Ловушка № 4. Получение образования
Из заголовка можно сделать вывод, что мы будем говорить о тщетности или ненужности образования. Что образование — это ловушка, что лучше не быть образованным, чем быть им. Ведь известна точка зрения, что от образованных один вред. Другое дело: лапти, щи, двоеперстие и традиции (шутим).
Нет. Напротив. Мы твёрдо стоим на позиции, что образование — это важнейший и необходимый процесс в жизни человека. Быть образованным лучше чем необразованным.
Другое дело — получать образование. Это, извините, как? Как яблоко? У Васи есть образование, а у Пети его нет, и Вася Пете его дал. А Петя, соответственно, у Васи его получил. Хочется спросить: а что осталось у Пети? Или образование — это как источник чего-то, и получают не собственно его, а доступ к нему. То есть у Пети есть доступ в сокровищницу, а у Васи его нет, и Петя Васе его открывает. Так? Или образование — это некое качество, которое надо приобрести? Петя сильный и знает как и чем нужно упражняться, чтобы таковым стать. А Вася — слабый и не знает. И Петя Васю учит упражнениям, и Вася, если добросовестно их выполняет, тоже становится сильным как Петя.
Ну да отбросим ёрничанье, и зададим себе вопрос прямо: что такое образование? Не ответив себе на этот вопрос, мы вряд ли сможем понять, что может значить фраза “получить образование”.
Людвигу Витгенштейну приписывают фразу: “Не знаешь, что значит слово — посмотри в словаре”. Однако, как мы увидим, в нашем случае этот совет работает не очень. Хоть в словарь и посмотрим.
Но, прежде чем смотреть в словарь, отметим вот что. Образование — это, прежде всего, слово. Слово — это значение. Значение, под которым лежит какое-то понятие. Понятие — это, по точному определению Л.С. Выготского, — обобщение. То есть значение определяет не просто какой-то конкретный объект реальности (под объектом здесь мы можем подразумевать не только вещь, но и связь, и действие), а целый класс объектов. При этом это класс таких объектов, которые могут быть привязаны к разным значениям. И к некоторым из них в зависимости от того контекста, в котором этот знак используется. Сложно? Сложно.
Но раз уж мы упомянули Выготского и его определение понятия, то следует привести его географическую метафору, поясняющую разнообразие понятий и их отношения между собой. Это не только упростит понимание предыдущего суждения, но и будет полезно как с точки зрения общего развития, так и для разговора.
См. его труд “Мышление и речь”. Примечательно, что метафора не прижилась. Выготский вообще любил, рассуждая о сложном, скрупулёзно выплетая, используя богатые возможности русского языка и собственной эрудиции, затейливую сеть связей и умозаключений, приводить в конце пространственную метафору, в которой вся сложность располагалась явно, наглядно и упорядоченно.
Лев Семёнович предложил классификацию понятий по долготе и широте (как на глобусе). Долгота определяет степень абстракции, содержащейся в понятии. Ведь понятие может быть предельно конкретным, как “яблоко”, а может и наоборот, как “трансценденция”. А по широте, соответственно, распределены все другие понятия той же степени абстракции. Потом Лев Семёнович уточняет, что, вообще говоря, понятие — это не точка на глобусе, а некоторая область. А потом уточняет ещё раз, что на одной и той же координате могут располагаться разные понятия, то есть он как будто вводит третье измерение: расстояние от понятия до центра глобуса (а что это за измерение, завесим интригой — читайте книгу, она замечательная).
То есть, понятно, что практически любое понятие — принципиально не конкретно. Даже “яблоко”: ведь под ним значение любого яблока. Что, впрочем, не значит, что понятие может означать что угодно, это значит, что у каждого понятия есть своя “сфера реальности”, и, в зависимости от обстоятельств, оно может занимать и, соответственно, определять ту или иную область этой сферы.
А это значит, что понятие может трактоваться широко, а может трактоваться узко. И та, и другая трактовка правомочны, но их корректность зависит от контекста. И тут же мы можем углядеть ловушку, заключающуюся в узурпации сознания обывателя “узкой” трактовкой в ущерб “широкой”. Забегая вперёд, скажем: с понятием “образование” так и получилось.
Если обыватель, чуя подвох, начинает возмущаться, его спрашивают: а что не так? Где узкая трактовка врёт? “Чем антоновка не яблоко, а? Покажи!” Нигде. И обыватель, как правило, теряется, чувствует себя глупо, виновато, и запускает сам у себя (но с чужой подачи) сложный комплекс психологических процессов, по завершению которых он уже сам кому хочешь с пеной у рта докажет (как минимум, попробует) почему понятие должно быть именно таким, как ему объяснили (а на самом деле, в которое буквально упихнули его сознание).
Почему обыватель чует подвох? В том числе потому, что за каждым словом кроется не только значение, но и семантика. А семантика — это большой археологический культурный пласт. Ведь понятие, как мы сказали, — это обобщение. А значение знака понятия — это обозначение этого обобщения. Значение определяется словом, а слово с течением времени значение может менять. Но всегда, независимо от того, какое его значение “сейчас актуально”, его актуальные в прошлом значения отзываются и влияют на его же восприятие.
Чтобы наш разговор не превратился в чистую абстракцию, давайте его конкретизируем. Вернёмся к понятию образования.
Что такое образование? Не будем вводить терминов, начнём издалека, от бесспорного. Пойдём по наитию, которое никогда не врёт. Бесспорно, что образование — это что-то, связанное с обучением. Очень хорошо.
Пойдём далее. Какое обучение? Вероятно, систематическое. Существует ведь “система образования”. А что у нас за система?
Этого нам будет достаточно, поэтому на этом остановимся и пойдём обратным ходом разбираться.
Система образования у нас интересная. В мире вообще, по крайней мере в той его области, которая находится под сильным влиянием западноевропейской культуры (безапелляционно претендующей на тотальное, всемирное влияние), существует две превалирующие, основные системы образования. Немецкая и англосаксонская. И между ними есть большая разница.
Эта разница особенно заметна на инструкциях, которые прикладываются к бытовым приборам.
Если вы возьмёте инструкцию, скажем, телевизора или кондиционера из страны, где превалирует немецкая система (СССР, ГДР), вы обязательно увидите принципиальную схему прибора и перечень его функций, привязанных к средствам управления. Там не будет написано, как увеличить громкость или температуру, зачем? Там не будет вообще никаких пользовательских сценариев. Предполагается, что рядовой потребитель поймёт устройство прибора из схемы и обозначения управляющих ей элементов, и все пользовательские сценарии изобретёт самостоятельно, чай не дурак, образованный же.
А если вы возьмёте прибор из страны с англосаксонской системой образования (Япония, Корея, США), то никакой принципиальной схемы вы не увидите. Зато будет подробный толстый мануал со всеми допустимыми сценариями использования, и под каждый сценарий будет приведёт алгоритм: какие кнопки в какой последовательности необходимо нажимать для его реализации.
То есть у этих двух систем принципиальная разница в подходах к обучению. В первой акцент делается на понимании внутреннего устройства изучаемого объекта, принципов, на которых основано его существование. Во второй на его прикладные функции. Любой там изучаемый объект — это чёрный ящик. На вход которого подаются одни сигналы, на выходе — другие. Что внутри неважно. Если надо углубиться в его (ящика) устройство, то он декомпозируется на несколько чёрных ящиков, где выходной сигнал (результат работы) одного, будет выходным для другого.
Ни одна из этих систем не лучше и не хуже другой. Они разные, и каждая имеет свои плюсы и минусы. Первая более адаптивная, вторая — технологична. Хорошо уметь их сочетать.
А что же с отечественной системой? А отечественная наша система поначалу строилась по кальке с немецкой, а потом эволюционировала под влиянием англосаксонской. Ну, то есть как эволюционировала? Методом монтажа. Вырезали немецкий кусок, вставляли английский. Клеилось не всегда чтобы очень, поэтому, разумеется, не обошлось без влияния своего посконного, того самого, что в поговорке определяется как “русскому хорошо, а немцу смерть”. Англичанину и американцу, что характерно, не смерть. Им просто непонятно, для них это ничто, как ультрафиолет. Они этого просто не замечают. А потом дивятся загару как русскому чуду и просто упаковывают это странное в очередной чёрный ящик под названием “загадочная русская душа”.
То есть наша, отечественная система образования — это химера, кадавр. И, как любой химере, ему плохо. Оно постоянно в кризисе, ему плохо, им недовольны. Её бы согласовать как-то внутри себя. Но то сказать, а сделать? Про лебедя, раку и щуку все слышали? И так последние лет 70. Но нам с этим жить, поэтому давайте разбираться откуда что пошло. От обучения? От обучения.
Раз наше образование во многом находится под влиянием английского и немецкого (в последние годы именно в таком порядке), то с них и начнём. Что такое образование на английском и немецком?
На английском, образование — это “education”. Этимологически, аж с 1610 г. за ним закрепилось точное значение, а именно “systematic schooling and training for work”. То есть, систематическое обучение и натаскивание для выполнения работы. В дальнейшем, согласно словарям, значение расширилось до “процесса учения и обучения в соответствующих организациях”. Ну, то есть изначальная системность перекочевала в организованность. Другими словами, развитие английского понятия “образования” носило исключительно интенсивный характер. Тут даже как-то неловко. Какой же это образование? Может, “эдюкация”? Слово так себе, но подходит больше. Судите сами: владелец диплома MBA, он что больше: образован или эдюкатирован?
На немецком интереснее. Это слово “Bildung”. Его семантика уходит гораздо глубже, до древневерхненемецкого “Bildunga”, которое, в свою очередь было точным переводом латинского “Imagination”: творение, создание, произведение. Любопытно, что немецкое слово “Bild”, оно же грамматический корень немецкого “Bildung” использовал Людвиг Витгенштейн говоря о “картине мира” (одно, как можно заметить, из любимейших нами понятий). В образовательном значении это слово стало использоваться только в XVIII столетии и обросло дополнительным значением “совершенствование”. Совершенствование чего? Личности.
Далее оно разделилось на виды образования (самые разные) и, отметим, именно в немецком языке появилось понятие “образованного человека”. Заметим, что немецкое понятие образования естественным образом включает в себя английское, но гораздо шире его. Тут и духовный рост, и воспитание, и культура, и социализация. Знаете, как на немецком “расширение кругозора человека через путешествия”? “Bildungsreisen”. Что там про работу? Скорее, про отпуск.
Знаете, кто как, а мы рады, что наши предки выбрали немецкую систему, а не английскую. Ну раз уж решили что-то копировать, то лучше так. А то бы страшно себе представить, во что бы это превратилось на нашей почве.
Ну да кроме шуток. А что у нас со словом “образование”?
А не было у нас такого слова. Система по немецкому образцу уже была, а слова не было. У нас было слово “просвещение”, от слова “просветить”. Просвещали умы и души, несли, если буквально, от слова, “свет”. Есть мнение, что слово “образование” появилось с приходом немецкой системы обучения в Российскую Империю, как калька с немецкого. Ведь у слова “Bild” одно из значений — это “образ”. Но словари этого не подтверждают.
Кстати, о “bild”. У переводчиков Витгенштейна до сих пор чуть до драки не доходят споры как его переводить: “картина мира” или “образ мира”.
У Даля слова “образование” просто нет. В художественной литературе до него и во время его тоже не встречается. Появляется оно у Ушакова (а это 30-е годы XX века), означает “сообщение и распространение знания”. Потом в новых изданиях и более поздних словарях оно начинает конкретизироваться до “получения систематизированных знаний…” (ага, появляется система) и, наконец, “совокупности знаний, полученных в процессе систематического обучения”. Прямо сыростью с Темзы потянуло, не находите?
То есть, в отличии от английской и немецкой среды, где понятия образования давно и твёрдо укоренены в культуре, у нас это, фактически, новояз. Поэтому наш человек смотрит не в словарь. Словари для немцев. Мы впервую очередь смотрим внутрь себя и ждём чем отзовётся. А отзывается как? Культурой, песнями, сказками, семантикой.
А что семантика? “Образование” от слова “образ”. А образ, дорогие господа и товарищи — это очень широкое понятие. Образа на стенах в храмах. И человек, как каждый знает независимо от его веры: по образу и подобию. Это ещё и способ: “каким образом?”. Актёры “входят в образ”. Только у Ожегова у этого слова аж шесть значений.
У понятия “образ”, если разместить его на “глобус Выготского”, на той же широте и долготе есть другое понятие: “представление” (не в театральном смысле, хотя… и в театральном тоже). А представление — это штука чисто субъективная. Дать представление о чём-то, это не дать яблоко. И даже не передать знание. Это дать возможность, помочь составить другому его собственное, своё представление, запустить у него личный, внутренний процесс. Представление — штука интимная. Не в последнею очередь поэтому профессия актёра в прежние более строгие времена считалась не очень приличной. Залезть чужому человеку в душу? Вот этими самыми руками, которые недавно…? Да вы что!
То есть, какая буря должна произойти в голове и душе человека, когда он слышит слово “образование”? Тут тебе и свет, и знания, и внутренняя работа по формированию образов и представлений (а это чистое творчество, между прочим, фактически творение мира, или хотя бы его части). А сверху “бац!”: система! А потому ещё раз “хлоп!”: совокупность! И заверните это всё, пожалуйста, в бумагу с печатью. Нет, не заверните, помнётся. Вложите в твёрдую дипломную обложку. Ну хоть в рамочку закатайте.
Наивно полагать, что эта буря в голове только у тех, кто задумался вдруг об образовании. И задумался глубоко. Знаки — штука такая, действует подсознательно. “Ученье — свет, неученье — тьма”. “Министерство просвещения”. “Несмотря на отсутствие диплома он был очень образованным человеком”. Мы всё это так или иначе слышали, и на подсознании оно живёт и действует. Поэтому и дипломы для нас не являются надёжным критерием образованности. Бумага? Мало ли что с бумагой можно сделать и где она может пригодиться? Ценная бумага? Ну да, бывают моменты в жизни, когда любая бумага оказывается ценной…
Пора закругляться. Что же у нас получается в итоге?
Получается, что получить можно диплом. Можно научиться чему-то. Можно войти в образ. А получить образование — нельзя. Образование — существительное лишь грамматически. Но никогда не вещь. Это что-то вроде отглагольного существительного. Ещё точнее — грамматически это точный аналог арабского масдара.
Напомним, что масдар — это специфическая часть речи в арабском языке. Означает действие или состояние, не привязанное к лицу и (в отличии от русского отглагольного существительного) или ко времени. Ни само по себе, ни в контексте. Что, в частности, являет собой особую смысловую архитектонику арабского. Дословный перевод с арабского — почти всегда ерунда с точки зрения передачи изначально заложенного смысла.
Образованием можно только заниматься. Всегда, то есть в вечности. Или никогда.
Кто такой образованный человек? Это тот, который занимается просвещением. Себя или других. Впрочем, заниматься просвещением других, не просвещая себя дело обречённое. Муштра получается. Копия с изъяном.
Поэтому стремиться получить образование, желать или пытаться его кому-то дать — дело, изначально обречённое на неудачу. То есть получить и дать, конечно, можно. Но в узком смысле. Такое образование никого и никогда не сделает образованным человеком. Сделает готовым для какой-то работы? — возможно.
Позвольте, — скажет на это кто-то, — а как же образованнейшие люди своего времени XVIII-XIX веков, например? Они разве не получили образование? Может быть, следует обратиться, так сказать, к корням, посмотреть внимательно на ту, старую систему образования? Их же в гимназиях и университетах не готовили к какой-то конкретной работе?
Да, не готовили. Но что представляло собой тогдашнее “образование”? Во-первых, — жесточайшая дисциплина подкрепляемая, буквально, всем что под руку попадётся. Во-вторых — знание мёртвых языков: древнегреческого и латыни. В-третьих, феноменальное развитие памяти (Гомера учили наизусть, а в сравнении с “Илиадой” “Евгений Онегин” как стихотворение Есенина рядом с ним). Наконец, танцы, фехтование, словом — физическое развитие. Ну и, конечно, этикет. Разбавлено это было риторикой (умением излагать свои мысли и отстаивать своё мнение в диспутах). Кто получался на выходе? На выходе были люди, не обладающие ни одним актуальным навыком. Но эти люди умели думать, и думать по-разному (смотреть на “то же”, но “иначе” — этому очень способствует овладение чужим языком). Эти люди умели учиться. Эти люди обладали самодисциплиной, мастерски умели слушать и говорить. И эти люди всю жизнь дальше — учились, просвещались. И становились “феноменально образованными”. Не система их таковыми делала, а они сами себя.
“Система образования” как подготовка специалистов (в науке, а после — и в производстве) появилась в развитием подхода, предложенного фон Гумбольтом в Германии, которую начал внедрять в России (только начал) граф Уваров с середины XIX века. Оттуда уже потом, в развитии, появилась знаменитая формула “Знания — умения — навыки”.
Но мы-то хотим стать образованными в широком смысле, а не только в смысле навыков. И детей хотим образованных. Но уповаем на систему образования. Думается, что зря.
Система тут ни при чём. Желание наше исполняется очень просто и очень сложно одновременно, как со счастьем.
Хочешь быть образованным? Будь им. Просвещайся. А пытаясь им стать, никогда им не станешь. Тем более, если будешь пытаться получить что-то, что тебя им сделает по факту обладания. Получишь дырку от бублика и, если повезёт, красивую бумажку с печатью.