«Фламандская Школа»: «Бесконечный пинг-понг из ничто в ничто»
«Эта песня посвящается всем панкам с незакрытой кредиткой», — провозглашает главарь «Фламандской школы» Николай Лупанов в видеофрагменте выступления группы на фестивале «Ёжик-Violence» в апреле 2021. За прошедшие с тех пор три года состав «фламандцев» почти полностью поменялся: Николай — единственный участник того видео, что по-прежнему на посту. В ноябре 2023 «Фламандская школа» выпустила дебютный лонгплей Sternkunst, и это одна из лучших записей последних лет на русском языке. Прямо сейчас «фламандцы» готовят к релизу новый альбом. На «Кенотафе» — премьера сингла «Пасть» и клипа на него, а также большой разговор с «Фламандской школой».
Существует ли группа «Фламандская Школа» (далее — ФШ)?
Николай Лупанов (гитара, вокал): Возможно.
Тогда уточню: где географически находится ФШ в текущем составе, учитывая пертурбации последних лет? И как надолго?
Николай: Ну, мы в Москве. Надолго ли — кто знает? По поводу пертурбаций, мне кажется, что это часть нашей кармы. С нами постоянно что-то происходит — мы не состоим из стабильного вещества. Но хочется верить, что сейчас это хотя бы на какое-то время прекратится. Потому что мы в процессе работы над вторым альбомом, и, чтобы его сделать, нужен фундамент. Фундамент в виде состава, регулярных репетиций. Так что для начала неплохо уже то, что мы находимся на одной территории.
Хочется понять ваш бэкграунд. Потому что кажется, что вы не из музыкальной тусовки, ну или, скажем так, не из той среды, из которой формируется сцена или ядро сцены.
Тимур Хайрулин (гитара, вокал): Я всю жизнь изучаю искусство, потому что по образованию я филолог и историк искусства. Кандидат филологических наук. Вообще, я работаю в музее. Но всегда был интерес самому что-то создавать. Поэтому в какой-то момент я начал писать стихи, потом взялся за гитару, ещё когда учился в университете. Потом вокруг стали появляться идеи, которыми хотелось поделиться с другими. И мне показалось, что музыка — это хороший способ выразить какие-то свои мысли.
Андрей Рождественский (бас, вокал): Ну а я с 14 лет занимаюсь музыкой. Вообще-то, я музыкальный педагог — с 18 лет преподавал в музыкальной школе. Правда, недолго, два года всего, а потом всё это стало настолько безденежной историей, что я начал заниматься своими проектами. У меня свой есть коллектив. Кстати, так-то я гитарист. Но у ребят ушёл басист в какой-то момент, а мы знакомы были с Колей. Ну и я ему написал: «Хочешь, у вас побасю?» Или «побашу»? Как правильно? Ну вот, а он говорит: «Ну побаси». Так я и оказался в ФШ.
Илья Кручинин (барабаны): Когда-то я хотел поступать на философский факультет, но вовремя передумал и уехал в Питер учиться саунд-дизайну, музыке и педагогике. В целом я за инструментом с 11 лет, а врыв в музыкальную среду Москвы начался с организации первого «Рихтер-феста» в лесах под Раменским, совместно с лейблом ТОПОТ. После я играл свободную импровизацию около четырёх лет, а затем в моей жизни снова стали появляться элементы песенной формы — среди этих явлений и сверкнуло вечное пламя ФШ. Если вкратце, все оказались знакомы друг с другом намного более заранее и плотнее, чем ожидалось!
У вас в составе группы на странице в одной социальной сети у каждого подписано, помимо инструментов, «текст». Как вы пишете песни? Что первично — текст или музыка? И как оно происходит обычно?
Николай: Стихи пишем мы все, только не знаю, насколько кто регулярно это делает. Дело в том, что мы все достаточно текстоцентричны, или лучше сказать, дорожим стихотворной наукой — у каждого она есть, у каждого своя, так сказать, предрасположенность к тому, чтобы писать, у каждого — какой-то свой мотив, свое стремление. Из этого, к примеру, и вытекает тот факт, что у ФШ есть песни, где я не на вокале и текст в песне не моего авторства. Вот песню «Урок» поёт Тимур. И я думаю, не за горами какие-нибудь песни, где на вокале будет Андрей и/или Илья.
А что касается предыдущего вопроса, о бэкграунде, то я окончил ВГИК. Учился там очень долго, ну то есть достаточно долго — восемь с половиной лет. Потому что сначала поступил на документальную режиссуру, отучился три года, ушёл, через полгода совершенно случайно и неуклюже поступил на игровую и её уже окончил. Музыкой я, в общем-то, тоже давно занимался, у меня всегда было некое конкретное стремление к этому. Сам я из очень маленького города, по сути ПГТ, и первые эксперименты были ещё там. Потом в начале 2010-х я какое-то время жил в Петербурге, и мы с Артёмом Макарским (музыкальный журналист, в прошлом — главный редактор медиа «Афиша Волна» – «Кенотаф») делали группу «пиши пропало/копыта прочь». Потом во ВГИКе на протяжении, наверное, лет пяти-шести я вообще не занимался музыкой, разве что ковырял что-то сам по себе. Но так или иначе оно врывалось в жизнь. Врывались такие коллективы, как «макулатура», например. Я упоминаю это тут не просто так: Евгений Алёхин из «макулатуры» за несколько лет до меня жил в общаге ВГИКа на Бориса Галушкина. Абсолютно легендарное место. Ну и я много с кем там перезнакомился. На то время и приходится мое знакомство с Лёшей Зверевым, тем самым экс-басистом ФШ. Это была, наверное, ранняя весна 2013 года, а группу мы сообразили только в 2017-м.
Был и есть ещё один важный человек, который сыграл роль в появлении ФШ — Ярослав Прозоровский. Тоже такая, хм, немножко кармическая встреча, потому что Ярослав — сын моего мастера из Владимира. По первому образованию я постановщик театрализованных представлений, я окончил колледж культуры и искусства во Владимире, и мастером у меня была Евгения Юрьевна Прозоровская. Её сын, Ярослав, периодически приходил к нам на занятия. Как-то я нарезал ему на CD-R свою музыку и совершенно случайно вместе с этим кинул установочный файл FL-студии. С тех пор он начал заниматься музыкой, или уже на тот момент занимался, но стал больше, а через четыре года он стал одним из основателей ФШ. Короче, это какой-то бесконечный пинг-понг из ничто в ничто, который привёл к тому, что появилась группа.
Тимур: А я был знаком с басистом Алексеем Зверевым с 2013 года — мы жили вместе в общаге РУДН.
Николай: Да, общага — это точка сборки. Чаще всего. Или чья-то квартира.
Тимур: Я так-то недавно начал музыкой заниматься, думаю, наверное, с 2021 года. То есть только пару лет назад взял в руки гитару и начал рубить. И как-то мне позвонил Лёха Зверев и говорит, не хочешь поиграть у нас в группе ФШ? А я сказал, что, наверное, нет, потому что мне ваша музыка не нравится. Они сделали на тот момент EP «Будущее». А Лёха говорит, да нет, сейчас у нас альбом будет, ну типа дум-метал. А я люблю медленную музыку, тяжёлую. И мне всегда хотелось играть что-то такое, безусловно, солидное, как будто туча такая из свинца тебе на голову, значит, упала — и нормально. Поэтому на это я уже отреагировал, мол, давай попробуем.
Андрей: И я был как-то у Вовчика, бывшего гитариста ФШ, и тот сводил на тот момент «Будущее». Он поставил мне песни, я их послушал, и мне, честно говоря, не очень зашло. А потом я пришёл на открытую репетицию, послушал вживую и поменял свое мнение. Дальше продолжал следить, а когда ушёл гитарист, я как раз с Колей начал плотно общаться и предложил поиграть вместе — не срослось. Потом у них отвалился басист, я предложил свою кандидатуру — не срослось. Чёрт, даже не знаю, как это прокомментировать.
Николай: Мне кажется, тут важно понимать, что вокруг нас на протяжении многих лет собирается необозримое и нефиксированное комьюнити, но не в смысле фанов, а просто какая-то такая интровертная общность людей. Я, например, только сейчас после вопроса задумался и вспомнил, что мы с Тимуром познакомились до того, как мы пересобрались в третий раз в начале 2022-го. В конце 2021-го, значит. То есть мы все были знакомы, но ФШ формировалась такими сложными путями, во многом интуитивными, что, видимо, так нужно было.
Кто придумал название? При чём тут вообще фламандцы?
Николай: Название придумал я. Как? Не помню. У меня был, еще лет пять назад, заготовленный ответ на этот вопрос, на случай если у меня будут брать интервью. Но легенду я благополучно забыл. Но вообще, у меня и мама и отец — художники. И у мамы была полка с этими фотоальбомами Taschen. Дело было ещё в 90-е, тогда это были супертоповые, редчайшие книжки. То есть они до сих пор топовые, но тогда они вообще, мне кажется, были чем-то запредельным. И у нас было несколько таких книг. Был Рембрандт, Брейгель Старший, ван Эйк, Босх… И в детстве я залипал на эти книжки. Ещё у нас было огромное советское издание в твёрдой обложке Павла Филонова. Филонов тоже на меня производил какое-то просто психоделическое, невротическое впечатление. Я мог часами смотреть на эти огромные головы, вписанные в маленькие синие треугольники, или красные головы, вписанные в синие тела. Так что не знаю, может, это всплыло просто из подсознания в какой-то момент, потому что мне показалось, что вот это сочетание звуков — Фландрия, Ф, Л, А… В этом есть какая-то цветопись, какая-то текстура, звуковая в том числе. И мне это понравилось. Я предложил. Помню, что мы с Лёхой даже спорили на эту тему. И он всё время говорил: «Блядь, какое же это претенциозное название». А я говорю: «Нет, оно должно быть, сука, как паровоз, как огромный кирпич, как монумент». А он такой: «Нет, назовём группу “Рыжик”». И знаешь, на одни сутки я согласился… Потом мы зашли в метро, и я ехал и плевался: «Блядь, “Рыжик”, фу, сука, какое тупое название!» Короче, я Лёхе это сказал и как-то его уговорил.
А кто из фламандских мастеров был у тебя любимым и какая картина нравится больше всего? Вопрос ко всем!
Николай: Честно, мне сложно кого-то одного выделить, потому что остальные обидятся. Ну и я правда искренне их всех очень уважаю. Мне кажется, конечно, Босха чуть-чуть стоит выделить больше, потому что всё-таки он… Ну, во-первых, сильно раньше был, во-вторых, его называют же протосюрреалистом. То есть он всё-таки как бы чуть более всеобъемнейший, чуть более широкомыслящий и более неочевидный. Поэтому, наверное, Босха я бы просто выделил (показывает заставку телефона).
Ещё вот парадоксальное сочетание огромной фигуры важной в культурном смысле и очень маленького города, откуда он родом. Это приходит мне на ум, потому что это абсолютно моя тема — я же из Костерёво, а это следующая станция после Петушков. И в Петушках ведь тоже вообще ничто не выдаёт городка из поэмы о России. А меж тем, это одно из самых важных произведений на русском языке второй половины XX века.
Андрей: А мне Брейгель нравится. Старший. Не помню точного названия… это одна из частей триптиха, как там в рай этих забирают…
Тимур: Я не могу сказать, что прям не могу жить без фламандской живописи, но, так сказать, через Тарковского, наверное, Брейгель просто больше всего в сознание входит. И какое-то время я жил в Петербурге, там много разных фламандских живописцев есть в музеях, всяких ван-ван-ван, которых я даже сейчас и не упомню. В Эрмитаже голландская живопись, целый зал ей отведён, и в нём есть и Брейгель, и другие картины, но не какие-то выдающиеся вещи. Больше запоминаются просто какие-то фламандцы действительно того же XVII века, изображающие, как кто-то моет пол, например, в квадратной комнате. И это производит впечатление сильное. В голове просто маленький пейзаж Брейгеля из Тарковского.
В Эрмитаже есть один Рембрандт, на котором изображена я в старости. Я просто это знаю.
Тимур: Ой, а я там находил друзей, и меня там находили — на картинах в Эрмитаже. Там все вообще изображены.
Андрей: Коля, вон, похож на этого, из «Взятия снежного городка».
Николай: Не, без шуток, на самом деле что-то в мысли Тимура есть: мы все там есть, и это, конечно, тонкая ниточка. Я как-то приехал в Старую Деревню в Питере в году 2013-м или 2014-м, а, точно — на Новый год. И я там триповал 18 часов и решил пойти в дацан неподалёку. И попросил там у девушки блокнот, ручку, постарался записывать, ловить в ускользающем сознании всё, что приходило в голову. И потом мы путём опроса выяснили, что это не каракули, а реальные слова — какой-то то ли устаревший французский, то ли ещё что. Мне сказали, что на нём как раз во Фландрии могли разговаривать. Но это было ещё до событий с ФШ. И я никогда это не связывал. А сейчас подумал — что, если мы все на полотнах? Ну или мы все там будем.
Вернусь к вопросу о написании песен. Вот материал вашего первого альбома Sternkunst — как вы его писали и собирали?
Илья: Альбом размотало по шарику! Часть барабанных партий я писал, находясь в Сербии, находясь в изоляции от банды. Было чувство, что из-за этого потеряется чувство материала, но всё получилось достаточно цельным. Вплоть до того что некоторые импровизационные куски в композициях синхронизировались сами собой в процессе записи. Писать фряху подорожечно — это тоже авангард!
Николай: Заранее была написана только одна песня, а еще две — абсолютно джемом, то есть полностью без какой-либо идеи, кроме риффа, который я приносил, — это «Урок» и «Мустанг». Если говорить про текст и слова: слова и даже отдельные строчки пишут и приносят разные люди. Всё иррационально происходит, спонтанно.
Альбом, не считая песни «Генерал Лесбух», написанной заранее, начался с песни «Голова Полна Гиен». Там почти не было текста — была только первая строчка.
Андрей: Она родилась у меня дома, кстати. Сначала рифф.
Николай: Точно! Потом я сел и за один вечер дописал текст. Примерно такая же история была с песней «Новый Парад Мертвецов», где музыка была практически полностью сделана, кроме третьей финальной части… Текст я тоже написал стремительно, за 5–10 минут. А про «Урок» и «Мустанг» я сказал выше: эти две песни — джем. «Мустанг» причём собрался на редком с нашей занятостью утреннем джеме. Ну и, предсказуемо, самая длинная и энергозатратная песня — это «Сторож». Над ней мы сидели месяцев, наверное, восемь. Это был сентябрь 2022-го. Илья уехал в Сербию, Тимур — в Колумбию. Мы писали трек на три страны, и, казалось, это будет длиться вечно. И сама песня ещё бесконечная…
Николай: Да. И мне, кстати, в плане текста не так важно, чтобы был один автор, а чтобы всё складывалось в что-то непредсказуемое. Вот когда я чувствую эту строчку, которую Тимур предложил в «Сторожа», а мне она очень понравилась, я прямо включаюсь. И всё! Мы оперативно вставляем эту строку в уже готовую, казалось бы, песню, и всё новыми смыслами играет. У нас только сейчас, наверное, начался процесс, который, можно назвать похожим на то, как работает рок-группа: есть материал, мы его разбираем, что-то ищем, вертим и прочее. Мы работаем над новыми песнями быстрее и увереннее, в нём больше головы и экстраверсии, а Sternkunst писался ровно из обратного — в подвалах, ночами, в комнатах, закрытых изнутри.
Кстати, Sternkunst — существующее слово?
Николай: Не совсем. Если буквально переводить с немецкого — «Искусство о звёздах». Но на самом деле это искажённое, реально существующее немецкое слово, Sternkunde — «астрономия». А Sternkunst — это как если бы мы исказили русское слово «астрология», превратив его в «островлагие». Ну или как-то так. Что-то такое. По поводу альбома — Sternkunst создан за пять месяцев. Если прибегнуть к математике: в конце 2021-го была полностью готова только одна песня, а остальные шесть догнали её в марте, апреле, мае и июне 2022-го. Альбом, при всём контексте, — о наших личных переживаниях на самом деле, у каждого в жизни много всего происходило. И то, что случилось в феврале 2022 и далее, просто увеличивало и увеличивало резкость. Как в фотошопе.
Строчки вроде «Время чавкает тобой» заставляют думать иначе.
Николай: Понимаю, но это всегда так: искусство программирует реальность. Ну и, собственно, процессы, которые происходят, как пример, у нас в России — хочешь не хочешь, а станешь пророком. На самом деле, когда ты не находишься в эпицентре, а стараешься быть вне тусовки, вне контекста музыки, вне контекста людей, погружённых и подключённых к всяческим мысленными кабелям, к повестке, к инфлюенсерам мнений, то чем ты… тебе как будто становится виднее, что происходит на сакральном, инфернальном уровне реальности. Просто другой ракурс — как общий план в кино. Поскольку мы начали с того, что ФШ как бы с самого начала на дистанции от сцены, вне всех измерений, то, возможно, нам что-то было проще увидеть и таким образом сформулировать. Когда альбом выходил, я это точно помню, там был мой личный комментарий к релизу, и в нём — я могу повторить слово в слово — было такое: «Мне не переубедить детишек сиюминутного плаката». Иными словами, я не ненавижу «актуальное искусство». Это мое субъективное отношение, если что. Я понимаю и уважаю тех, кто действительно умеет и может в плакат. Но, на мой взгляд, это проходящее. Весь этот популизм, как по мне, должен быть очень дозированным, лёгкий штрих ко времени.
Ты упомянул, что сейчас ваш подход к сочинению больше похож на то, что называется рок-группой. Что изменилось?
Николай: Я могу сказать лично за себя, что мой подход к написанию песен претерпел значительные изменения: я стал тотально больше работать над музыкой, риффами, осваивать технику игры на инструменте, который я тоже сменил — собрал себе очень монструозный «телек» из трёх гитар. То есть для меня музыка теперь немножко, самую малость важнее текста. Раньше было наоборот.
Есть кто-то, за кем последнее слово?
Николай: Я думаю, что в каком-то смысле за мной, но это очень номинально, потому что… Я попробую сейчас объяснить. Если бы мы были 15-летними скейтерами,тогда бы это был гораздо более рабочий модуль. А у нас у всех огромный бэкграунд в творчестве, каждый из нас подкован в своей области, и каждый из нас — носитель очень чёткого творческого видения. Поэтому творческие вопросы мы решаем вместе, потому что в плоскости творчества не может быть однозначного дидакта. Да, у меня есть некая зона влияния, потому что я, по сути, менеджер группы. Потому что организационные моменты, подавляющее их большинство, — на мне. Но у нас по-любому выстраивается диалог и какая-никакая аргументация по каждому из вопросов.
Николай: Да! И мы его пишем прямо сейчас. Он называется «Сироты Москвы». Про четырёх сирот, что сбегают из приюта в поисках города, в котором нет зла. И по их рассказам получается, что город этот — Москва. Очень условно: вот они сбежали, вот они в Москве, но выясняется, что они сбежали в ещё один огромный приют, в котором просто такие же сироты. Разницы в итоге нет. Все мы сироты. Некоторые песни на альбоме будут называться именами этих героев. То есть это абсолютно вымышленная история, которая встраивается в абсолютно реальные объекты. И в итоге Москву эта история присваивает. Я упоминал поэму Ерофеева. Здесь мы тоже пытаемся создать некий потусторонний морок — он как будто не связан с Москвой, но она там есть.
Андрей: Ну, как Ерофеевская Москва: «Я никогда не видел Кремль».
Раз мы вышли на литературные ассоциации, а «Кенотаф» — издание во многом про книги и чтение или таковым задумывался, то напоследок спрошу, что вы сейчас читаете. Или что из прочитанного недавно произвело на вас впечатление?
Илья: Владимир Брагин «В стране дремучих трав». Ещё бодрят в последнее время Гиляровский и Николай Олейников. А когда совсем в заёбе — перечитываю Апулея, возвращает.
Андрей: Я стал перечитывать поэзию. Вот перечитал Георгия Иванова — охуел. Наконец купил сборник стихов Лосева — такая большая синяя книжка, которая не выходила с 2012 года. И ещё хочу купить книжку того же Лосева, которая вышла совсем недавно — «Эзопов язык в русской литературе».
Николай: Я перечитал «Чапаева и Пустоту» Виктора Пелевина. И еще «Жёлтую стрелу» — надо было по работе, так как я сейчас пишу сценарий, и он во многом к пелевинскому языку и к такому странному, психотрансовому магическому реализму в его духе отсылает. Ну и поскольку я стал отцом, я читаю книгу Филиппы Перри «Как жаль, что мои родители об этом не знали (и как повезло моим детям, что теперь об этом знаю я)».
Тимур: А я прочитал повесть Алексея Константиновича Толстого «Упырь», это его литературный дебют. В дальнейшем он создаст Козьму Пруткова, но это интереснее — в «Упыре» он придумал такой пазл из штампов готической литературы. В нём всё есть, в этом тексте: и проклятый дом, и призраки, и, собственно, упыри. Которые описываются, кстати, невероятно смешно. У Толстого в описании есть признак, как можно отличить упыря по характерному щёлканью, которое они издают. И это щёлканье напоминает, будто кто-то сосёт апельсин.
Николай: Да! На новом альбоме ФШ — апельсин на обложке. Так и запишите: чмокающий сосущий апельсин.
Вы прочли текст издания «Кенотаф». Мы будем рады, если вы поделитесь им и подпишетесь на нас: телеграм-канал | Boosty