Коробочка.
Я открыл в телефоне карты и начал изучать.
— Бабушка, а как мы ехали? Покажи на карте наш дом. Какой номер? Ты помнишь? Я не помню даже названий улиц, какие уж тут цифры. Город Гродно, республика Беларусь. Это да. Вот я маленький, вот ты еще идеально прямая.
— Как рельса! — бабушка-отличница вытянула руку.
— Рельса тебе завидовала! Куда мы шли, когда выходили из дома? Какой автобус? Ага. Так, где у нас тут остановка. С остановки «Школа» ехали? Ну сейчас она, видимо, уже «Школа», ладно. Прибывали мы, бабушка, на вокзал и садились в электричку. Что говоришь? Я маленький пел прямо в вагоне? Куда девалась эта детская непосредственность? «Полесский парк», «Каплица», нам на следующей? Ну пойдем тогда в тамбур.
Бабушка прошагала пальцами по столу и засмеялась.
— Вышли. Бабушка, стой. Тут я немного припоминаю. Поезд уехал, и мы вдвоем на перроне. Никого. Дальше в поле. Через лесок и выйдем к деревне. Там и будет стоять наша коробочка. Она?
Бабушка макнула в чай печенье, откусила и довольно кивнула.
Прямоугольная, железная. Ой, аж схватило воспоминанием. Запах какой-то приходит, а какой не знаю. Сухая трава может быть.
— Бабушка, у соседей были коровы? Ну значит и сухая трава была, а-то коровы бы недолго протянули. А внутри нашей коробочки что? Снаружи, помню, вот прямо возле двери, ты потеряла моих солдатиков.
— Так и знала, что до этого дойдет.
— Ну потеряла же? И обещала найти. Эх, как там мои ковбои и индейцы? За тридцать лет уже, наверное, помирились. Сказала, они возле кошачьей миски, и не нашла. Кстати, зачем нам миска, кота же никогда не было? Как был? Бабуль, ты меня, пожалуйста, не обманывай. Солдатиков уже не спасти. Не хватало мне еще за какого-то несуществующего кота переживать.
Я закончил тараторить. Мне хотелось вспомнить что-то еще, нащупать, вернуть. Железная коробочка-контейнер. Кушетка в углу. Две трехногие табуретки. Раскладной стол, ставший здесь и обеденным, и любым другим. Рваная, но чистая одежда на гвоздях вдоль стен. Я встаю на пенек и…
— Бабушка, а помнишь, возле окна, что вырезал отец…
— Ну вспомнил наконец-то про свой календарь! — бабушка хлопнула в ладоши и потянулась за печеньем.
— Как мой? Наш! Перекидной, с большими клетками. Он пах, как пахнут новые книги. Типографским клеем, наверное. Глянцевый, идеальный. А мне разрешали там калякать. Только вот почему мы так и не повесили его пониже? В нем же никто, кроме меня, ничего не писал.
— А и не знаю. И правда, почему не повесили? Возможно, меня очень веселило, как ты важно проводил свой ежедневный ритуал. Брал ручку, подвигал пенек, вставал и записывал. Что записывал, хоть помнишь?
— Во сколько проснулись и во сколько легли спать! Это я для нас двоих старался! Как бы мы без такого учета смогли?
— Да уж, конечно, никак… — бабушка оперлась щекой на ладонь.
— Получается, ты потеряла моих солдатиков, а сейчас говоришь, что важнейший документ — всего лишь детская забава?
Бабушка захохотала. И я с ней. Пластиковый ковбой обнял пластикового индейца.