Полтора часа до государственного переворота. Отрывок из книги Колина Джонса «Падение Робеспьера: 24 часа в Париже времен Великой Французской революции».

Британский историк Колин Джонс убедительно доказывает, что историю Великой Французской революции (1789-1794) можно убедительно упаковать в 24 часа.

Издание «Кенотаф» с разрешения издательства «Альпина нон-фикшн» публикует фрагмент книги Колина Джонса «Падение Робеспьера: 24 часа в Париже времен Великой Французской революции».

11:00

Дворец и сады Тюильри

Все еще размышляя о том, что принесет этот день, депутат Тибодо приближается к старинному дворцу Тюильри, где заседает Конвент. Абсолютные монархи никогда не любили дворец Тюильри. С XVII в. симпатиями королей пользовался Версаль, а в Париже они предпочитали Лувр. С провозглашением же Республики здание пережило новый расцвет, поскольку Конвент решил переехать сюда из бывшей школы верховой езды (Манежа, расположенного в нескольких сотнях ярдов к западу), где с октября 1789 года проводились заседания. Переезд состоялся в мае 1793 года после проведения реставрационных работ.

На подходе к Тюильри с восточной стороны находится большая открытая площадь Каррузель, ныне переименованная в площадь Реюньон; она окружена плотной ветхой застройкой, а также несколькими национализированными особняками аристократов. До боев, которые развернулись здесь 10 августа 1792 года, в момент свержения Людовика XVI, вдоль восточной стороны дворца располагались три отдельных двора.

В ходе боев стены оказались в значительной степени разрушены, и теперь

дворы отделены друг от друга лишь оградами и руинами. Но Тибодо вполне мог подойти к дворцу с запада, через сады. Интересно, не встретил ли он по пути братьев Робеспьер с верным Дидье, также направляющихся в собрание этим путем через сады.

Сады Тюильри, заложенные в середине XVII в. садовником Людовика XIV Андре Ленотром, переживают не лучшие времена. Скрупулезно выверенные геометрические фигуры формального дизайна Ленотра пострадали от наплыва огромных толп как в дни антимонархических беспорядков 1792 года, так и во время менее кровавых праздничных церемоний — вроде массовых торжеств в честь культа Верховного существа в июне 1794 года. Видя все это, Ленотр наверняка вертится в гробу, тем более что санкюлоты, которых интересуют продукты первой необходимости, а не выращивание декоративных растений, выдрали из его фирменных партеров цветы и разбили там картофельные грядки (довольно разумный выбор посадочной культуры, ведь ни один уважающий себя санкюлот не стал бы воровать оттуда ради еды: центральный элемент диеты парижского простонародья — хлеб, а никак не ворованная картошка).

Несмотря на свое «республиканское» преображение, сам Национальный дворец с колоннами из полихромного мрамора, огромными люстрами и прочей утварью не утратил следов былой королевской роскоши. Однако теперь его полностью занимает правительство, и работа здесь кипит. В большинстве покоев разместились правительственные комитеты и их сотрудники. В кабинетах КОС в старом павильоне Флоры (павильон Равенства) как раз и происходили вчерашние шумные споры за зеленым столом. К потолку главного помещения дворца, бывшего павильона Часов, а ныне павильона Единства, подвешен огромный красный колпак, с которого свисает серпантин длиной более 30 футов. В павильоне Единства есть вход для депутатов — вернее, входы, поскольку, по сути, это просторный коридор, соединя­ющий двор на востоке и сады на западе. Вход охраняется ротой жандармов и национальными гвардейцами из парижских частей, которые несут службу по расписанию. Смена караула происходит в полдень, и в настоящее время бойцы секции Пантеона готовятся сменить роту из секции Бонн-Нувель.

Войдя в коридор с запада, Тибодо повернет налево, в ту часть дворца, что смотрит на север. Поднявшись по богато украшенной лестнице, ведущей в зал Конвента, через одну из двух передних он попадет в большой вестибюль, известный как зал Свободы — он назван так в честь установленной в центре статуи Свободы высотой в десять футов. Это место неформального общения депутатов, свидетельством чему — множество мелких торговцев, открывших здесь торговлю. Здесь есть буфеты, кофейни, табачные лавки, продавцы книг и газет, киоск с трехцветными кокардами и прочей революционной атрибутикой. Здесь же орудуют и карманники. Депутатам и представителям общественности следует держаться за свои кошельки и часы. Сегодняшний день также не станет исключением: воры никуда не денутся.

Удивительно, но немногие из тех депутатов, что начинают сейчас стекаться во дворец, квартируют от Тюильри дальше, чем Тибодо. Некоторые из них жили в Париже до 1792 года и продолжают жить в своих домах по всему городу, но  основном они селятся в ограниченном числе кварталов. Подавля­ющее большинство из 749 депутатов проводят большую часть своей жизни и обитают в двух из 48 секций Парижа — Тюильри и Горы — на участке, охватыва­ющем Пале-Рояль, Тюильри и Якобинский клуб, а затем простира­ющемся на запад вдоль улицы Сент-Оноре. Около половины депутатов проживают в этих двух секциях, около 100 из них — на улице Сент-Оноре (это обстоятельство облегчило задачу Тальена, который накануне вечером готовил депутатов-центристов к сегодняшним событиям). При Старом порядке в этом политическом пузыре находилось одно из самых больших скоплений гостиниц, однако наличие свободных номеров — не единственный фактор такой концентрации, ведь более трех четвертей депутатов проживают в частных квартирах.

Большое значение при выборе депутатами жилья имеет быстрый и удобный доступ к залу заседаний в Тюильри. А также — близость к магазинам, кофейням, барам и ресторанам, расположенным по соседству. Большинство депутатов живут в Париже без семей, и вся инфраструктура холостяцкой жизни присутствует здесь в полной мере. В этом районе, несмотря на строгость взглядов более спартанских якобинцев, есть и злачные места, связанные с азартными играми и проституцией, не в последнюю очередь — Пале-Рояль. Кроме того, это оживленный информационный узел, куда со всей страны стекаются кареты и курьеры, доставля­ющие сообщения правительственной бюрократии. Новостей, сплетен, входящих и исходящих данных здесь предостаточно, а газеты есть на каждом углу. Здесь легко быть в курсе событий.

Многие депутаты проживают в одном доме со своими друзьями и политическими союзниками либо с депутатами из того же департамента. Но прямой закономерности нет. Многих угораздило поселиться по соседству с заклятыми врагами — и теперь приходится делить друг с другом как минимум лестничную клетку. Политический пузырь порождает неявную напряженность и неловкие ситуации, но также может стимулировать и неожиданные приступы общительности и дружелюбия.

За пределами этого популярного центра располагается участок полутени, включа­ющий в себя секции вокруг Тюильри — Пик (секция Робеспьера), Лепелетье и Вильгельма Телля на северо-западе, Музея, Французских гвардейцев, Хлебного рынка и Ломбардцев — на востоке; там также проживает большое количество депутатов. Значительный контингент располагается на Левом берегу, особенно в районах бывшего предместья Сен-Жермен (секции Гренельского фонтана, Единства, Марата).

Именно в этом районе до 1789 года многие представители старой аристократии имели свои hôtels particuliers, или частные особняки, но сейчас их осталось немного. Некоторые резиденции были превращены в правительственные учреждения, некоторые — в тюрьмы. Масштабное устранение аристократии расчистило место, которым смогли воспользоваться депутаты, получа­ющие достаточно высокую зарплату. Ткач Жан-Батист Армонвиль, вероятно, единственный член Конвента, действительно принадлежащий к рабочему классу, проживает в отеле «Таранн», который до 1789 года специализировался на приеме вельмож и иностранных принцев. На удивление мало депутатов проживает во внешних секциях или, что еще более примечательно, к востоку от улицы Сен-Дени. Говорят, что многие сейчас ночуют не дома, опасаясь ночного ареста. Тем не менее депутат, регулярно обща­ющийся с жителями предместий, — птица редкая.  Несмотря на то что в Конвенте бесконечно раздаются призывы к народу, депутаты крайне мало знают о жизни большинства парижан.

11:30

Вестибюль перед залом Конвента и окрестности дворца Тюильри

Несмотря на то что сессия Конвента начинается каждый день примерно в 10:00 утра, к полноценной работе он приступает только в полдень. До того оглашается и согласовывается протокол предыдущего заседания, могут делаться особые объявления, а затем собранию зачитываются послания со всей Франции.

Некоторые из них будут встречены аплодисментами, многие удостоятся одобрительных упоминаний, немало попадет в протокол. Ни одно из них не вызывает дискуссии. Кворум — 200 депутатов из 749, и достичь его порой не так просто, как кажется. Более 60 депутатов, практически все — монтаньяры, находятся в командировках с миссиями по всей стране. Другие болеют, симулируют болезнь или просто намеренно не показываются на глаза. В настоящее время на заседаниях присутствует в среднем около 400 человек.

В первые минуты работы Конвента бывает скучно, и наблюдатели могли бы задаться вопросом: подсчитывает ли вообще кто-нибудь количество депутатов и кто, собственно, слушает патриотические письма? При этом публичные галереи заполняются рано. Дюпле уже там. Возможно, чтобы занять свое место, он опередил Робеспьера. На входе посетителей подвергают проверке на социальную респектабельность и политическую правоверность: пропуска, трехцветные кокарды, никаких нищих, пьяниц и так далее. Когда публика проходит в галерею, служители обрабатывают помещение уксусом (порой там пахнет весьма неприятно). Тем временем в зале Свободы депутаты — в большем количестве, чем обычно, — с нетерпением ждут новостей и обмениваются ими до официального открытия сессии. Как и Тибодо, большинство из них недоумевает по поводу характера происходящего. Разговоры вертятся вокруг того, что случилось накануне вечером, после заседания Конвента, когда Робеспьер отправился в Якобинский клуб. Там он якобы не только заново прочитал свою речь в Конвенте, но и позволил себе новые пренебрежительные замечания в адрес других депутатов и своих коллег. Он сказал, что не надеется вырваться из лап множества злодеев, жела­ющих его смерти. Он без сожаления уступит и спокойно выпьет цикуту, если зло одержит верх. (Художник-политик Жак-Луи Давид, который вчера заявил, что поступит так же, сегодня утром в самом деле проглотил рвотное и лежит в постели в своей квартире в Квадратном дворе Лувра. Говорят, что от участия в сегодняшних событиях его предостерег Барер.) Сведущие депутаты рассказывают, что вчера вечером в Якобинском клубе Кутон предложил исключить из клуба всех депутатов, голосовавших против публикации и распространения речи Робеспьера.

Правда ли это?

Если да, то это очень большая группа. Кутон угрожал всем им или только зачинщикам? Своих коллег, Колло и Бийо, он изгнал из Клуба, словно те были предателями. Кто-то говорит, будто на 31 мая было предложено назначить новое выступление — journée. Идут слухи о безобразном скандале, разразившемся вчера вечером в помещении КОС, когда Колло и Бийо набросились на Сен-Жюста. А явился ли уже Камбон, чтобы узнать, кто сегодня погибнет — Робеспьер или он сам?

Многие депутаты, как Тибодо, видели, что тучи сгущаются, но оставались в неведении относительно того, в какой форме будет происходить столкновение и чем оно закончится. Если бы Тибодо был азартен, он мог бы поставить на то, что сейчас Робеспьер изгонит своих соперников, как весной сделал это с дантонистами. Также ему интересно будет посмотреть, как справится с сегодняшним днем скользкий Барер: Тибодо готов поспорить, что в каждом кармане у него будет по речи, а какую он зачитает, будет зависеть от того, как пойдут дела.

Ни Тибодо, ни подавля­ ющее большинство собравшихся не подозревают, что Тальен и близкие ему депутаты с вечера тайно согласовывают планы, подбадривая друг друга. Очень обеспокоенные, они пытаются укрепить узы своей недавно возникшей солидарности. Противник Робеспьера, ветеран Конвента Бурдон из Уазы, тепло жмет руку стороннику правых Дюран-Майяну со словами: «А! Славные парни справа!» Затем Дюран завязывает беседу с радикальным монтаньяром Ровером, который, вероятно, состоит в списке Робеспьера (если, конечно, таковой у него имеется). К разговору присоединяется Тальен. Депутаты, которых он видел прошлой ночью, похоже, настроены достаточно решительно, но Тальен, скорее всего, спрашивает себя, насколько надежным — когда наступит сложный момент — окажется заключенный ночью в отчаянии пакт с депутатами «болота» и правыми.

Ни храбростью, ни стойкостью эти депутаты не славятся. Разговарива­ ющие друг с другом депутаты знают, что в зале Конвента продолжается рутинная работа. Вести заседание в этом зале сложно. Высота его — около 20 метров, акустика плохая: на неё жаловался даже Дантон с его луженой глоткой. Зал спроектирован таким образом, что в нем неуютно ощущает себя и выступа­ющий, и аудитория: это помещение длиной более 40 м и шириной около 15 м; места для сидения — очень длинные и довольно тонкие. Тибодо входит из зала Свободы; слева от него расположены десять длинных и слегка изогнутых линий скамей с зелеными сиденьями, которые тянутся почти во всю длину помещения. Таким образом, сады оказываются у депутатов за спиной. Широкий проход в середине зала делит ряды скамей на две части. Он ведет к внешнему коридору, из которого есть еще несколько входов в зал. Через эти входы люди попадают либо в публичные галереи, либо в пространство, где находится барьер зала заседаний. Недепутатские делегации легко и удобно принимать за этим барьером. Два дня назад, например, сюда пожаловала делегация из парижского Якобинского клуба 13, которая сделала официальные представления депутатам. Барьер находится напротив напомина­ ющей эстраду деревянной конструкции в центре зала; на ней восседает действу­ ющий председатель собрания — он занимает кресло с шелковой вышивкой, сделанной по рисунку Давида. По бокам от него стоят высокие столы, за которыми секретари Конвента ведут протокол. Председатель избирается депутатами на две недели; раз в две недели меняется и половина из шести секретарей, также явля­ющихся депутатами. Охраняют это сооружение рассредоточенные по залу служители в униформе и в шляпах с плюмажами. На деревянной конструкции с креслом председателя находится и трибуна спикера, на которую депутаты поднимаются по одной из двух лестниц. Сзади кресла председателя находится небольшая комнатка. Члены правящих комитетов иногда собираются здесь, если не хотят, чтобы за их переговорами могли проследить. Над креслом председателя висят разноцветные вражеские знамена, захваченные на поле боя: они стали вывешиваться здесь недавно. Среди них — пять штандартов, взятых при осаде бельгийского города Ньюпора десять дней назад, 16 июля. Вчера после ожесточенных споров, вызванных длинной речью Робеспьера, их появление вызвало бурные аплодисменты.

При строительстве зал рассчитывался на 800 депутатов, так что сейчас он, пожалуй, напоминает полупустой амбар. Публичные галереи на втором этаже ещё более вместительны — в них помещается до 1400 зрителей, — и вот они, судя по всему, уже заполнены. Публика глазеет на заседание со скамей на пяти широких галереях, разделенных греческими колоннами. На обоих концах зала имеется еще по публичной галерее с голубыми подушками. На уровне этих галерей установлены статуи деятелей, которые, по решению депутатов, тоже должны председательствовать на их собраниях. Это герои-республиканцы: со стороны сада — греки (Демосфен, Ликург, Солон, Платон), а со стороны двора — римляне (Камилл, Валерий Публикола, Цинциннат, Брут).

В этой римской галактике Брут — не кто иной, как Луций Юний Брут, свергнувший монархию и установивший Римскую республику (VI век до н э.). Во Франции его репутация особенно высока благодаря знаменитой картине Давида «Ликторы приносят Бруту тела сыновей», написанной в 1789 году. Во имя общественного блага Брут переступил через личные чувства и семейные узы и приказал казнить своих сыновей за совершенные ими преступления. Выдержат ли семейные узы сегодняшние события?

Однако в зале есть статуя и другого Брута, представля­ ющего собой совсем другую форму преданности res publica. Еще более прославленный потомок первого Брута, Марк Юний Брут, также присутствует здесь в виде изваяния. Его статуя находится за креслом председателя рядом с двумя более поздними мучениками Свободы — бывшими депутатами Маратом и Лепелетье, которые были убиты контрреволюционерами в прошлом году. Марк Юний Брут возглавил заговор с целью убийства Юлия Цезаря в 44 году до нашей эры, когда тот вознамерился получить в римском сенате диктаторские полномочия. Не исключено, что эта ситуация напоминает не только мартовские иды, но и день 9 термидора…

Что ж, действительно, по крайней мере один депутат, занятый сейчас никчемной болтовней, тщательно подготовился к тому, чтобы войти в зал Конвента с кинжалом, — намереваясь, похоже, сыграть роль Марка Юния Брута в отношении Юлия Цезаря-Робеспьера. Это Жан-Ламбер Тальен.

11:45

Зал Конвента, дворец Тюильри

По мере приближения к полудню — официального времени начала заседания — все больше депутатов заходят в зал Конвента. Среди рутинных вопросов, которые рассматриваются с 11:00, попадаются самые разные. Зачитано более 20 посланий.

Помимо описаний курьезных случаев на местах и поучительных проповедей, они изобилуют похвалами принятым Конвентом законам о Верховном существе, о нищенстве, о помощи бедным, об отказе брать в плен на поле боя английских и ганноверских солдат, о военных победах. Большинство писем, подписанных примерно месяц назад, поступило от обществ, основанных в городах и деревнях разных регионов Франции. Они неизменно патриотичны и до краев наполнены похвалами и восторгами. Среди прочего, это финальная стадия огромной волны из полученных где-то за месяц более чем 200 писем, где выражается скорбь по поводу покушения 22 мая на Робеспьера и Коллод’Эрбуа и выражается пожелание им всего хорошего. Надо же, как все изменилось за какие-то пару месяцев

Регулярная особенность этих заседаний — акты патриотической щедрости. Три примера — непосредственно из сегодняшнего дня. Коммуна Прешак в Жиронде направляет 75 фунтов бинтов и большое количество старого постельного белья во фронтовые военные госпитали. Народное общество города Сюси-ан-Бри (ныне переименован в Сюси-Лепелетье) передает в государственную казну металл, снятый с местных храмов фанатизма (они же церкви), а также много селитры, соскобленной со стен подвалов. А вот общество Буа-д’Уэн в департаменте Рона обещало снарядить в кавалеристы на фронт местного парня. Как положено, они приводят подробности патриотического приданого, подробно описывают добровольца (34 года, рост 5 футов 2 дюйма, каштановые волосы и глаза, курносый нос, круглое загорелое лицо и т д.) и его лошадь (4 года, рост 4 фута 5,5 дюйма, белая звезда на лбу, коричневая шерсть, три копыта белые и так далее). Как зачастую и бывает, все три сообщения происходят из населенных пунктов, где живет не более тысячи человек. Все это может показаться скучным. Но для парижан это показатель того, что Конвент пользуется известностью и авторитетом далеко за пределами города, и напоминает о том, насколько силен во французском обществе патриотический порыв — и сколь далеко простирается поддержка Конвента. Это настоящая, живая низовая демократия во всей ее обыденности.

Впрочем, обыденного сегодня в зале будет не так уж много. Со своего места на депутатской скамье Тибодо примечает некоторую нервозность зала, ощущение неотвратимости и напряженное ожидание.

Лица депутатов выражают самые разные эмоции. Актер Колло д’Эрбуа занял свое место в кресле председателя. Барер, как всегда, невозмутим и приветлив. Явившиеся вместе Сен-Жюст и Робеспьер подошли вплотную к трибуне и, кажется, никак не реагируют на вчерашние события. Сейчас все депутаты вынуждены сохранять стоическое спокойствие, как бы ни клокотало у них все внутри. Согласно повестке дня, первым выступит Сен-Жюст. Он должен представить отчет о работе правительства и состоянии общественного мнения — так было решено на внутриправительственных переговорах 22–23 июля. Предполагалось, что сегодня он решительно заявит о духе единства, царящем в правительственных комитетах. Депутатам действительно интересно посмотреть, как он сделает это после всего, что произошло за последние несколько дней и в особенности за последние несколько часов. Но когда депутаты ждут, что председатель Колло объявит заседание открытым и вызовет Сен-Жюста для доклада, тот пишет записку и передает ее одному из служителей, который покидает зал.

11:59

Зал заседаний КОС, дворец Тюильри

В то время как Конвент приступает к рассмотрению формальной повестки

дня, в другом конце здания, в помещении КОС, уже проходит совмест‑

ное заседание КОС и КОБ. Оно назначено на 10 часов утра. На нем присутствует большинство членов, находящихся в Париже, но нет ни Колло д’Эрбуа, который сейчас председательствует в Конвенте, ни Робеспьера, ни Сен-Жюста, которые уже заседают в собрании. Главный вопрос встречи — рассмотрение доклада Сен-Жюста о Республике, как и было решено вчера на вечернем заседании. Также, по всей видимости, с Фуше будут обсуждаться выдвинутые против него обвинения. Фуше изъявил желание присутствовать, Сен-Жюст же — нет; он обещал прийти к часам.

В момент, когда Кутон вкатился в зал заседаний комитета, обсуждался вопрос о том, следует ли арестовывать Анрио. На вчерашнем заседании КОС Кутон не присутствовал, поэтому для него это, видимо, стало новостью. Не обращая внимания на обсуждение, он сразу же бросился в атаку на депутата Дюбуа-Крансе, который 25 июля в Конвенте успешно защитился от нападок Робеспьера. Кутон представил стопку бумаг, в которых, по его мнению, содержались неопровержимые доказательства вины депутата, связанной с его действиями при осаде Лиона в 1793 году. Выбранная Кутоном линия наступления на Дюбуа-Крансе позволяет ему предъявить обвинения также и Фуше — еще одному ветерану Лиона. Кутон угрожает другим членам комитета, что не примет отказа по этому делу. Но Карно, как опытный военный инженер и знаток осадного дела, прерывает его, и между ними вспыхивает ссора:

Кутон: «Я всегда знал, что ты самый дурной из людей!»

Карно: «А ты — самый коварный».

Вмешательство Кутона увело дискуссию в сторону от вопроса об Анрио, затянуло заседание дольше предполагавшегося и усугубило раскол в рядах членов комитета. Кроме того, оно отвлекло их внимание от вопроса о том, где именно находится Сен-Жюст. Не успел Кутон закончить свою тираду, как посыльный принес ему записку, которую тот прочитал, а затем разорвал и выбросил. Однако ж член КОБ Филипп Рюль сумел подглядеть, что в ней было. Ее автор, Сен-Жюст, писал из зала заседаний: «Несправедливость затмила мое сердце; я собираюсь полностью раскрыть его перед Конвентом».

Вчера вечером Сен-Жюст честно пообещал, что покажет свой доклад комитетам, прежде чем представлять его в Конвенте. Он отказался от своего слова. Рюль сразу же почуял неладное. Кутон, опасается он, нарочно устроил это представление, чтобы отвлечь правительственные комитеты от обсуждения вопроса об Анрио, от размышлений об отсутствии Сен-Жюста или его присутствии в Конвенте в этот реша­ ющий час. Таким образом, Робеспьер и его товарищи по заговору показали свою силу. Благодаря хитроумной уловке Кутона в Конвенте день открывается демонстративным актом коллегиального предательства. Рюль немедленно реагирует:

— Давайте, друзья. Пойдем разоблачим предателей или предложим Конвенту свои головы.

Оставив Кутона в его инвалидной коляске, члены комитета по коридорам устремляются к залу Конвента. Через пару минут они уже будут там.

Занавес исторической драмы поднимается.