Люди врут — но не сильно: что экономисты знают о нашей психологии

Аукцион первой цены провоцирует лгать
В первом варианте ее получит человек, написавший и заплативший максимальную сумму.

Представим, что есть три человека, один из которых оценивает картину в три тысячи долларов, другой — в пять, а третий — в десять. Предположим, что ваша оценка — десять. Но сколько писать на бумажке — ровно десять, больше или меньше?

Довольно очевидно, что писать сумму больше вашей истинной оценки нет никакого смысла: если вы выиграете аукцион, то заплатите больше, чем готовы были заплатить.

С другой стороны, если вы напишете сумму меньше, чем десять, то с положительной вероятностью все равно окажется, что ваша ставка максимальная, и тогда вы выиграете объект, а заплатите даже меньше, чем собрались.

В стандартном аукционе первой цены выгодно занижать цену. Проблема в том, что вы не понимаете, насколько вам выгодно ее занизить, потому что не знаете, что напишут остальные. Иногда вы даже не в курсе, сколько человек с вами соревнуется — например, если аукцион проходит в электронном формате. В целом это пример неудачного дизайна: каждый индивид думает, что бы ему написать и как бы ему обмануть.

Аукцион Викри стимулирует сообщать правду

Уильям Викри придумал альтернативный дизайн аукциона — аукцион второй цены, или аукцион Викри. Спустя 35 лет после создания этой теории ученому присудили Нобелевскую премию, но он умер, не дожив буквально двух месяцев до ее вручения. Суть аукциона все та же: я опять прошу вас написать, во сколько вы оцениваете объект, и снова отдам его тому, кто напишет самое большое число. Но заплатить нужно будет не эту сумму, а следующую за ней («вторую цену» — ту, которую назвал ваш ближайший конкурент. — Прим. T&P). То есть если три человека, оценивающие выставленный на продажу объект в три, пять и десять тысяч долларов, огласят свои истинные оценки, то я отдам эту вещь тому, кто напишет десять, а заплатить ему нужно будет пять. Казалось бы, странная идея.

В чем же заслуга Викри? В аукционе второй цены я также пытаюсь получить от вас информацию о ваших оценках, и мне по-прежнему неоткуда ее взять, кроме как из того, что вы напишете. Но в таком аукционе вам выгодно писать истинную оценку. Никакого смысла завышать ее все еще нет: если вы вместо десяти напишете одиннадцать, объект все равно достанется вам — и все равно за пять тысяч. От того, чтó вы напишете, зависит, получите вы объект или нет, но совершенно не зависит сумма, которую вы заплатите. Если написать немного меньше, чем десять (скажем, семь), все равно вы получите объект и заплатите пять. Но если написать сильно меньше (скажем, четыре), то вы еще и объект не получите. Поэтому ничего умнее, чем написать свою истинную оценку, вы здесь не придумаете.

Когда Викри писал теорию аукционов, это был только теоретический вопрос, интересная математическая модель. Но за последние тридцать лет в экономической истории человечества случилось несколько эпизодов, когда вдруг понадобились аукционы. Самый масштабный из них — это приватизация в России. А в США, например, есть аукционы спектра частот для сотовой связи, которые проводятся с участием экономистов, помогающих провайдерам телефонной связи подготовить оптимальную заявку и подсказывающих, сколько ставить.

Люди привирают, но не сильно

Мой второй сюжет связан с моральной оценкой правды или лжи и касается нескольких экспериментов, описанных американским экономистом Дэном Ариели в книге «Вся правда о неправде».

По какой причине люди врут? Почему мы думаем, что все врут? И как это измерить? Как правило, люди врут из соображений выгоды, чтобы как-то улучшить свое экономическое положение. Но у лжи есть и издержки: они могут быть рациональными (с какой-то вероятностью поймают и накажут) и нерациональными (погано буду себя чувствовать, если совру).

Как измерить склонность человека к вранью? Экономисты провели эксперимент. Двадцати испытуемым раздали по 20 табличек с двенадцатью положительными числами вида, например, 3,62 (одна цифра до запятой и две после). Людям нужно было как можно быстрее найти два числа, в сумме дающих ровно десять. Из двенадцати чисел на каждой табличке была только одна такая пара. На все 20 табличек давалось пять минут. По окончании эксперимента испытуемые подходили к проводящему эксперимент, показывали ему свои записи, и он выдавал им, допустим, по 50 центов за каждую правильно найденную пару чисел. Оказалось, что один участник эксперимента успевал найти в среднем четыре пары чисел.

В соседней комнате сидели другие испытуемые. В какую комнату они попадали, решал генератор случайных чисел. Им давали то же задание, только с немного другим условием: по окончании эксперимента им нужно было не сдать бумажку экспериментатору, а опустить ее в шредер, просто запомнив, сколько пар чисел они нашли. Во второй комнате в среднем участники эксперимента «находили» больше, чем четыре пары. Это подсказывает, что люди врут.

Если люди врут рационально, понимая, что их не поймают, то, казалось бы, можно было бы ожидать, что они будут говорить, что успели сделать все 20 табличек. Но этого не происходило: участники называли в среднем около шести пар. Как оказалось, люди привирают, но не сильно.

Выгода, страх и совесть

В другом эксперименте с той же таблицей вместо 50 центов за каждую найденную пару чисел давали 10 долларов. Если бы люди рационально врали, то можно было бы ожидать, что они станут врать больше. Но нет, за 10 долларов люди привирали примерно так же, как и за 50 центов.

В той же книге Дэн Ариели описывает эксперименты, в которых была предпринята попытка изолировать эффект опасения наказания от плохого самоощущения из-за собственной лжи. Так, части испытуемых перед экспериментом сообщали, что обычно люди успевают найти примерно четыре пары чисел (что правда), а другой части говорили, что в среднем находят примерно восемь пар (что неправда). Если проблема была бы в том, что люди боятся наказания, то во второй ситуации приврать и сказать, что тоже нашел восемь пар, кажется безопасным. Но нет: выясняется, что в обоих случаях люди привирали одинаково — в среднем говорили, что нашли шесть пар чисел. То есть участники эксперимента, найдя в среднем четыре пары и думая, что они просто плохо справились с заданием, привирали, но не сильно. Так что не страх наказания останавливает людей от того, чтобы сильно соврать, а внутреннее ощущение.

В рамках другого эксперимента двух разных ассистентов просили доехать на такси из точки А в точку Б и настаивали на оплате строго по счетчику. Так делали много раз, чтобы накопить большой объем данных о том, сколько с них возьмет таксист за поездку по одному и тому же маршруту. Экспериментатор, естественно, знал, что поездка должна стоить 25 шекелей. Маленькая деталь: один из ассистентов экспериментатора был незрячим, ходил с белой тростью, и таксисты понимали, с кем имеют дело. Кого больше обманывали? Незрячий ассистент в среднем платил меньше за одну и ту же поездку. Хотя обмануть его, естественно, легче: таксисту было очевидно, что человек не видит счетчика. Они выключали счетчик немного заранее, чтобы незрячий студент платил меньше. Так выясняется, что людям свойственно желание чувствовать себя хорошими.

Еще одно обстоятельство: людям свойственно приворовывать деньги меньше, чем все остальное. В другом эксперименте из этой же книги в холодильнике общежития оставляли несколько банок с колой — через три дня их уже не было. А в контрольной группе вместо банок клали на холодильник долларовые купюры — и они почему-то оставались лежать на своем месте. Взять с холодильника чужую долларовую купюру никому в голову не приходило, а вот выпить чужую колу было легче.

Что нам делать с нашим враньем?

Пассажир советского троллейбуса мог обратиться к другому с просьбой «Копеечку не опускайте». Что это значило? В конце советской власти проезд в троллейбусе стоил четыре копейки. Кондукторов не было, стояли кассовые машинки, куда нужно было опустить монетки и самому оторвать билетик. Соответственно, просьба не опускать копеечку означала, что у меня только пятачок и я хочу получить обратно копейку, а другой человек как раз пытается опустить три копейки и одну копейку. Потом эти кассы заменили сначала на компостеры для талончиков, которые обычно приобретали заранее, а потом на турникеты, которые затем сняли. Почему исчезли кассы? Потому что стали воровать. Почему исчезли турникеты? Потому что выяснилось, что издержки на то, чтобы все ходили через турникет, больше, чем выгода от того, что меньше воруют.

Между экспериментальной экономикой и психологией очень тонкая грань. Среди прочего экономисты пытаются понять, что надо предпринять, чтобы люди меньше врали. Например, оказалось, что если повесить над кофемашиной фотографию пары внимательных глаз, то люди будут меньше воровать капсулы. Такой способ придумали психологи, но экономисты тоже могли бы догадаться.

Экономисты, не работающие с настоящими данными, либо генерят их с помощью экспериментов, либо строят теории. И то и другое — разные подходы к тому, чтобы привыкнуть жить с мыслью, что все мы немножко привираем, когда нам это выгодно. Надо просто отдавать себе в этом отчет и, если нужно создать какой-то механизм, иметь это в виду.

Литература

• Ариели Дэн. Вся правда о неправде. Почему и как мы обманываем. М.: Манн, Иванов и Фербер, 2013.
• Vickrey W. Counterspeculation, Auctions, and Competitive Sealed Tenders // J. of Finance. 1961. V. 16. Р. 8–37.