ТРАВЕНГИЛ

На следующий день мою аптеку накрыли правоохранительные органы. Это произошло утром, около одиннадцати часов. Новость разместили на одном из городских порталов, назвав «удачным рейдом». Я увидел её во время обеда, сидя в кафе в центре города, и сказать, что дико испугался, значит, ничего не сказать.

Это был гром среди ясного неба. В первые минуты я не поверил в случившееся, не переставая раз за разом перечитывать пост. У меня оставалось полпачки травенгила, и оглушающее событие полностью парализовало умственную деятельность.

Что делать?

Этот вопрос стоял у меня перед глазами, безответно витая в воздухе. Буквально за считанные мгновения от моей энергии не осталось ни следа – я был начисто подавлен, насквозь пропитан страхом и тотально разбит.

Выхватив из кармана телефон, я позвонил Льву. Возможно, это было ошибкой, но я не мог себя сдерживать. Мне было необходимо узнать хоть что-то.

Он ответил на девятом гудке:
— Алло.
— Привет, — прохрипел я. — Как ты?
— Слыхал, что произошло?
— Да, только что.
— И чего тогда звонишь?
— Расскажи поподробнее, что случилось-то?
— Кто-то слил ментам, что мы свободно толкаем запрещёнку без рецепта, вот и всё.
— И что теперь будет?
— Откуда я знаю? Завтра меня ждут для дачи показаний – по сути, ничего страшного. Скажу, всё как есть, да и уйду, делов-то.
— Так это получается, что вас закроют?
— Да откуда мне знать, Ян? Директора либо оштрафуют, либо посадят. Может так получится, что и не закроют.
— А ты как собираешься выкручиваться?
— А я-то что? — усмехнулся Лев. — Я человек маленький, ничего противозаконного не совершал, продавал строго по рецепту, а по поводу всего остального не в курсе.
— А если менты по почкам твоим пройдутся, так же будешь петь?
— Ты фильмов что ли насмотрелся? Это же аптека, а не наркопритон. Ты лучше о своих почках беспокойся, они у тебя за год ещё не отвалились?
— Лёва, как мне быть? У меня меньше пачки!
— Растягивай как можно дольше. Это единственное, что могу посоветовать, дружок. Раньше нужно было думать. Я предупреждал о всяком подобном дерьме, разве нет?
— Я не смогу выдержать такого.
— Тогда дуй в ПНД, не тяни.
— Я не буду ложиться ни в какой диспансер, это же дичь! — прошептал я в трубку.
— Тогда станешь дураком дома, разница невелика.
— Что можно придумать? В какой аптеке он может быть?
— Ты же мне сам говорил, что, кроме как у нас, он больше нигде не продаётся. О чём ты спрашиваешь?
— Я не знаю! — вспылил я. — Придумай что-нибудь! Помоги мне!
— Как, блять?! — прокричал Лев. — Высрать его?!
— Может, есть возможность его заменить?
— Он влияет на опиоидные рецепторы и на гамки. Это очень хреново, Ян. Тебя даже фенибут не спасёт. Он снимет ломку лишь на чуть-чуть, тогда как тебя начнёт крутить конкретно, дружок. Здесь нужна смесь трамала с прегабалином, но ты нигде не сможешь её достать.
— Почему?
— Потому что тебе никто не продаст её просто так. Сейчас барыжные аптеки подожмут хвост, и первое время будут отдавать запрещёнку только своим. Так всегда происходит. Всё, что тебе остаётся, Ян, это терпеть.
— Я чокнусь, ты понимаешь?
— Скорее всего, да.
— Я не вытерплю этого, — пролепетал я.
— Тебе придётся туго, поэтому я и советую лечь в ПНД.
— Нет.
— Ян, включи голову! Ты должен понимать, с чем столкнулся. Ты не переживёшь это в одиночку.
— Я не буду никуда ложиться!
— Упёртый ты баран, — хмыкнул Лев. — Сколько у тебя таблеток?
— Девять штук. Ровно на три дня.
— И никакой заначки?
— Нет.
— Ну ты даёшь. Разве так можно?
— Я не думал откладывать.
— Тебе нужны ноотропы, типа аминалона и пирацетама, куча витаминов, плюс транквилизаторы: у тебя начнётся такой психоз, что без них ты сдохнешь. Как ты собираешься такое перетерпеть, а? Это тебе не похмелье, дурачок!
— Посоветуй, что делать?
— Нет, ты точно дурак, — вскипел Лев. — Повторяю: ложись в ПНД. Ты загнал себя в такую жопу, Ян, из которой просто так не выберешься. Сколько ты принимал? Девяносто миллиграмм каждый день на протяжении года? Ты хоть представляешь, как за это время изменились твои мозги? Я сотни раз говорил тебе скидывать дозу лесенкой, на кой хер ты меня не слушал?
— Да пошёл ты, мудак! — проорал я в трубку. — Это из-за тебя я просрал этот год!
— Начинается! Я это говнище слушал вчера! Если будешь продолжать в том же духе, то иди на хер, нарколыга конченный! Обвиняй самого себя! Никто в твоих бедах больше не виноват!
— Прекращай морали читать!
— Ей богу, Ян, ты достал своими обвинениями. Иди мамке жалуйся, как тебя – такого святого – втянули в чудовищную кабалу.
— Короче говоря, ты предлагаешь ложиться в ПНД, да?
— Именно, и никак иначе, — ответил Лев. — Дома ты не выдержишь. Тебе будут нужны витамины, всякие лекарства, которые смягчат ломку, типа пирроксана и клофелина. В диспансере тебя этим обеспечат, а дома ты протянешь ноги.
— Ладно, понял, — выдохнул я. — Спасибо.
— Так и что ты решил? Будешь ложиться?
— Не знаю я пока.
— Ян, говорю тебе, это правильное решение. Не бзди, всё пройдёт топ-топ. Проваляешься недельки три и вернёшься в мир здоровым человеком, а потом забудешь обо всём, как о кошмарном сне. Я бы сделал именно так.

Хорошо тебе говорить, Лёва. Просыпаясь с утра, ты же не думаешь закидывать в свой организм какие-то непонятные таблетки?

Для тебя выражение «лечь в диспансер» – всего лишь слова, абсолютно ничего не стоящие, пустые и бессмысленные, дешёвые и прозрачные, сформулированные в твоей бесполезной башке только затем, чтобы что-то ляпнуть в критическую минуту.

Ты не ведаешь, что это такое – оказаться в моей шкуре.

Думаешь, я выбирал эту проклятую зависимость? Думаешь, у меня был шанс не попасться в эти жуткие сети грёбанного фармацевтического завода «ПОЛ-Лакта Вайм»? Ты действительно думаешь, что если что-то предначертано, то есть шанс этого избежать?

Нет, Лёва, всё рассчитано с момента моего рождения. Невыносимое детство, в котором я не мог найти общего языка со сверстниками, стало причиной многих эксцессов, сокрушающих мою жизнь.

Теперь я вырос и хочу ЖИТЬ.

Я хочу НЕ БОЯТЬСЯ, быть НАХОДЧИВЫМ и ОБАЯТЕЛЬНЫМ, вести за собой людей, показывая им, ЧТО Я МОГУ БЫТЬ ВЫДАЮЩИМСЯ!

И разве ты в силах это понять?

— Сообщи если аптечные дела придут в норму, — пробормотал я.
— Подумай хорошенько о том, что я сказал, Ян. Впереди у тебя нелёгкие дни, мужик.
— Я подумаю. Пока.

Я положил телефон на столик и уставился перед собой, стараясь не замечать мимолётных взглядов остальных посетителей.

Мне нужно было взять себя в руки. Нужно было настроиться на позитивную волну, рассчитывая на то, что весёлая фальшивка уймёт бушующий внутри меня ураган и заставит уйти из помещения с высоко поднятой головой.

Смешно, но я всерьёз думал об этом. Меня ожидал ад, а я беспокоился о своём визуальном виде, надеясь, что другие люди разглядят во мне образ счастливого человека. Но если внутри тебя разворачивается смертельный шторм, то сохранить невозмутимую оболочку способен лишь первоклассный актёр.

А им я, похоже, не был.

***

Решая задачу нужно смотреть правде в глаза. Даже если ненавистная аптека и заработает, не факт, что владельцы возобновят свободную продажу запрещённых препаратов. Но если вдруг они сделают это, то через сколько? Сколько мне ждать? Пару дней? Неделю? Месяц?

Всё это путь в никуда. Мои смятения, внутренние противоречия, разборки с самим собой, естественным образом подошли к концу. Настало время ставить жирную точку в этой истории.

Удивительно, как случай меняет восприятие мира, надежды и стремления. Ещё вчера я не верил, что когда-либо брошу травенгил. Я даже не мог вообразить такой безумной мысли в своей голове, а сейчас принял железобетонное решение завершить это зловещее и бесцельное путешествие.

Я позвонил матери, предупредил её, что уезжаю по работе в другой город примерно на месяц, поэтому пусть не переживает. Она ответила, что рада за меня. Рада, что всё складывается хорошо, и что я не пью. Она постоянно напоминала, что моё отвращение к алкоголю благоприятно влияет на её психологическое здоровье, однако, в глубине души – и я знал об этом – она всё же была не уверена в том, что я бросил пить навсегда. Ох, мама, знала бы ты, с каким сейчас трудом мне даётся разговаривать с тобой беспечным тоном...

Затем я связался с главным менеджером компании и сообщил, что мне срочно необходим отпуск из-за резко возникших семейных проблем. Он недоуменно пробормотал, что, мол, в отпуске я не так давно был и предоставить мне такую шикарную возможность, к сожалению, не в состоянии. Что ж, видно не судьба, ответил я и добавил, что увольняюсь прямо сейчас, несмотря на то, что работать мне у них нравилось. Разумеется, я слегка приврал в последней реплике, однако, стоит заметить, работа была непыльной, да и начальство вело себя более-менее адекватно, так что потеря доходного места действительно вызывала огорчение.

После этого я курил на балконе и плотно размышлял о ситуации. Я понимал, что мне нужно привести мозг в согласие с реальностью, но он упрямо не желал воспринимать данность, реагируя на неё кровожадным страхом.

Да, я боялся.

Во-первых, я боялся, что во время ломки стану сумасшедшим. А во-вторых, боялся не выдержать этого состояния и умереть.

По пути домой я заехал в канцелярский магазин, купив маркеры и ватман. Это действие было абсолютно спонтанным, продиктованным чуть ли не инстинктом самосохранения, и на тот момент я с любопытством наблюдал за неосознанным побуждением со стороны, не предпринимая попыток вмешаться и остановить забавный процесс.

Я хотел записать на бумаге очевидную истину, чтобы она каждый день находилась перед моими глазами и доказывала, что путь вперёд – это то, что принесёт мне спасение сейчас и преимущество в дальнейшем. Я хотел, чтобы мои мозги видели её и понимали, что ломка – это то, что вернёт мне здоровую жизнь.

Я решил бросать как можно скорее, так как тянуть резину не имело никакого смысла. Оставшиеся таблетки я положил в комод, обещая себе ни при каких обстоятельствах к ним не притрагиваться, после чего, развернув ватман и взяв маркер в руку, я вывел на белоснежном полотне несомненную формулу: ПРИНИМАТЬ ТАБЛЕТКИ – ЭТО НЕНОРМАЛЬНО. НОРМАЛЬНО – ЭТО ИХ НЕ ПРИНИМАТЬ.

Честно, я не был готов к предстоящим мучениям и страданиям. Но встреча с ними была неизбежна, поэтому я принялся делать лишь одну единственную вещь, которую мог.

Я принялся ждать.

***

Яркие лучи врывались в комнату, заставляя открыть глаза и признать, что следующий день всё же настал.

Внутри меня расползались вибрации.

Они брали начало откуда-то из позвоночника, чуть выше поясницы, и медленно опутывали всё тело, погружая его в отвратительный кокон.

Я испытывал это мерзкое ощущение каждое утро, но быстро глушил его травенгилом. Сейчас же мне предстояло познакомиться с ним плотнее, что вызывало невыносимое беспокойство.

Часы показывали девять утра. Я отправился на кухню и поставил чайник, решив вести себя как обычно. Заострять внимание на своём самочувствии было смерти подобно – тут вам целый букет из покалываний, лёгкого онемения и общего недомогания. Необходимо было всячески отвлекать себя от паршивых мыслей, что я и принялся делать.

Включив привычный плейлист, я пошёл в душ, в надежде смыть с себя всю накопившуюся пакость. Я бы поверил в Создателя, если бы это даровало освобождение, но выходя из ванны, я чувствовал себя значительно хуже.

Это трудно поддавалось описанию. Я мог лишь заключить, что вибрации усилились, но был не в состоянии расписать это во всех красках. Внутри меня будто существовал центр угнетения, который с каждой минутой всё сильнее подавлял любые мои действия и желания. Меня словно наполняли свинцом, делая тяжелее и раздражительнее, и в какой-то момент я осознал, что не могу ни на чём сконцентрироваться. Что играющая музыка вызывает во мне тошноту и отвращение ко всему творчеству в целом. Что звуки вокруг являются ядовитым излучением, медленно убивающим моё тело и дух.

Время остановилось, а пространство вокруг сжалось до критической точки. Я желал вопить и кричать, хотел выбежать на балкон и молить о спасении, но не мог пошевелиться, так как считал, что любое моё движение выглядит нелепо и дико.

Я предполагал, что за мной наблюдают. Неважно, кто это был – Бог или руководство злосчастной аптеки, – важно, что я чувствовал каждой своей частицей, что этот «кто-то» всё обо мне знает и ставит на то, что я умру.

Я старался не двигаться, пытаясь обрести спокойствие и наладить связь с окружающим миром, но многочисленные попытки провалились на дно бездонной ямы, окуная меня в подлинный мрак и ужас.

Меня тянуло туда, где вместо минут существовали годы, свирепая стихия заменяла дыхание, изображение в глазах размывалось и дробилось, превращая предметы в непонятную субстанцию, а неизвестный механизм вскрывал череп и взбалтывал алюминиевым стержнем мозги, образовывая единую желеобразную массу.

Я не мог заставить себя сидеть, стоять, лежать, так как любое состояние воспринималось мной повреждением и несовершенством. Дефицит активного вещества вызывал во мне токсические ожоги и эрозии, образовывал невыносимый вакуум и аномальную тишину, освещал нарушения моей психики и уродливость внутреннего мира.

Я хотел уничтожить себя, раздробив голову на мелкие фрагменты бесформенного пазла, избавляясь от противоестественных неровностей и шероховатостей поломанного рассудка. Я сходил с ума от пустоты в сознании, но одновременно с этим не мог что-либо помыслить, так как от идей и голосов в голове меня скручивало и болтало, словно на покорёженном аттракционе.

Я был несоизмерим с Абсолютом, так как трансформировался в него и находился в разных частях одновременно, исторгая из своей сущности роковую прямолинейность мироздания и безнадёжную непропорциональность природы.

Тихо-тихо, Ян. Возьми себя в руки, дружище. Это реакция организма, ты же понимаешь. Это ненастье скоро исчезнет. Ты должен помнить ради чего это испытание. Ты же освобождаешься, только и всего. Ты будешь летать там, где захочешь. Будешь просыпаться и знать, что цепкая тварь отныне не властна над тобой. Ты будешь делать то, что нужно, и никогда не попадёшься на крючок снова! Всё, что происходит сейчас, – лишь опыт. Всё, что тебе после этого достанется, – всего лишь жизнь, о которой ты мечтаешь.

Посмотри: время показывает полдень, а ведь это значит, что ты держишься больше двух часов. Ты никогда не заходил так далеко. Тебя пугала эта мохнатая тьма и вот ты здесь. Оглянись и скажи: что ты видишь?

Боль и отчаяние? Агрессию и страх? Поражение и слабость? Истощение и обречённость?

Ты не должен тонуть в иллюзиях и верить, что мир отвернулся от тебя. Посмотри на истину своими безумными глазами. Посмотри и скажи, что в ней сформулировано не так? Это твоё умозаключение. Это твой окончательный вывод. Так, где же ты ошибся? В какой части ты совершил просчёт?

Нет, дружище. Всё так, как ты и написал. Держись за эту соломинку, как за спасательный круг. Плюнь на тошноту, головокружение, клыкастое подавление всего живого, что есть внутри тебя! Сейчас тебе плохо, но будет ещё хуже. В этом нет ничего страшного. Это закон любого боя, а сейчас ты в бою. Ты должен смириться, потому что у тебя нет выбора.

Не погружайся в иллюзии. Мир не желает твоего исчезновения. Сторонним людям безразлично твоё существование. Тебя никто не считает бездарным оборванцем, убогим неудачником и обречённым на вечные беды тупицей.

Всё это ложь, порождённая свирепым противником, против которого ты начал бороться. Иди до конца, не думая о поражении!

В самом деле, я никогда не ощущал ничего подобного. Это было что-то чёрное, демоническое. Такого паршивого состояния я не пожелал бы даже врагу, не говоря уже о ком-то другом. Мою голову словно поместили в центрифугу и принялись интенсивно раскручивать, тогда как тело было опутано густыми вибрациями, терзающими внутренности, подобно голодным шакалам.

Я был полностью дезориентирован и потерян. Создавалось впечатление, что действительность – гадкая игра, где главным игроком выступала моя психика, и цель заключалась в том, чтобы затащить её в непроглядную черноту, оставив гнить и разлагаться, распространяя на округу невыносимый смрад. Это был заговор чистой воды, в котором участвовали абсолютно все, начиная от моих близких родственников и заканчивая незнакомцами за окном.

К вечеру поясницу начало ломать, а почки загорелись острым изнеможением. Я валялся на полу, обхватив голову руками, и просил у неизвестных сущностей помочь мне побороть убийственный абстинентный синдром. Я убеждал их, что всё понял и впредь прекращу пичкать себя мерзопакостной дрянью. Я уверял, что чище меня на этом свете не будет никого, и что отныне я перестану искажать то, что дано мне природой.

Заснуть я не смог, так как запросы несчастного организма на сон полностью исчезли. Промучившись до пяти утра, я словил паническую атаку, длившуюся около пятнадцати минут. Сердце вырывалось из груди, заставляя ходить по комнате из угла в угол и отчаянно молиться. Пару раз я порывался вызвать «скорую», но останавливал себя, вспоминая Альберта. Он говорил, что паника – это неопасное состояние, несмотря на стойкое ощущение надвигающегося конца. Это всего лишь адреналин в крови, Ян, и ты не должен думать о смерти. Твой мозг реагирует на неизвестную тебе угрозу, точно так же, как среагировал бы на стаю собак, окруживших тебя на пустынном участке дороги. Просто собак ты видишь и понимаешь, чем вызвана паника. А здесь факты скрыты от тебя.

С каждой секундой я падал в глубокое ущелье чёрного безумия, агрессивного психоза и яростного помешательства. Дожив до утра следующего дня, мокрый от пота, я лежал на диване и с трудом раздумывал о химических процессах в моём теле. Сколько мне ещё предстояло мучиться? Я был так вымотан жутким самочувствием, что мечтал об отключке. Господи, да я был бы не против и умереть!

Но как выяснилось в дальнейшем, зверский марафон только начинался...

***

— Почему ты не сказал, что принимал таблетки? — спросил Альберт, вертя в руках шариковую ручку.
— Я стеснялся.
— Стеснялся? Чего именно?
— Ну, мне было как-то стыдно рассказывать тебе об этом, — пробормотал я. — Я же частенько восхвалял себя любимого, мол, сам бросил пить, такой молодец... А на деле просто заменил одно на другое.
— Сколько длилась отмена?
— Шестнадцать дней.
— Шестнадцать дней?! — присвистнул Альберт. — И как?
— Кошмар, — поделился я. — Будто побывал в аду.
— Эти таблетки оказывают влияние на опиоидные рецепторы, — Альберт указал на пачку травенгила, лежащую на столе. — Плюс являются агонистом гамма-аминомасляной кислоты. Если доходчиво разобраться, это жуткая смесь, Ян.
— Мне ли не знать, — робко улыбнулся я.
— Какие были симптомы?
— Ломота, постоянные боли в пояснице, в почках, — я пожал плечами. — На третий день меня тошнило и поносило, плюс в башке была такая каша... жесть. Сон возобновился дня через четыре – и то был поверхностным. В общем, я такого никогда не испытывал.
— Ну ты и дурак, — усмехнулся Альберт. — Думаешь, фармацевтические препараты весьма безобидны и просты?
— Нет, я так не думаю. Уже нет.
— Надо было сказать мне, Ян. Я бы нашёл лекарства, которые смягчили бы абстиненцию. Резко бросать такие вещества чревато для психики.
— Уже бессмысленно это обсуждать, Альберт. Сделанного не воротишь.
— И как ты себя чувствуешь сейчас?
— Не очень весело, — ответил я. — Какой-то я подавленный.
— А что ты хотел? Сидеть год на стимуляторе – это тебе не в запой уйти на недельку. Это кое-что посерьёзней.
— Надо приходить в форму, верно. Нормализовать питание, найти работу и всё такое.
— А во время отмены было желание добить оставшиеся таблетки?
— Да, конечно, — кивнул я головой. — Я захотел это сделать ещё в первый день, но зачем? Всё равно бы остался без них, так какой смысл?
— Я помогу тебе подобрать нужные витамины. Можешь положиться на меня.
— Спасибо, Альберт.
— И ты здорово сглупил, скрыв от меня свою зависимость. Это было опрометчиво с твоей стороны.
— Я думаю, что всё-таки хотел справиться сам, — проговорил я. — И пускай мне помог бросить случай, я считаю, что у меня получилось достичь уровня, когда слова и мысли переходят в конкретные действия. — Я посмотрел на него. — Меня пугало то, что со мной происходило, Альберт. Каждый день я думал, как быть и что делать? А теперь я свободен от этого. Мне больше не нужно волноваться. И я уверен, что любая зависимость неминуемо гибнет перед человеком, решительно настроенным против неё. Я, кстати, бросил курить. Во время абстиненции курить совсем не хотелось, так что не было бы счастья, да несчастье помогло.
— То есть ты хочешь сказать, что одержал победу над тремя зависимостями? — улыбнулся Альберт.
— Не знаю, — улыбнулся я в ответ. — Время покажет. Но надеюсь.
— Как смотришь на то, чтобы перекусить? Или с едой ты тоже решил завязать? — засмеялся друг.
— Пошли, — я поднялся на ноги. — Правда, аппетит в последнее время ни к чёрту.
— Мы поправим это, Ян. Я угощаю.
— Это что ещё за новости? Ты же никого не угощаешь, мракобес.
— Считай это единственным исключением. Сегодня ты заслужил, — сказал Альберт, после чего мы вышли из кабинета.

Конец.