Он загорелый, тонкокожий и рыжий
Он загорелый, тонкокожий и рыжий
Смешливый, в веснушках царапин.
Всё его наследство – это мамины лыжи,
И воспоминания все – голос папин.
Он один на один с темнотой и гриппом,
И в жару тяжелей бессонницы одеяло.
Он не хочет, чтоб мама встречалась с тем типом,
Чтобы память отца не предавала.
А что матери? Снова на трёх работах,
Еле-еле сама на ногах, а его вывести в люди.
И ещё за червонец, мыть полы по субботам
Уж скорей бы подрос - там полегче будет.
Ему жалко отца, этой жалко сына
И себя немного и ушедших весен.
Ангел на подрамник набивает холстину
И грунтует, её задумчив, но весел.
Осторожно кистью из ангельских песен
Он плетет наметки лазури, море, пожалуй,
Или может быть небо потерянных весен,
Или вроде туманы над Алатау.
Просто надо ещё подождать немного
Ангел занят и рисует уже после смены
И ещё просит отгулы у Бога
Тот ворчит, мол, в раю облупились стены.
Ангел виновато разглядывает сандалии
Бог стихает, остыв, говорит «ну ладно»
И ворчать мне вредно, для моих миндалин,
Что с тобой поделать, дорогу талантам.
Принесешь потом, и повесим в гостиной,
Которую кстати побелить бы неплохо.
Ангел счастлив, и хочет заняться картиной,
Торопливо отпрашивается у Бога.
И до поздней ночи, до чёрной стужи
Разливает лазурь на клетки холстины.
Мать и сын понимают, кто же им нужен
И разглаживаются трещины и морщины.
( ≈2015)