Баскаки XIX столетия
Но кто же они, эти завоеватели, эти баскаки XIX столѣтія, и откуда они пришли?
Они русскіе, «крещеные», среди нихъ нѣтъ ни одного жида, армянина, нѣмца; они плоть отъ плоти, кость отъ кости, они родные братья народа и вышли изъ нѣдръ его, вызванные къ жизни, взлелѣянные нѣкоторыми вредными для государства экономическими мѣрами прошлаго царствованія, такъ стремившагося насадить россійскую буржуазію...
Семендяевы, Подмошинскіе, Кудрявцевы, Кудрявцевы-Волки, Жигали, Утретскіе, Болталовы, Ѳедотовы, Лешенковы, Крестовскіе, Машневы, Мышинскіеи т. д.—такова славная стая...
Все это люди новые, такъ сказать пореформенные. Генеалогія ни одного изъ буржуа не восходитъ до 19 февраля. Изъ всехъ только 1—2 фамиліи могутъ похвастать даже какимъ-нибудь прошлымъ, прочіе — самоновейшей формаціи и буквально народились вчера...
Какіе-нибудь Кудрявцевы хорошо еще помнятъ то недавнее время, когда они занимались извозомъ Другіе также были извозчиками, простыми чернорабочими, мясниками, пастухами...
***
Утретскій, лѣтъ пять умершій, былъ простымъ извозчикомъ.
Скопилъ ли онъ малую толику, или «случай» подвернулся, только въ послѣднія 15 лѣтъ онъ сильно пошелъ впередъ. Онъ еще много лѣтъ прожилъ бы на горе населенно, если бы нѣкоторыя обстоятельства не'свели его въ могилу, и особенно банкротство оптоваго рѣжецкаго купца Конопки, благодаря которому Утретскій потерялъ 15.000 р. Это былъ умный, но жестокій человѣкъ, страшно разорявшій населеніе... Векселями онъ ужасно запуталъ населеніе.
Бывало, говорятъ крестьяне, народъ съѣдется со льномъ кругомъ двора и улицу запрудятъ, проѣхать нельзя, — все должники. День зимній короткій, надо бы спѣшить вѣшать, а онъ, хозяинъ-то, все бѣгаетъ, суетится, и чайникъ въ рукахъ съ водкой — кажнаго угощаетъ. А какъ вечеръ придетъ, темно станетъ, начнетъ вѣшать ленъ, самъ-то пьянъ да и мужиков споитъ; ну и вѣшаетъ, какъ Богъ на душу положитъ, а то прямо безъ вѣса свалитъ въ амбаръ и скажетъ: столько-то пудовъ, а тамъ, можетъ быть, вдвое...
Сыновья, совсѣмъ молодые люди...Старшій побывалъ въ университете и, но общимъ отзывамъ, человѣкъ порядочный, неспособный продолжать роль родителя, зато младшій, которому, говорятъ, всего 21 годъ, проявляетъ всѣ качества отца и уже вызываетъ противъ себя рѣзкіе отзывы...
***
Весьма рельефный типъ представляютъ два брата Жигали.
Недавно умершій отецъ ихъ родился въ центрѣ ѳедосѣевщины въ селѣ Лосевкѣ. Онъ давно уже раздавалъ деньги, сначала небольшія, но средства его быстро расли, и операціи увеличивались. Любопытно, что Жигаль кажется былъ единственнымъ ростовщикомъ, который давалъ деньги безъ %, вѣроятно поддаваясь вліянію ѳедосѣевщины. Но, дѣлая уступку религіозно-нравственнымъ требованіямъ поморской общины, онъ вознаграждалъ себя такимъ пріемомъ: обязывая, какъ и всѣ, возить себѣ ленъ, онъ не объявлялъ цѣнъ, а разсчитывался весною, когда кончалась операція по сбыту льна, и конечно львиную часть отбиралъ себѣ, такъ какъ никто не могъ и знать, по какой цѣнѣ онъ продалъ. Вѣрная комерція, безъ всякаго риску! Но и этимъ онъ не удовлетворился: «хлопотъ много». Переѣхавъ въ городъ, онъ сбросилъ маску безпоповца и сталъ ростовщикомъ безъ всякой примѣси...
Прекративъ торговлю льномъ, онъ принялся широко раздавать деньги, беря 20—25 % какъ общее правило, и восходя въ частныхъ случаяхъ до 50 % и выше. При этомъ не забудемъ, что у купцовъ проценты считаются за годъ все равно, берешь ли на годъ, или на мѣсяцъ. Правда, это очень упрощаетъ счеты для безграмотныхъ ростовщиковъ, но посмотрите къ чему это ведетъ. Мужикъ сводитъ всѣ счеты по хозяйству осенью: тогда у него есть продукты, есть деньги, поэтому всѣ разсчеты съ мужикомъ, какъ у купцовъ, такъ у товарищества и вообще у всѣхъ кредиторовъ, пріурочиваются къ осени;
нужды же у крестьянъ не бываетъ осенью, даже зимою мало; она приходитъ весною и разражается во всей силѣ въ началѣ лѣта. Поэтому крестьянскій кредитъ — краткосрочный; онъ почти никогда не бываетъ годовой, рѣдко полугодовой, и въ болыпинствѣ ограничивается 3—4 мѣсяцами. И за эти-то мѣсяцы берутъ 20—25% .
Недавно старикъ умеръ. Дѣти сейчасъ же рѣшили дѣлиться — пошла братская война. Родные братья грызлись хуже собакъ изъ-за брошенной кости. Дѣлились буквально такъ, что, если оставался одинъ ящикъ, рубили пополамъ, одинъ горшокъ— били его, чтобы не достался одному. Разбоемъ наживали богатство, говорятъ о нихъ, разбоемъ и дѣлили. Возмущенные, оскандаленные ѳедосѣевцы энергично возстали противъ такого позора, созвали соборъ, судили, рядили и, ничего не добившись, исключили ихъ изъ общины...
***
Дмитрій Ивановичъ Подмошинскій. Этотъ чудный цвѣтокъ, пышно распустившійся на почвѣ хищничества и ростовщичества, всецѣло совмѣстилъ въ себѣ самыя характерныя черты своего типа.
Дмитрій Ивановичъ, скопивъ ничтожныя средства, переселился въ Опочецкіи уѣздъ лѣтъ 20 назадъ..., открылъ лавку и началъ раздавать крестьянамъ подъ векселя деньги. Операціи принесли блестящіе результаты, и въ настоящее время Подмошинскій имѣетъ огромные капиталы, массы земель въ лучшихъ волостяхъ...
Разъ только нужда бросала въ его лапы крестьянина, онъ становился рабомъ Подмошинскаго навсегда: сейчасъ пишется вексель на значительно большую противъ долга сумму, и всегда безсрочный, представляющей Дамокловъ мечъ, который каждую минуту можетъ опуститься, по мановенію руки его, и раздавить жертву. Привезеннаго льна уже не хватаетъ на покрытіе долга; кулакъ всѣ силы употребляетъ, дабы не выпустить должника: онъ назначаетъ на ленъ невысокую цѣну, относитъ большую часть его къ низшему сорту, обвѣшиваетъ, опаиваетъ мужика, суетъ ему деньги, и вексель остается у Подмошинскаго. Весной крестьянинъ забираетъ еще продуктами, конечно дурного качества, по высокой цѣнѣ; кулакъ обвѣшиваетъ его, опять насчитываетъ; пишется другой вексель, — и жертва опутана съ головы до ногъ. А какъ только должникъ становится неисправнымъ, всемогущій исполнительный листъ, словно стихія злая, непредотвратимая, отнимаетъ у него все и прежде всего землю, если есть таковая, и хозяинъ-пахарь становится батракомъ, семья нищенствует.
Замѣчательно, что Подмошинскій всегда ѣздитъ самъ описывать и продавать имущества, какъ бы боясь, что другой не все опишетъ. И онъ уже выцарапаетъ все, что только возможно. При этомъ происходятъ невыносимо тяжолыя сцены: разоряемые всегда протестуютъ что съ нихъ вторично взыскиваютъ по векселямъ, бабы и детишки ревутъ, защищая послѣднія крохи, умоляютъ и проклинаютъ Подмошинскаго. Но онъ дѣлаетъ свое; иногда на крепкую брань и даже сильный толчокъ смиренно отвечаетъ: «прости имъ, Господи: не ведаютъ, что творятъ». Сцены бываютъ до такой степени мучительныя, что напримеръ В. П. Муфель, пробывъ несколько летъ судебнымъ приставомъ, бросилъ службу, хотя очень нуждался, утверждая, что «нетъ возможности въ последніе годы терпеть наглое грабительство, вЬдь несомненно бываешь убежденъ, что взыскиваешь вторично, а ничего поделать не можешь». И любопытно, какъ по его словамъ, такъ по словамъ уполномочепнаго товарищества, присутствующая при аукціонахъ, крестьяне не жалуются и не плачутся, когда имущество продается за долги товариществу, ибо взыскиваются действительные долги, и все знаютъ, что къ такому крайнему средству товарищество прибѣгаетъ при совершенномъ неплатежѣ, да если бы кто рѣшился спорить и отрицать, его уличили бы сосѣди...
***
Кстати замѣтимъ слѣдующее явленіе: однодеревенцы почти никогда не покупаютъ на аукціонахъ въ своемъ селѣ (имеется ввиду имущество односельчан, взысканное за долги - Ц.Ш.), потому что смотрятъ на это, какъ на дѣло недостойное и непріятное. «Дорого платить, говорятъ, нѣтъ нужды, а дешево и купилъ бы, да стыдно, грѣшно, не оберешься попрековъ, слезъ; каждая корова, которую не можетъ забыть хозяйка, будетъ мозолить глаза». Если же и купить кто, то хозяева упрашпваютъ отдать назадъ, присоединяются сердобольные сосѣдиг, и купившій долженъ отдать, если не хочетъ нажить враговъ. Жди потомъ, когда расплатятся!
***
Г. П. САЗОНОВЪ
РОСТОВЩИЧЕСТВО-КУЛАЧЕСТВО
1894