Человек человечный
Вопрос настоящего разговора: что человека делает человеком?
Ответов на него множество, и ни один не является полностью удовлетворительным. Говорят об интеллекте, душе, способности оперировать абстракциями, наличии языка и так далее. И на каждый ответ найдётся подкованный скептик, который разъяснит, что ни одно из перечисляемых качеств не является исключительно человеческим. А коли оно не является таковым, то характеризовать им человека является ошибкой. Стало быть, человека человеком делает что-то иное.
Самые упёртые скептики говорят, что человек ничем не отличается от других животных чем-то таким особенным, чем бы одно животное не отличалось от другого. Просто это такой вид. Видов в фауне много разных, и один их них — это человек.
Это, пожалуй, единственное утверждение, которое сложно оспорить. Можно его “покусывать”, сомневаясь, так сказать, в гомогенности вида человеческого, рассуждая о существенных внутривидовых отличиях, как это, например, делали мы в предыдущем разговоре “Фауна человеков”. Но остроты вопроса ни этот ответ, ни его критика не снимает.
В самом деле, порою кому-то мы можем дать убийственную характеристику: “В нём нет ничего человеческого!”. “Как? — могут нам на это возразить, — Совсем ничего? А руки-ноги-голова, сердце, ум, талант, и Бог знает что ещё! Этого мало, чтобы ему называться человеком?” И на это возражение можно часто услышать ответ: “Совести у него нет!”.
Здесь, кажется, как говорится в детской игре “стало теплее”. Совесть… Ага…
А является ли совесть исключительно человеческим качеством? Многие собачники-кошатники-лошадники с этим не согласятся. Они вам будут горячо утверждать, что у их питомца совести будет поболе чем у иного представителя рода человеческого, и за яркими подтверждающими примерами у них дело не станет.
Но всегда их хочется спросить: друзья, а вы точно говорите о совести? Или о поведении, которое очень напоминает поведение человека, испытывающего муки совести? Возможно, причина такого поведения вашего питомца не в наличии у него совести, а в чём-то другом?
Известна забавная история, как один человек привёз домой в городскую квартиру из дальней поездки комодского варана. Комодский варан, кто не знает, это такой здоровый ящер чудовищного вида. До того чудовищного, что вместо чистого отвращения вызывает даже какую-то симпатию. Про таких говорят: уродлив до привлекательности. Варан поселился в ванной и лопал мясо, которым его хозяин исправно снабжал. Но настал момент, когда то ли мясо оказалось не то, то ли звёзды так сошлись, но варан своего хозяина укусил. Что такое укус варана каждый может составить представление, посмотрев на его раскрытую пасть — то ещё впечатление. Хозяин варана не растерялся, взял черенок от швабры и как следует избил питомца, чтобы тому впредь не повадно было кусать руку дающего. Залил рану зелёнкой, забинтовал и занялся своими делами. И вот он идёт к себе в кабинет — варан за ним. На кухню — ящер следом. В туалет — и тот туда же. И смотрит снизу вверх таким заискивающим взглядом. “Ага, — подумал мужик, — раскаялся! Будешь знать!”. Ночью ему (мужику) серьёзно поплохело, пришлось вызывать скорую. Причина недомогания скоро выяснилась: отравление трупным ядом.
Оказалось, что у комодских варанов такой метод охоты. Если они видят крупную дичь, которую не могут одолеть, то просто её кусают и ждут. Зубов у варана много, чисткой их он не занимается, а жрёт всякую падаль. На зубах скапливается трупный яд, который самому варану в таких количествах не опасен, но для жертвы его оказывается достаточно, чтобы последняя через несколько часов окочурилась. Поскольку жертва поначалу вполне себе бодра и весела и гуляет себе, где придётся, то варан ходит за ней и ждёт, когда ей поплохеет и можно будет спокойно, не торопясь и без лишних хлопот её сожрать.
Собаки, кошки и лошади, конечно, не хладнокровные ящеры. Но биологи, изучающие их поведение, нас расстраивают: каких-либо действительных проявлений совести они отметить не могут, а отмечают наоборот: очень сложные поведенческие комплексы, вырабатываемые совсем не глупыми животными с целью манипуляции человеком. Любителей очеловечивать животных вряд ли эта новость обрадует.
А вот что касается совести у человека, тут сложнее. Совсем исключить это качество из человеческой природы как уникальное и самостоятельное мало кто решается. А кто решается (разнообразен мир людей), те настолько скомпрометированы иными своими однобокими и поверхностными суждениями об устройстве мира вообще и человека в частности, что серьёзно к их утверждениям могут относиться лишь им подобные. Мало-мальски думающего и наблюдательного человека доводы об отсутствии совести, или приравнивании этого феномена к тем же поведенческим комплексам, которые мы можем наблюдать у животных, искренне убедить не могут.
Стало быть, есть рабочая гипотеза: совесть есть отличительное качество человека (или человечности, если мы выделяем из рода людского людей, в которых нет ничего человеческого).
А что такое совесть, кроме как отличительное качество? В чём это качество заключается, в чём его, собственно говоря, суть?
Ответы на эти вопросы есть. В разных культурах, на разных языках понятие совести так или иначе присутствует и определяется сильно по-разному. Если суммировать всё многообразие определений, то получится такое: “Совесть — это ощущение от взгляда на себя со стороны”. Но взгляда со стороны особенного рода.
Мы можем посмотреть на себя со стороны в зеркале. Кто-то может нас записать на видео (или заснять на фото), и просматривая его мы тоже увидим себя со стороны. Кто-то может поделиться с нами произведённым нами же на него впечатлением. Но к совести это не имеет никакого отношения. Мы можем быть сильно не рады увиденному, и даже испытывать чувство стыда. Но стыд — это не совсем совесть. Такого рода наблюдение — это взгляд со стороны или своими глазами, или глазами другого человека. А вот совесть — это чувство не человеческого взгляда.
Как это, не человеческого? А чьего?
Отвечаем: кого-то абсолютно объективного. Говоря языком философии, совесть — это чувство созерцания объективированного себя.
Можно ли “включить” такой режим зрения? Можно. Он включается либо спонтанно (вследствие чего мы, собственно, и испытываем “муки совести”) или сознательно, посредством некоторых медитативных практик. Особенность этого взгляда состоит в том, что он лишён какой-либо субъективности. Но при всём при этом — это наш взгляд.
Вот тут мы вступаем как будто бы в противоречие. Взгляд наш, но при этом не субъективный, а объективный. Как такое может быть?
Мы бы ответили так: это взгляд с той позиции себя, которая и отличает нас от всего животного мира как человеков. Когда мы смотрим, слышим и всячески воспринимаем что-либо органами чувств (в том числе умом), мы получаем субъективное восприятие. Это восприятие нашей телесной природы. Когда мы говорим о телесности, мы имеем в виду не только то тело, которое могут изучать анатомы. Границы тела мы берём шире: это в том числе те неосязаемые, но поддающиеся ощущениям его части, которые выходят за рамки собственно плоти. То есть вся эзотерика и метафизика, с которой умеет работать “нетрадиционная" медицина, шаманы, медиумы и другая такого рода публика — это всего лишь тело. Но есть у человека способность, которой нет у человека-животного, занять другую позицию — вне тела.
Интересное, между прочим, дело. Взгляд подобного рода присущ любой культуре и любому роду человеческой деятельности. Кроме, пожалуй, науки. Наука самостоятельно и осознанно отрезала себя от возможности такого взгляда, привязав себя навечно к эмпирически проверяемым, то есть чувственно воспринимаемым и независимо от воспринимающего фиксируемым фактам. Не поэтому ли бытует мнение, что “настоящий учёный” находится за пределами добра, зла и морали вообще? Поэтому. Однако, многие большие настоящие учёные вряд ли с этим согласятся. В отличии от научных работников. Но это, к слову, как закладка на будущее. Продолжим.
Развитие осознанной способности объективного взгляда на себя со стороны называется духовным ростом.
А вот как назвать ту “субстанцию”, которая нам присуща, и которая позволяет осуществить такой взгляд — это дело десятое. Дух, сознание, амальгама, тончайший ум — в разных традициях названия разные, но суть одна. И чувство, которое вызывается в теле таким взглядом — это и есть совесть.
Здесь мы входим в противоречие с известным и замечательным буддологом XX века Александром Пятигорским. Александр Моисеевич изучал феномен буддийской медитации, как по письменным оригинальным источникам, так и на живых примерах. И сделал вывод: буддийский йог, находящийся уже на первых ступенях медитативного состояния (дхьяны) уже, по его словам, не вполне человек. И, можно сказать, совсем не человек. Более того, он сделал вывод, что практикующие йоги претерпевают необратимые изменения личности, приобретают свойство как будто иного человеческого вида. Пятигорский назвал этот вид Homo meditatus, “человек медитирующий”.
Здесь мы позволим себе не согласиться. Да, действительно, изменения, как говорится, на лицо. Но является ли это свидетельством расчеловечивание? Может быть, наоборот, очеловечивания?
Александр Моисеевич, как можно судить, был большой жизнелюб. Он не только любил жизнь во всех её проявлениях, но имел к ней известный вкус. И, по его собственному признанию, был далёк от медитативных практик. Действительно, в состоянии оговоренного нами взгляда на себя со стороны человек лишается (или освобождается от) таких присущих его природе качеств как страсти и эмоции. Страсти же и эмоции не только являются причиной страданий (с чем, кажется, никто не спорит), но в то же время являются необходимой питательной средой для творчества, искусства, проявления таланта. И, становясь на позицию Пятигорского, на которой все перечисленные проявления природы человеческой являются неотъемлемой и характерной для человечности частью, действительно можно говорить о своего рода “расчеловечивании”.
Во-первых, почему надо считать, что человек — это “или-или”. Или обуянное страстями эмоциональное существо, или бесстрастный homo meditatus? Человек тем и уникален, что способен совмещать в себе и то, и другое.
А во-вторых, сложно не отметить тот факт, что люди, достигшие известной степени духовного роста, значительно более остальных способны к любви (о любви, как действии, мы говорили в предыдущих разговорах, повторятся не будем). И есть веские основания думать, что совесть и любовь идут рука об руку. Или, рассуждая дальше, можно сказать: способность объективного взгляда на себя со стороны является необходимым условием для способности любить. А что такое человек без любви, как уникальное, замечательное, интереснейшее и так далее, но всего лишь животное?
Не обязательно, чтобы любить, надо быть практикующим йогом. Как мы уже сказали, йог отличается от обывателя лишь тем, что способен осознанно выходить в состояние объективного созерцания себя (и не только себя), когда как обыватель отличается от него лишь тем, что может это делать лишь спонтанно.
Способность к медитативным практикам поэтому следует рассматривать не как уход от человечности, но как, наоборот, позитивное движение к полноте человечности. Критерием этой полноты является любовь к ближнему. Отличительным признаком — совесть. Поэтому возьмём на себя смелость предложить формулу: Homo sapience + Homo meditatus = Homo homanum (человек человечный).
Так, кажется, с человечностью мы разобрались. Но раз так, то есть разобрались и разобрались именно таким образом, то необходимо кое-что сказать ещё кое о чём. Кое-что очень и очень важное.
Кто такой обыватель? Ну, это обыкновенный, усреднённый, нормальный человек.
И сложно удержаться от соблазна разложить весь род человеческий по гауссиане и поделить на калик перехожих, обывателей и белую кость, гордо несущую знамя нравственности, человечности и любви. Потом, конечно же, причислить себя к последним и свысока наблюдать за всеми остальными.
Нет, друзья, так не бывает, так не получается.
Человек — существо не только сложное и многогранное, но ещё и динамичное. Человек в статике — это безжизненная статуя. А живой его переменчивости может позавидовать иной хамелеон. Нелюбимый и обожаемый многими Фёдор Михайлович Достоевский ярко описывал это человеческое свойство в героях своих романов. Человек может достигать необыкновенных духовных высот и уже завтра падать ниже нижнего. Более того, он может быть как двуликий Янус одновременно проявлять и те, и иные качества. Линейные характеристики тут не работают, как и формальная классификация. Здесь нужно что-то посложнее.
Правда в том, что любой, самый что ни на есть одухотворённый представитель рода человеческого является в то же время самым заурядным обывателем. И любой обыватель может совмещать в себе заоблачные высоты духовного проявления. Обывательство — это не характеристика, и не клеймо. Это — неизменно присущее человеку качество. Человек может с ним бороться, изживать его из себя, задвигать в дальние уголки сознания, но избавиться от него окончательно он не в состоянии. И нет-нет, а в какие-то минуты он, смотри-ка, никогда никто бы не подумал, а вот на тебе! — рафинированный обыватель!
И об этом, если мы хотим быть действительно Homo homanum, а не простыми представителями рода Homo sapience, помнить надо ежечасно. И отражать.
Вот на этом на сегодня всё. Всем человечности и до следующего разговора.