Венедикт Ерофеев (1938-1990). Москва-Петушки
Что мы знаем о русской контркультуре? Сходу можно вспомнить условного Сорокина и загадочного Пелевина. Особые эстеты назовут ещё некропоэта Мамлеева и представителей серо-буро-малиновых Лимонова и Прилепина. Уже неплохой список, причём довольно самобытных авторов. Периодически появляются новые лица, например Валерий Печейкин со сборником инфернальных пьес «Люцифер», или Алексей Сальников с хтоническим романом «Петровы в гриппе и вокруг него». Утверждать то, что Россия прошла мимо постмодернистской литературы - невежественно и глупо. Русские писатели всегда совмещали бунтарство с национальным колоритом, из-за чего сильно выделялись на фоне иностранных коллег. Тем не менее, России был необходим свой Чарльз Буковски. Одиссея Чинаски обязана была развернуться на нашей территории, об этом говорит безумная популярность автобиографичной прозы Буковски на территории СНГ. И он появился. Его создал Венедикт Ерофеев.
Венедикт с легкостью мог построить научную карьеру в философии. В молодости Ерофеев поступил на филфак МГУ, но не проявлял к учебе особый интерес. Друзья рассказывали, как он съедал 3 пачки сырых пельменей, чтобы получить официальную справку от врача и не ходить в университет. Такое девиантное поведение было вполне характерно для будущего писателя. Ерофеева отчислили из 4 ВУЗов, в кружках интеллигенции его не любили, а панки-диссиденты пинками выгоняли со всех попоек. Так и получилось, что Венедикт всегда оставался на краю жизни, непризнанный никем. До начала писательской карьеры, он успел поработать бурильщиком, охранником в вытрезвителе, кочегаром, библиотекарем, монтажником кабельных линий связи, стрелком военной охраны, грузчиком, лаборантом паразитологической экспедиции по борьбе с окрылённым кровососущим гнусом и много где ещё. Полученный опыт позволил ему наиболее полно познать прелести жизни советского рабочего человека. Всё это сопровождало беспробудное пьянство, смешанное с специфической религиозностью. Ерофеев - это человек эпоха, вызывающий интерес не только своей литературой, но и необычным стилем жизни. Можно было бы легко повесить на Венедикта ярлык русского Буковски, но это будет не совсем верно. Монументальная «Москва-Петушки» это намного больше чем история харизматичного пьяницы. Это слепок времени.
«Москва-Петушки» - это поэма о путешествии через алкогольный трип, грехи и ангельские крылья. Главный герой просыпается с похмелья в незнакомом подъезде, отчаянно пытаясь вспомнить порядок употребления алкоголя накануне. Собравшись с мыслями, он отправляется на вокзал, закупается солидной партией спиртного и едет в поезде из Москвы в Петушки то ли к любимой женщине, то ли к ребёнку. Поезд постепенно превращается в полотно русской жизни, настолько изящно описанной, что «Москву-Петушки» хочется сравнивать с «Одиссей» Гомера, и не меньше. Бесконечные рецепты «Ерша» и коктейля «Сучий потрох» сочетаются с размышлениями о родном быте и душе. «Москва-Петушки» написана в псевдоавтобиографичном стиле, как будто специально, в насмешку над приключениями Генри Чинаски. За всем алкогольным флёром легко не заметить религиозный эпос и хлёсткое описание русской "Анимы". Эта сторона поэмы откроется не всем. Для многих «Москва-Петушки» станет комедией про циничного маргинала, но пытливый читатель найдёт здесь икону русской контркультуры.
До конца непонятно, насколько образ русского Буковски подходит Венедикту Ерофееву. Многие друзья Ерофеева заявляли, что тот вообще не пил. Возможно, это был всего лишь эпатаж, сейчас никто уже не узнаёт. Но вот герой «Москва-Петушки» ничуть не уступает американскому аналогу. Более того, он гораздо более метафизичен. Если «Хлеб с ветчиной» Буковски это пощёчина американской мечте, то «Москва-Петушки» это место, где сошлось всё: любовь, горе и надежда. Поэма была запрещена в СССР и впервые была издана только в 90-ых годах.