Видимость и невидимость (вопросов пост)

Присказка

В поисках определения справедливости, Сократ предлагает рассмотреть его в чем-то большом и общем, а затем уже в малом и частном. Прийти от общего к частному, казалось, будет вернее и легче, и Сократ предлагает смоделировать государство, в котором бы эта справедливость присутствовала. Проводя такую операцию, Сократ как бы дает предварительное замечание, что справедливость – это то, что можно определить при рассмотрении взаимоотношений людей. Собеседники Сократа Главкон и Адамант сокрушаются, что справедливость становится просто способом обрести честь и добрую славу, видимость справедливости объективно важнее самой справедливости. По сути они сетуют на устоявшуюся норму поведения, принятую в обществе, ошибочно полагая, что людям вообще есть дело до того, создает ли эта принятая норма видимость справедливости или чего-то еще одобряемого в обществе. Друзья жалуются Сократу на то, что в случае «полной воли», тот, кто считался справедливым, ведет себя, как и совершенно несправедливый человек – они все стремятся к собственной выгоде и корысти, так как это и считается истинным благом у людей. Друзья верят в некую истинную справедливость, но очень красочно изображают корыстное общество. Вопрос наступает на горло мыслителю: а каково происхождение моральных норм? Какова природа стремления человека к благу вообще? И есть ли это стремление?

Skaska

Главкон, между прочим, рассказывает историю, которая поднимает вопрос, неистовствующий на протяжении веков и всплывающий, например, у Ф.М. Достоевского, которого я как-то недавно вспомнил. История такая (Лосев, кстати, допускает, что это очередное мифотворчество Платона, хотя сам персонаж встречается и в других источниках). Некий предок Лида батрачил на тогдашнего правителя Лидии, а именно работал пастухом. В расщелине земли этот предок находит кольцо, в котором позже обнаруживает чудесные свойства: если его особым образом поворачивать на пальце, то можно становиться невидимым. В детстве, когда я рассуждал о невидимости за счет каких-либо чудесных артефактов, я много думал о том, а в какой степени невидимым становится человек? Вот в сказках этим свойством пользуются напропалую, но что именно становится невидимым, когда на тебе, например, шапка-невидимка или вот это кольцо? Ты сам за счет того, что твое тело контактирует с артефактом. А одежда? Почему одежда становится невидимой тоже? Допустим, потому что она тоже контактирует с телом, которое в свою очередь контактирует с артефактом. Но тогда и все, до чего дотрагивается невидимый должно также становится невидимым, а этого не происходит. Это противоречие родило во мне сомнение относительно невидимости, но Главкона волновало, конечно же, не это. Так вот этот пастух, когда понял, как оно все работает, сразу же просчитал перспективы своего дальнейшего карьерного роста и очень быстро устроил все так, что попал в число вестников, посланных к царю, а, получив доступ к царю, совратил его жену, убил, в конце концов, самого царя и сам захватил власть. Главкон здесь хочет показать, что пастух, как только ему представилась такая возможность, сразу же пренебрег всеми моральными нормами и пошел по пути своекорыстия, применяя при этом насилие и убийство. Мы бы могли сказать, что этот пастух был сомнительных моральных устоев человек, но поступил ли бы кто-нибудь иначе? Человек избавляется от того, что довлеет над ним с самого детства – оценки своих поступков на в категориях «хороший/плохой». Он избавляется от указующего, как ему поступить, перста. У него появляется возможность выйти за предел видимости блюстителей норм. Так а что тогда нормы сами по себе? Как бы поступил во всех отношениях положительный человек, будь у него возможность не отчитываться за свои как положительные, так и отрицательные поступки? Так и у Достоевского в «Сне смешного человека» герой задумывается очень крепко о том, что, если бы он совершил какую-нибудь гадость на другой планете, а потом вот вернулся опять сюда на Землю, мучила ли бы его совесть, стыдился бы он своего гадостного поступка? На Земле никто не знает о том, что он сделал. Достаточный ли это повод для того, чтобы чувствовать себя хорошо?

Главкон верит в справедливость, а Достоевский верит в человека. Вера вот в это всё – это единственное, что нам остается. И над всем этим сотрясается глас/з вопиющего в пустыне: «Если Бога нет, то все позволено!» Если нет, нормирующего твое поведение, общества, из чего становится понятно, что непрерывная социализация – это физраствор, тот самый натрия хлорид, который является важной, важнейшей составляющей твоей жизни; если нет соглядатая, которому ты делегируешь право вершить суд и держать папки «хорошо» и «плохо», то мораль, родившаяся в отношениях и призванная отношения эти поддержать, а значит, тебе, двуногому, выжить, мораль – настолько условная категория, что рассуждение о всех ее производных (справедливость, правда) становится как-то беспочвенно. Нужно тогда признать, что та же справедливость вторична и по природе своей неопределенна, как одежда на теле невидимого. Почему одежда невидима, а земля под ногами, орудие убийства в руках остаются видимыми?