очевидна далеко не всем обладателям диплома о высшем образовании. И даже может обозначить различия между ними. Кто чуть более образован вспомнит, что в каждой из перечисленных религий есть разные традиции. В христианстве: православие, католицизм, протестантизм и далее пучок поменьше. В исламе: сунниты и шииты; в буддизме: палийская, санскритская и дзен традиции. Кто-то ещё более образованный вспомнит про зороастризм, маздеизм, даосизм и так далее и так по порядку.
Важно, что религиоведение, независимо от глубины его изучения, изучается как детерминированный конструктор. Вот люди верили в один пантеон, у них был одна система ритуалов. А другие — в другой. А потом одни перестали верить в одно и начали верить в другое, там свои ритуалы. Вера и религия рассматривается как обособленный вид деятельности или аспект человеческой истории. Работает стереотип отделения церкви от государства. Богу — богово, кесарю — кесарево и т.п. Как будто всё человечество живёт в логике исторического материализма, когда как лишь какие-то чудики играются сбоку в свои религиозные культы.
Не сказать, что делается так безосновательно. Религиозные тексты и артефакты, действительно, являются продуктом не народного гения, а тонкой касты посвящённых специалистов: жрецов, брахманов, магов и т.п. Поражающая своей глубиной философия, выросшая из религии — тем более. Религиозный обыватель не то что в философии, он даже в ритуале собственной религии мало что понимает. Поэтому идея отделить религию от истории выглядит не только привлекательно, но даже имеет свою логику.
Сильные мира сего умело это используют для управления слабыми мира сего. Вера и религия изучаются как инструмент, а не как часть культуры. Но, предваряя упрёк в конспирологии подчеркну: используют, а не формируют.
Но штука в том, что вера (и религия) от истории и культуры неотделимы. Упомянутая каста посвящённых специалистов занималась вопросами веры не столько ради удовлетворения собственного любопытства, сколько в пользу и службу обществу. Они скрупулёзно выстраивали фундамент картины мира обывателя, который мог вынести, образно говоря, и жалкую лачугу крестьянина, и огромный дворец просвещённого аристократа. На самом-то деле служили они не обществу, а сохранению Мира и Вселенной, причём как в своих глазах, так и в глазах всего общества. Но, не будем зарываться на оценку их влияния на Мир и Вселенную, это вопрос дискуссионный. Но вот что они оказывали влияние, и влияние положительное на собственные общества — можно считать фактом. Общественная жизнь в самом обыденном её проявлении была неотделима от религиозных идей, которыми она была пропитана. Можно без преувеличения сказать, что весь быт был пропитан ритуальным смыслом бытия. И если смысл забылся, то значение его осталось. И выкорчевать его безболезненно, не затронув множество других волокон общественного бытия — задача не из лёгких.
Любое привычное действие, бытовой и не бытовой обычай, устоявшееся понятие, подсознательное понимание как надо и как наоборот не надо — всё имеет свои культурные корни и имеет своё отражение в вере и религиозных идеях не только настоящего, но и глубокого прошлого. И почти всегда разобраться в них, понять их, без разбора их глубоких корней, связей с другими верованиями и религиями, с которыми они имели соприкосновение и взаимодействие когда-то в прошлом — невозможно. Религиозные тексты и оформленные ритуалы — это малая часть на поверхности огромного колосса культуры общества, искусно оформленная штучными его представителями. Это не особый инструмент (даже если используется как инструмент) и не надстройка. Это — квинтэссенция культуры, ключ к её пониманию. Фундамент.
Таким образом, возвращаясь к глобализации и синтезу, синтезировать надо не культурные отличия на поверхности, и тем паче не игнорировать их в пользу наносных внешних признаков, собственно к культуре имеющих опосредованное отношение, а основы основ.
И не сказать, чтобы эти основы были закрытым или тайным знанием. Книги свободно продаются, люди у университетах по всему мира работают и публикуются, выступают с лекциями. Вопрос не в доступности этого знания, а лишь в готовности потратить время на его получение и изучение. Ну, и коли глобализм привлекает, то изучай, как говорится, матчасть. А потом уже приступай к синтезу. Что тоже штука нетривиальная, не конструктор собрать.
Идея синтеза не нова, и человечество придумало массу его методов. Как правило, синтетический метод условно делится на три стадии, что логично: чтобы синтезировать что-то, надо обозначить как минимум одну составляющую, другую и, собственно, их синтез. Лучшие умы человечества не раз подходили к этой проблеме и давали оригинальные и затейливые методы её решения (“триада” Гегеля только снаружи выглядит простой, а поди её копни — это сотни страниц зубодробительного текста). Но популярными не стали. Во-первых, сложно. Во-вторых, существует ограничение языка. Пытаясь быть понятым в объяснении сложных вещей, приходится наворачивать настолько сложные грамматические конструкции, что сам чёрт ногу сломит (и этот текст не исключение, хотя речь идёт не сказать чтобы о чём-то очень сложном).
Другое дело — музыка. Музыка — это своего рода язык. Музыкальная форма — законченное выражение, построенное по законам музыкальной грамматики. Как говорил Шостакович в воспоминаниях: “Я это всё сказал в своих симфониях. Надо их просто внимательно послушать”. И он в этом был предельно серьёзен.
Опять же музыка — это искусство, суть которого — в поисках синтеза. Музыкальные гении, осознанно или не очень, разрешая противоречия через свои музыкальные произведения тоже дошли до трёхчастный формы (соната, концерт, и т.п.). В них обязательно присутствует две антогоничные темы, которые разрешаются третьей. Но вершиной разрешения противоречий в музыке через синтез стала классическая четырёхчастная симфония, построенная почти по триаде Гегеля, но, в том-то и дело, что почти, потому что в ней существует важный, гениально важный четвёртый элемент. Классическая симфония построена по принципу: тезис — антитезис — анализ — синтез.
Правда, форма симфонии не так уж проста, она кроме прочего обладает ещё одной природной особенностью: фрактальностью. Каждая из её частей пишется также в сонатной/трёхчастной форме. Единство и борьба противоположностей присутствуют и в тезисе, и антитезисе, и в анализе, и синтезе. Но в логике нашего изложения углубляться в дебри нет необходимости. Здесь важен принципиальный момент: синтез предваряется анализом.
Ну и теперь, сказав о важном и главном, можно вернуться к самому началу. Про проект глобализации человечества и дьявольские детали.
Для осуществления проекта глобализации необходимо обеспечить синтез культур. Полноценный синтез культур если и возможен, то только через их глубокий анализ. Глубокий анализ культуры невозможен без изучения её истории и корней, то есть понимания связей между древними религиозными системами с текущей через все промежуточные с одной стороны; аналогичных связей между социально-общественными картинами с другой, и, наконец, горизонтальных связей с соседними культурами, с которыми анализируемая находилась во взаимодействии. То есть пространство анализа представляет собой не ось, и даже не плоскость, а как минимум связное трёхмерное пространство. И это — в строго упрощённой форме. Потому как это пространство является подпространством более общего: пространства связанных различных культур, которые оказывают друг на друга не только прямое влияние, но посредственное через другие культуры (иногда существенно разнесённые во времени).
То есть теоретически проблема глобализации, кажется, может иметь решение. Но практически не факт. Может оказаться, что её решение окажется ресурсно неподъёмным из-за обилия и сложности связей. Или, тем паче, будет сродни достижению жителем конечной сферической вселенной Пуанкаре её края. Напомню: Пуанкаре предложил занимательную модель конечной сферической вселенной, с одним важным её законом. Любой её обитатель, двигающийся от центра к краю, уменьшается пропорционально расстоянию между ним и центром. То есть, образно говоря, чем дальше он от центра и ближе к краю, тем меньше он сам и короче его шаги. И край вселенной для него в принципе недостижим. Таким образом фактически конечная вселенная будет практически бесконечной для её обитателей.
Видимо, ввиду сложности проблемы даже на уровне её описания, тем более решения, идеологи глобализации выбрали пусть Шарикова “взять и поделить”. А именно: возьмём разнообразные культуры, и сведём их к общему знаменателю. Общий знаменатель у всех культур определяется человеческой физиологией: любой человек хочет быть в иерархии повыше, иметь в партнёрах особь противоположного пола по-привлекательней (статусного самца или грудастую самку), и жить без тревог в изобилии. Другими словами — из каждого можно сделать потребителя. Ну а чтобы всё звучало не так приземлённо, на этот проволочный каркас одевается красочная мишура: права человека, экологическая повестка и далее по порядку, увязываясь простыми, но хитрыми манипуляциями массового сознания. Те культуры, на которые концепт не натягивается, объявляем отстающими и недоразвитыми вплоть до расчеловечивания (пример Бельгии и Конго в XX веке).
Другими словами, достигается не глобализация культуры, а глобализация посредственности. Такой вот невкусный торт с перцем и чесноком, съесть и закашляться, аж слёзы из глаз.
Выше говорилось о решении глобальной проблемы примирения культур. Но поскольку методы решения глобальной проблемы должны обладать признаком глобальности, они им и обладают. То есть применяются на всей шкале общественного бытия.
Посредственность — это лейтмотив сегодняшней жизни. Любая не то что проблема, а самая тривиальная задача, решается теми же самыми методами, то есть пренебрегая глубиной анализа. Популярный нынче призыв: “Не рефлексируйте!” В результате мы живём в чудесном мире красивых фасадов, за которыми зияющая пустота, заполненная виртуальной реальностью.
Ну представьте себе: поехали вы на выходные за покупками. Чтобы купить всего и сразу на неделю вперёд. Приезжаете на огромную парковку, с каждой стороны по гипермаркету: Ашан, Икея, Мега (или что там ещё). Тридцатиметровые фасады по триста метров длиной. Реклама, подсветка, неонка, вывеска в два этажа и большая стеклянная входная группа с дверью-вертушкой. Идёте вы через всю эту парковку, подходите к гигантской входной группе, заходите внутрь, а там ларёк из 90-х. Обшарпанный, стёкла закрыты ржавой крашеной решёткой, за крохотным оконцем для передачи денег-товара какой-то небритый хмырь.
Практически любое “образование” (от массового школьного до корпоративного) ограничивается детальным описанием фасада и глянцевым каталогом товаров с парой красочных буклетов. А за ними — ларьки, ларьки и ларьки.
По сему, думается мне, глобализация в её текущем исполнении обречена на провал. Человек — существо сложное со сложными потребностями, шире животных-физиологических, хотя и не без них. Если ему не давать их удовлетворять, он будет болеть и деградировать. Общество — ещё более сложный организм. Если его культуру кастрировать до колбасы и зрелищ, оно тоже будет болеть и деградировать. И у человека, и у общества, в силу инстинкта выживания, возникает сопротивление к насильной деградации. И если человек человека как-то ещё может перехитрить-принудить, то человек общество никогда. Общество обладает большей массой, инерцией и жизненным циклом. Любое меньшинство, угрожающее его существованию оно съест. А не съест, так понадкусывает, причинив, как говорят военные, “неприемлемый ущерб”.
Собственно, что-то в этом роде последние пару лет мы и наблюдаем. И очень интересно будет посмотреть за судьбоносной битвой на планете Земля: между горсткой обречённых гордецов, поставивших себя над природой и человечеством с одной стороны и собственно природой в лице общества с другой. То, что счёты будут сведены, сомнений мало. Но как они будут сведены?