Мудрость печали
Аристотель начал свою «Метафизику» с фразы, ставшей крылатой: «Все люди от природы стремятся к знанию». Читатели, воспользовавшись его же правилами вывода, продолжили мысль: стремление к знанию суть познание, за результат познания полагается истина, следовательно, все люди стремятся к истине.
Другое дело, что с Аристотелем можно не соглашаться. Не все люди от природы стремятся к знанию. По меньшей мере, может быть, от природы они и стремились когда-то, научились же они в конце концов говорить и вести себя в обществе худо-бедно прилично. Но потом они что-то со своей природой сделали такое, от чего она их тащит к чему угодно кроме знания. К безусловному удовольствию, например. Хотя я вот думаю, что ни к чему они не стремились, а их просто заставляли. А как перестали заставлять, то и стремиться они перестали.
Но не будем спорить с Аристотелем, возьмём и заменим в его фразе слово «все» на слово «некоторые», уберём дискуссионное «от природы» (что за «природа», и что под ней подразумевается?) и дополним вероятным следствием. У нас получится: «Некоторые люди стремятся к знанию и заняты поиском истины». С этим, кажется, невозможно спорить. Много таких людей, или мало, но они определённо есть, и мы их знаем. Это факт.
Хорошо искать истину интровертам и мизантропам. Потому что не надо ни с кем разговаривать и даже мысли не появляется приложить полученное знание кому-то в помощь.
А вот если искатель человек общительный и людей любит, то ждут его разнообразные ловушки, попадание в которые чревато неприятностями. Главные из ловушек — это иллюзии, что обладание истины расширяет круг общения, и что донесение истины до ближнего чем-то ему поможет.
Я бы на месте человека, который хочет людям сделать жизнь легче, избавить их по возможности от горестей и страданий, да и вообще привнести в мир «доброе вечное», даже от мысли «донести до людей истину» держался бы подальше, не говоря уж о попытках её доносить.
Во-первых, вряд ли оценят: попробуйте посоветовать комплексующему от лишнего веса меньше жрать и больше двигаться. Хотя если меньше жрать и больше двигаться, то похудеешь непременно. Суровая, кондовая, прописная истина, которой в глазах тех, кто в ней так нуждается — грош цена.
Во-вторых, не поймут. Причём чем истина глубже и универсальнее, тем меньше людей будет способно её понять. Знаете, почему мы не знаем человека, который познал абсолютную истину? Не потому, что такого человека нет. А потому, что если он такой есть, то мы об этом можем узнать, только услышав от него эту абсолютную истину и признав её за таковую. А как мы признаем абсолютную истину, если не знаем её? Уверить можем, признать — нет. Поэтому есть такой человек, или нет его — всё едино. Для нас, не прильнувших к источнику абсолютных знания и мудрости и не напившихся из него, отсутствие познавшего абсолютную истину равносильно его наличию.
Это плохая новость для тех, кто на пути истины ожидает богатого и широкого общения. Чем глубже познанные истины, тем уже круг, с кем можно ими поделиться без риска получить в ответ холодное непонимание или чего похуже.
«И предал я моё сердце тому, чтобы познать мудрость и познать безумие и глупость: узнал, что и это — томление духа; потому что во мной мудрости много печали; и кто умножает знания, умножает скорбь» (Еккл. 1:17-18).
Екклесиаст совершенно прав. И с этим непросто смириться. Но мы с ним поспорим. Не с целью опровергнуть, но с целью найти в многой мудрости много радости, чтобы не перековываться в интроверта и мизантропа и не отказываться от поиска истин. А для этого попробуем разобраться, что же такое истина и что за путь к ней.
Для начала важно понять, что любая истина — проста. Сложность утверждения подразумевает внутреннее многообразие, организованное в систему, а значит, сама по себе определяет структурные ограничения описываемого явления. Истина тем и истина, что является универсальным объяснением для бесконечного многообразия. Поэтому она не может не быть простой. Чем истина глубже — тем шире охватывает спектр объясняемых ей явлений и тем проще в объяснении. Если есть абсолютная истина, которая объясняет всё, сразу и навсегда, то она должна быть проста предельно. Как сакральный звук «оум» в индуистской традиции (между прочим, в этой традиции он ей и является).
Но простота эта лукавая, потому что совсем другое дело — её понимание. А сложность понимания истины обратно пропорциональна её глубине, или, что то же, универсальности. То есть чем истина глубже, тем сложнее для понимания. Непонятая истина звучит просто и непонятно.
За примерами далеко ходить не надо, достаточно школьной программы. Только дочитайте до конца, не пугайтесь сразу, речь ведь идёт о примере сложности как-никак.
Например, самая известная формула Эйнштейна E=mc2 (кто её не знает? — её знают все). На сегодня это одна из фундаментальных истин физической реальности. Буквально она говорит, что полная энергия покоящегося тела (любого тела!) равна произведению его массы на квадрат скорости света в вакууме (для движущегося тела формула чуть сложнее, туда надо ещё добавить значение импульса, но квадратные корни в тексте рисовать неудобно, поэтому ограничимся в примере покоем). Для человека, совсем незнакомого с физикой, это просто бессмысленная фраза. Для человека, знакомого с физикой на уровне школьной программы (которая уже требует известных трудов по её усвоению и пониманию) — это очень странная штука. А тот, кто разбирается в специальной теории относительности — это как дважды два. Давайте посмотрим, как растёт сложность истин от бытового здравого смысла до глубокого понимания природы вещей.
Вот мы берём дубовое полено массой 5 кг. Здравый смысл нам говорит, что это серьёзная штука. Тяжёлая достаточно, чтобы ей можно было натворить разных бед, и горит жарко. Обладает ли полено энергией? По здравому смыслу ещё как: давайте его уроним! (только не на ногу). Если под ним на полу окажется что-то хрупкое, например, фаянсовая чашка, то чашка в дребезги. А если чашка будет не фаянсовая, а железная, то может быть всё обойдётся простым шумом. Но если поднять полено повыше, и снова уронить на железную чашку, то и этой чашке придётся не сладко. Чем выше забраться, тем больнее падать, это понятно. Это очень простая для понимания истина. Но очень неглубокая. Зная её и понимая, мы ничего не понимает ни о том, что же это такое «энергия», кроме как способности оказания явного воздействия при взаимодействии, ни сколько этой энергии в каких случаях оказывается. С какой высоты его можно уронить на ногу без серьёзных последствий? Сколько надо дров для отапливания дома? Бытовая истина ничего нам об этом не говорит, надо проводить опыты. А истина хороша тем, что даёт нам достоверное знание, не требующее проверки опытом.
Чтобы ответить на уточняющие вопросы о полене без драматических опытных изысканий, истину надо углубить. Для ответа на простые вопросы будет достаточно изучения школьной физики. Из которой мы узнаем, что покоящееся полено обладает потенциальной энергией, равной произведению его массы, высоты центра тяжести над поверхностью и ускорения свободного падения g (E=mgh). А также из того же школьного курса мы знаем, что в процессе падения потенциальная энергия уменьшается вместе с высотой, но разница переходит в энергию кинетическую, равную половине произведения массы на приобретённую скорость в квадрате (E=mv2/2). То есть для любого тела мы можем описать его полную энергию как сумму потенциальной и кинетической, то есть E=m(gh+v2/2) (массу как общий множитель мы вынесли за скобки).
Понимая, что скорость света невообразимо больше любой скорости полена, которую мы способны ему придать через свободное падение, мы понимаем, что c2 гораздо-гораздо больше, чем (gh+v2/2) любого физического объекта в разумно представимых условиях. В наших условиях пусть полено покоится на высоте в один метр, и его полная механическая энергия равна 49 Дж. А по формуле Эйнштейна величина получается порядка 44 937 759 000 000 Дж. Выходит, формула Эйнштейна — это либо чушь, либо справедлива для каких-то особенных условий? Нет, она универсальна для любых условий покоящегося тела. Гм.
Что говорит учебник школьной физики? А! Он говорит о полной механической(!) энергии. А Эйнштейн говорит о полной без эпитетов. Значит, про какую-то энергию мы забыли.
Здравый смысл и опыт нам свидетельствуют, что от полена можно получить другую энергию, если его поджечь. Тут речь пойдёт уже о энергии химической. Которую в физике определяют через удельную теплоту сгорания. Которая равна отношению выделяемой при сгорании теплоты (получаемой от сгорания тепловой энергии) к массе (q=Q/m). Удельная теплота рассчитывается экспериментально. Для дуба она находится в диапазоне от 1538 (очень влажная, но способная гореть древесина) до 2429 (совершенно сухая) кДж/кг. То есть очень и очень сухое наше пятикилограммовое дубовое полено обладает химической энергией в 12 145 000 Дж. В сравнении с механической, величина такая, что потенциальной и кинетической энергией полена можно пренебречь. Но и это почти в три миллиона семьсот тысяч раз меньше, чем полная энергия по Эйнштейну! Что ещё такого можно сделать с поленом, чтобы получить столько энергии?
А, думаем мы дальше. Вот держу я у себя дома в руке полено. Но если бы я его взял с мороза, холодными руками, то оно бы мне показалось тёплым. Значит, в нём есть какая-то ещё тепловая энергия? Есть. Тепловая энергия нашего полена зависит от его теплоёмкости, массы и температуры по формуле Q=mC(T2-T1), где m — масса, C — коэффициент теплоёмкости (справочная опытно выявляемая величина), T2 и T1 — гранитные значения температуры. Масса у нас 5 кг, С=1,55 кДж/кг*градус, а разницу температур мы возьмём между абсолютным нулём (мы же хотим всю возможную энергию посчитать) и комнатной в 20 градусов, то есть 293 градуса. Итого тепловая энергия нашего полена равна 2 270 000 Дж.
Как мы ни крутим, никаких значений хотя бы близких к значению, полученному через E=mc2 у нас никак не получается. Это мы ещё не задались вопросом о том, как эти виды энергии друг к другу относятся. Можно их просто складывать, или какая-то является частью другой, а если да, то при каких условиях и т.п. Мы также не углублялись в понимание каждого вида энергии. Что такое Джоуль? Какова его природа? Почему в приведённых формулах величины соотносятся так, а не иначе (а понимание формулы означат не то, что мы её выучили и умеем ей пользоваться, а то, что мы её можем вывести самостоятельно из понимания общей природы вещей). Мы ещё не все виды энергии из школьного курса перечислили, но уже понятно, что, во-первых, бытовое понимание нас очень сильно ограничивает в понимании мира. Во-вторых, что чем больше мы углубляем наше понимание (хотя бы на школьный курс средней школы, который предполагается доступен к освоению человеку средних нормальных способностей за 5 лет обучения), то, несмотря на постижение более глубоких истин, сталкиваемся с большим количеством вопросов и большими сложностями в объяснении ответов на них, и, следовательно, тем меньшему кругу лиц они понятны. И даже при довольно серьёзном понимании природы вещей, включающих в себя механику, термодинамику, электростатику и другие разделы классической физики (полное понимание который выходит за пределы школьной программы и требует ещё минимум пару лет напряжённого изучения математики и физики) до понимания E=mc2 нам ещё далеко (страшно сказать, но для действительного понимания формулы Эйнштейна необходимо уметь представлять себе четырехмерное пространство-время Минковского). И это ещё без гравитации! Хотя уже в механике Ньютона появляется гравитационная постоянная, а формула Эйнштейна с учётом гравитации принимает совсем другой вид, тоже линейный и несложный, но гораздо более сложный в объяснении, чем без неё.
И при всём этом, формула Эйнштейна в рамках известного нам о мире — это наиболее полная и глубокая истина о величине энергии покоящегося тела. Формула очень простая, в ней, по сути, одна константа (скорость света в вакууме постоянна) и масса, которую не сложно измерить. Но понять её — гораздо сложнее, чем разобраться в школьной физике, которая, как мы только что увидели, тоже не очень-то и проста. Которая тоже истинна, но в «классических» условиях, когда скорости в сравнении скорости света малы, а расстояния в сравнении с космическими ничтожны. Формулы релятивистской механики дают более точные результаты и при малых скоростях-расстояниях, но разница настолько незначительная в условиях привычного нам мира, что для её обнаружения требуется аппаратура, изготовление которой, включая все её составные части, требует понимания совсем не классической физики.
Спасибо всем, кто не бросил читать. Пример закончен. Перейдём к выводам.
Сложно физику-теоретику разговаривать со школьным учителем физики на привычном языке фундаментальной физики. Просто никак. Он и не говорит. А уж как тяжело школьному физику говорить на языке классической физики с теми, кто эту физику не знает… Приходится изрядно несколько лет потрудиться в объяснении, чтобы это стало возможно с меньшинством обучаемых (физику, что не говори, даже школьную, понимает малая часть обладателей аттестата полного среднего образования).
Бессмысленно транслировать истину людям, которая выше уровня их понимания. Она им ничего не даст.
Может быть, если истину искать не в физике, а в какой-нибудь другой области, то ситуация не будет такой печальной, и наша формула грустной зависимости сложности понимания от глубины не работает?
Увы, работает. Любой, кто поставит себе задачу докопаться до истины во что бы то ни стало, хотя бы в меру своих сил, и не будет лениться задавать на полученные на пути ответы всё новые и новые вопросы, пройдёт известный тернистый (и уникально-личный) к ней путь. Пункт назначения (конкретная истина) — один для всех, но у каждого он складывается из уникального персонального прожитого и осознанного опыта. Однако у всех путей к истине, несмотря на уникальность каждого, есть общие черты кроме пункта назначения. Всех ждут на этих путях одни и те же виражи.
Сначала — энтузиазм, начал что-то понимать. Потом грустный труд: ничего непонятно. Потом радость открытия. Потом внезапное осознание того, что открыл велосипед (кто-то умный об этом уже где-то написал). Стоять на одной доске с великими приятно, это воодушевляет и придаёт сил для дальнейшей работы. Далее последует череда велосипедных открытий, правда, каждое будет всё более глубоким, и изобретателей таких велосипедов будет всё меньше, но зато и изобретатели такие, что будь здоров. И, наконец, окажется, что наш искатель истины оказался в узком кругу умников, с которыми можно хоть как-то поговорить на одном языке. Причём большая часть известных ему умников уже давно умерла, часть доступна только через их книги, а для другой большой части он ещё не дорос, и разговаривать им с ним не о чем. И чем дальше он будет тянуться к их кругу (и дальше за их круг), тем в большем одиночестве в своём понимании он будет оказываться.
Давайте будем честны. Одиночество мало кому по-настоящему нравится. Те, кто любит одиночество, любят его от пресыщения взаимодействия с другими людьми. Но посади их на необитаемый остров или в одиночную камеру, вряд ли будут счастливы.
Вот мы разобрались, что путь к истине тернист, сложен и как будто бы замкнут на ищущего. А нельзя ли этот путь как-то спрямить? И чтобы мимо ловушек? Чтобы и поговорить, и помочь?
И знаете, на первый взгляд кажется, что можно.
Вот, например, одна из самых глубоких истин: «Всё возможное реально». Причём «реально» именно в том смысле, что имеет место быть здесь и сейчас, а не где-то и когда-то в прошлом или будущем. Чтобы эта фраза стала действительно истиной, а не словоблудием, западной науке потребовалось более 300 лет напряжённого развития (если отсчитывать от Фрэнсиса Бэкона). И только немногим менее 100 лет назад, с окончательным оформлением квантовой теории (квантовой механики), эта фраза стала иллюстрировать глубокий реальный факт в основе реальности. Надо сказать, что даже не все профессиональные физики этот факт понимают, но не принимать его они не могут, потому что он очень хорошо работает на практике, включая конкретные технические изобретения. Ну, например, экран, с которого вы это читаете.
С другой стороны, кто-то это наверняка слышал в контексте восточных учений. И, может быть, другие учения, чуждые нашей культуре, спрямляют путь до известных глубоких истин? Там-то не учили квантовую физику. И физику вообще. И без формул, без науки как-то же додумались до того же. Может быть, какие-то простые истины чуждых нам учений дают какое-то «дополнительное зрение», которое позволяет срезать углы на пути к истинам потрясающей глубины (это, кстати, типовая приманка для потенциальных сектантов)?
Здравому смыслу это как будто не противоречит. Вот перед вами такой простой объект для изучения как камень. Лежит он где-нибудь на берегу Красного моря. Отличается он от камня на берегу Баренцева тем, что о него можно обжечься. Чтобы понимать, что камень горячий, мы можем или понять это через опыт (обжёгшись), или изучив школьный курс классической термодинамики. Вот солнце, вот оно так-то греет. Вот камень с его теплопроводностью и тёмным цветом. Понимая физические законы, можно наверняка догадаться о его высокой температуре, не прикасаясь к нему (и вместо того, чтобы случайно обжигаться, специально пожарить на нём яичницу). Но есть другой способ: посмотреть на него через тепловизор. То есть в инфракрасном излучении. И там его температура будет очевидна видна точно так же, как без тепловизора мы видим, что он тёмно-коричневый.
Возможно, разные учения, это как разные фильтры при взгляде на камень?
Мысль хороша и имеет под собой известные основания. Действительно, мы живём и воспитываемся в лоне определённой культуры, которая имеет свою собственную, ей присущую систему понимания реальности. Эту систему можно назвать логикой (в широком смысле этого слова, так как, собственно говоря, логика культуры может включать в себя много разных логик). Логику культуры можно представить себя как сетку с узором, набрасываемую на реальность, и по изгибам нитей сети мы судим о последней. Конечно, большая часть реальности оказывается между нитями, но заостряя свою логику, то есть увеличивая плотность плетения нити, мы можем составить довольно адекватное представление о мире. А логика другой культуры — это сеть другого плетения и другого узора. Её нити покрывают другие аспекты реальности. Иногда и неизбежно перекрывают нити логики первой культуры, но во многом нет. И, чтобы понять какой-то частный аспект, в другой сети может не понадобится уменьшать ячейки. Каждая культура имеет перед любой другой свои преимущества в понимании мира и свои недостатки. И, вооружившись разными логиками разных культур, мы сможем что-то видеть вдруг и сразу, просто «сменив оптику», когда как пользуясь одной логикой одной культуры, нам придётся делать долгие и сложные умозаключения.
И это действительно так, если мы рассматриваем реальность одной и той же глубины понимания.
А что означает «глубина»? Выше, в примере с поленом, мы углублялись от бытового представления его энергии через классическое к релятивистскому. Мы видели возрастающую сложность понимания? Да, но с одновременным упрощением постулатов. С точки зрения бытового — релятивистская картина безумно сложная в понимании. Но с точки зрения физика теоретика, релятивистская картина позволяет чётко, кратко и просто объяснить такие явления, которые на бытовом языке будут занимать тома, и ещё к каждому тому надо будет приставить надсмотрщика-преподавателя, который бы проверял, что текст понимается ровно так, как его надо понимать. Да и на бытовом языке описать релятивистскую механику — это очень нетривиальная задача. Мало кто справляется. И ведь штука-то вся в том, что независимо от «глубины» культурная логика (сетка с узором) используется одна и та же.
Хотя «глубина» — это негодная метафора. Почему «глубоко», почему не «высоко»?
Наоборот, бытовое понимание находится глубже, чем какое бы то ни было, оно оперирует ощущениями, памятью и простейшими обобщениями. Оно касается непосредственно ощущаемой структуры реальности. Полено — конкретно, падение — наглядно, разбитая чашка — действительная досада, а огонь — натурально согревает. Другое полено будет по-другому падать, бить другую чашку (или отобьёт палец на ноге), будет по-другому гореть. Каждая ситуация уникальна и рассматривается сама по себе.
Другое дело, когда мы поднимаемся на уровень абстракции. Полено — уже объект, изменяемый в абстрактных килограммах (где вы видели, щупали, нюхали, слышали или пробовали на вкус килограммы?). Описание мира уже не на уровне ощущений, а на уровне интеллектуальных конструкций (терминов, связанных в математические формулы). На этом уровне абстракции мы можем понять любые тела, любой формы в любых условиях. Разве глубина такое позволяет? Скорее, мы поднялись на некий уровень понимания, и с него обозреваем широкий ландшафт реальности одномоментно и сразу. Мы нарисовали карту этого ландшафта, написанную на языке физических законов и математических закономерностей. Мы можем объяснить, предсказать и понять почти всё, что доступно непосредственно нашим органам чувств. Бытовое описание добавляет конкретных красок органов чувств к общему абстрактному описанию всего обозреваемого с высоты абстракции ландшафта реальности.
Всего, но почти. Что-то не можем. Что-то нам не очень понятно. И следующие дополнительные уровни абстракции позволяют описать не только бытовую картину, и не только абстрактную классическую, но и больше того. Во-первых, все парадоксы, которые встречались на нижних уровнях. А во-вторых, то, что напрямую неподвластно нашим органам чувств. И, благодаря этому новому уровню, мы можем не только это всё понять, описать и предсказать, но ещё и использовать.
Самая глубокая истина лежит на вершине абстракции (и вне области чувств).
И вот что интересно. Независимо от того, какую логику какой культуры мы используем для объяснения и понимания, мы её используем одинаково независимо от уровня абстракции, и в любой логике любой культуры подъём вверх на гору абстрактного понимания и понятий одинаково сложен. «Накладывание фильтров» чужой культуры хорошая штука, но не для того, чтобы перепрыгнуть на этаж-другой вверх, а чтобы где-то точнее, а где-то проще рассмотреть то, что находится на том этаже абстракции понимания (какой глубины истину мы стали способны понять). И, если чтобы «впитать» истину «всё возможное реально» в западноевропейской культуре требуется пять-десять лет целенаправленного изучения фундаментальной науки, то в культуре буддизма требуется не меньше времени целенаправленного изучения науки буддийской. Там не придётся учить формул, но абстракций будет более чем достаточно, и придётся приобрести и осознать могучий пласт личного опыта по субъективному переживанию этих абстракций. И что проще — разобраться в теории вероятностей или научиться медитации на собственный труп (частный пример) — это большой вопрос. Хотя результат, с точки зрения «уровня понимания» сравним. И учёный из буддийского монастыря всегда найдёт язык с учёным из института ядерной физики. Если они оба — учёные настоящие, ведь учёные бывают разные: функционеры одинаково нужны и востребованы везде, независимо от того какое время и культура на дворе.
Истиной нельзя просветить, если эта истина не находится на уровне глаз просвещаемого (а если находится, то он уже ей просвещён). Но можно её показать и вызвать любопытство, а потом предложить пережить опыт по её достижению. Затем показать ту, что ещё чуть выше и так далее. Это называется просвещением: прокладывание курса в океане персонального возможного опыта. Просвещение — это не открытие истин, это — вооружение просвещаемых инструментами для их поиска плюс наставничество в их использовании. И, насколько можно судить, работы просветителям хватит на любом уровне абстракции.
И, наверное, именно поэтому самые лучшие преподаватели — это те, кто не только владеет истиной, но вместе с тем любит людей и общение. А те, кто не любит — те не очень. Но зато последние копают так глубоко, как никакому экстраверту и не снилось.
Мораль сей басни такова. Уж ежели ваша природа тащит вас к знанию, а от людей и общения вы отказываться не намерены, хотя бы для собственных радости и счастья надо думать не только об истине, но и о пройденном к ней пути. Осознанный путь в этом случае — важнее пункта назначения. А пример такого пути действительно вызывает интерес и провоцирует общение. В отличии от истины, без которой не было бы этого примера. А где общение — там и радость. Чем общение глубже, тем больше радости. А глубокое общение может быть только на пути к глубокой истине, в которой так много печали.