Икота во время "Пира"

Всякий диалог Платона – это бассейн, в котором за единицу времени ты сможешь обесчестить только очень небольшую его часть. Слишком уж многочисленны кубометры его составляющих: философские кубометры, художественные, психологические, исторические. И причем непонятно, конфликтуют ли эти составляющие или дополняют друг друга. А.В. Лосев в комментариях к диалогу «Пир» обращает внимание на замечательный литературно-художественный аспект диалога, но говорит, что, «в связи с характером настоящего издания, мы можем коснуться только философской стороны этих диалогов». Ясно, что полный анализ не есть цель его комментариев академического четырехтомника и это уже совсем другая история. С другой стороны, можно подумать, Лосев нам как бы намекает, что художественная составляющая существует параллельно с философской и ни коим образом не дополняет ее. Трудность в том, что можно подумать то, на что намекает этот великий человек, а можно подумать и что-то совсем иное. Можно, примерно, как я, не спать до 3:18 и тщетно размышлять, имеет ли свое философское значение икота Аристофана в самый неподходящий момент, когда ему предстояло двигать речь, или все же нет? Я уверен, что об этом написаны тома, лежат они в подземных книгохранилищах и машут мне, но до них я еще не докопался, нежно храня свое право на глупость и на боян (до поры).

С чем точно невозможно спорить, это с тем, что сама форма философствования Платона - диалог – это и есть важнейшая художественная составляющая. Форма диалога не утверждает истину, она ее демонстрирует, она выносит ее на общий суд и предлагает читателю занять чью угодно сторону. Гениальность такой формы в том, что она предлагает альтернативное размышление для читателя, она уважает его и полагает его как субъекта мышления, поэтому всякое авторитарное, если хотите, утверждение просто неприемлемо. Такая художественная составляющая, конечно, тесно связана с философией Платона и делает ее бесконечно движущейся к тому пределу, которого невозможно достичь.

Но позвольте вернуться к икоте и несколько углубиться в нее. Перед нами диалог «Пир». У драматурга Агафона собрались уважаемые мужи, чтобы достойно провести время. Среди них Федр, Павсаний, Эриксимах и комедиограф Аристофан, позже появляется пьяный политик Алкивиад. Вместо того, чтобы нормально бухать, Павсаний предлагает по очереди воздать хвалу богу любви и помощнику Афродиты Эроту, а вот возлияния несколько приостановить. Так они и сделали. Федр воздал, что Эрот – самый древний бог, катализирующий все движения в мире, как чувственные реакции. Павсаний воздал, указав, что Эротов не один, а два: небесный и пошлый. Так, если говорить вкратце, существует духовная любовь и плотская. И здесь идет очередь Аристофана, но на него нападает икота, и он не может держать речь. Он просит следующего, каковым был врач Эриксимах, говорить вместо него либо как-нибудь прекратить его, Аристофана, икоту. Эриксимах начинает свою речь, а Аристофану предлагает задержать дыхание или как-нибудь чихнуть, чтобы это отвлекло икоту. Что здесь произошло? Почему икота покарала Аристофана? Речи Федра, Павсания и Эриксимаха выстроены по восходящей логике раскрытия темы любви. После того, как Павсаний рассказал о двух видах ее, Эриксимах в своей речи заметил, что важна гармония духовной и телесной ее части. Но зачем Аристофану икать? Почему Эриксимаху просто не сидеть после Павсания? Как мы может быть помним, затем, уже после Эриксимаха, когда икота наконец отступила, Аристофан рассказывает забавный миф о сути человеческой природы, которой некогда были присущи не два, а три пола. Но все-таки, что дает этому тексту икота Аристофана? Этот вечно висящий над головой вопрос «что хотел сказать автор?». И осознание несостоятельности и некорректности его не исключает его очередного появления, как и сейчас, собственно, тоже. Эпизод кажется смешным и бессодержательным, но мог ли древнегреческий автор позволить себе нести бессодержательную околесицу?

Через икоту Аристофана в облаке диалога нащупывается дно обычной человеческой природы, клетка ее вещной сути, которая живет как-то и не особо замечая речи о небесном, истинно прекрасном и мудром. В диалоге «Пир» речи уважаемых людей вообще живут в довольно сомнительной обстановке. Не вдаваясь пока в подробности, но представляя их полет, можно сказать, что таким образом иллюстрируется дихотомия вещь/идея в мире людей, в социуме. Так проводится черта между довольно вонючим социумом и благовонием высокой идеи. Добавляет контраста появление пьяного Алкивиада, которого Эриксимах также просит произнести речь, и Алкивиад решает воздать хвалу Сократу. Хвала эта строится на противопоставлении общечеловеческого ничтожества и недосягаемых добродетелей Сократа. Причем Алкивиад благовествует о Сократе, приписывая ему чудеса выносливости и стойкости духа. Так, рассказывая о том, как они с Сократом (и не только) отправились в военный поход на Потидею (не запоминай), он рассказывал, как легко Сократ переносил голод, мог пить и никогда не пьянеть, однажды Сократ сутки простоял на одном месте в размышлениях, свободно ходил босой по льду, так, что замерзающие на холоде солдаты считали, что Сократ хочет унизить их. Самый же красочный эпизод, о котором рассказал Алкивиад, это сюжет 18+. Понимаем, что все собравшиеся на пире у Агафона, само собой считают, что истинная любовь может быть только между мужчинами, что, конечно, распахивает маленькую дверцу в огромный сад фантазии. Так вот, некогда Алкивиад пытался соблазнить Сократа, отдавшись ему без остатка и ожидая, что Сократ откроет ему свою мудрость. Это нормальный файлообмен между пожилым философом и красивым молодым человеком, и такого рода отношения возносились Павсанием здесь же в своей речи о высокой и плотской любви, как самые прекрасные. Но это все общие места. Алкивиад рассказывал, как тщетно предлагал себя Сократу, но Сократ не соблазнился, считая обмен petting, frictio и fello на знания и мудрость несостоятельным. Что несколько противоречит устоявшейся норме, среди уважаемых мужей, которую выразил Павсаний, как само собой разумеющуюся. Что делает их норму как бы уже и не нормой с позиции Сократа. Что делает Сократа довольно-таки не от мира сего, надо полагать, более причастным идее, чем кто бы то ни было из мира человеческих вещей.

Выводы:

1.  Платон – философствующий художник, глядящий на пару тысяч лет вперед.

2.  Диалог «Пир» делится на теорию и практику, где хвалам культурных джентльменов и речи самого Сократа противопоставлен низменный мир людских поступков и их животных проявлений.

3.  На всем этом фоне человек становится немножко вещь, а Сократ несколько чудесен, так как менее всех остальных связан с вещным/телесным.

4.  Перечитай диалог «Пир»

5.  Продолжение следует.