Саймон Рейнолдс об «очень человечном» будущем танцевальной музыки
В начале 2010-х музыкальный журналист и критик Саймон Рейнолдс издал книгу «Ретромания», в которой пытался разобраться в причинах того, почему современная поп-музыка так увязла в прошлом со всеми его атрибутами. В этом году он выпустил продолжение, книгу «Футуромания», в которой исследует вещи, двигающие музыку вперед, и размышляет о будущем. В интервью изданию Dazed Рейнолдс поделился некоторыми мыслями.
В последние месяцы было много разговоров о смерти музыкальной журналистики — от массовых увольнений в Pitchfork до объявившего о завершении своей многолетней серии подкастов сайта FACT. Есть истории о том, что стриминговые сервисы и социальные сети перехватывают привычки прослушивания молодежи и пугающие заголовки об искусственном интеллекте и будущем создания музыки. Сквозь весь этот шум прорывается новая книга музыкального критика Саймона Рейнолдса, получившего широкую известность благодаря таким книгам о танцевальной музыке, как «Вспышка энергии», «Всё порви, начни сначала» и «Ретромания», ставших культовыми. В своей первой за восемь лет книге «Футуромания» Рейнолдс пытается набросать очертания поп-музыки будущего, рассматривая артистов, являвшихся крупнейшими новаторами — от изобретения танцевальной музыки Джорджио Мородером и Донной Саммер до ярких представителей цеха — Рюичи Сакамото, Boards of Canada, Burial и Daft Punk.
Описывая «Футуроманию» как «перевернутое зеркальное отражение» своей книги «Ретромания» 2010 года, в которой основное внимание уделяется одержимости поп-музыкой собственным прошлым, Рейнолдс берет на себя роль возрожденного гуманиста, исследуя «плоть и кровь» человеческой креативности, лежащей в основе тех электронных композиций, которые мы любим, несмотря на то, что они часто ассоциируются с чем-то бездушным и нечеловеческим. «Музыка (или уж раз на то пошло, машины, с помощью которых она издавалась) никогда бы не существовала без человеческой изобретательности и человеческого воображения, — пишет он. — Включая все эти теории и фантазии о превращении в машину, холодном темном будущем и постчеловеке. Это своего рода игра. Мы так играем сами с собой, это фокусы проекций воображения».
Учитывая все изменения, которые в настоящее время потрясают музыкальный ландшафт, мы пользуемся возможностью, чтобы поговорить с Саймоном Рейнолдсом о будущем электронной музыки, о том, что он думает о стриминговых сервисах, и о том, возможно ли когда-либо избежать ностальгической зацикленности.
Вы описывали свою новую книгу «Футуромания» как «перевернутую близняшку» «Ретромании», вышедшей в 2010-м году. Что вы этим хотели сказать?
Саймон Рейнолдс: Близнецы — это образность, еще один способ сказать о том же самом. На самом деле, это не сиквел и даже не ответ на предыдущую книгу, но он имеет к ней отношение. Первая книга была довольно мрачной, поскольку выходила под впечатлением того, что происходило в 2000-х годах. Она вышла в 2011 году, но отражала состояние музыки и культуры, которое в тот момент было сильно охвачено ретрозвучанием, а также сказывались такие штуки, как файлообменники, Youtube и интернет. Мне казалось, что музыкальная культура тонет в ретромании. Так что «Футуромания», на самом деле, является поводом для оптимизма. Мне нравится весь этот автотюн в музыке и концептуальная электроника, которая пытается создать нечто новое: футворк или музыканты как Jlin. На самом деле, со времен выхода «Ретромании» появилось больше футуристичной музыки, что немного подняло мне настроение.
Кажется, доминирующая тема в кругах искусства, музыки и культуры заключается в том, что из-за алгоритмов, искусственного интеллекта и стримингов, мы все медленно превращаемся в машины. Что привело вас к другой точке зрения в этом споре?
Да, мои взгляды насчет этого эволюционировали. В молодости я прочел много французских теорий о «смерти автора». Недавно я прочитал эссе «Антигуманистический тон», в котором говорится о критическом мышлении, которое постоянно подчеркивает механистические процессы в личности. Оно было весьма популярным в 1990-е, когда интернет только начинал развиваться, и люди типа Марка Фишера (английский философ, музыкальный критик и политический теоретик - прим. пер.) склонялись к такой мысли. Там пересекаются разные области, но подчеркивается обезличенность системы и машинные структуры. Это был способ мышления о культуре, который весьма опьянял, и я долгое время называл себя антигуманистом. Но сейчас я отношусь к этому как к довольно модному вздору — я больше не смотрю так на жизнь.
Став старше я стал ценить уникальность каждого человека, а также у меня состоялась интеллектуальная беседа с Марком Фишером. В одном из своих блогов он рассказывал о своей поездке за город и о том, как это здорово. Он сказал: «Это действительно открыло мне глаза. Теперь я вижу птиц как чудесные маленькие машины». И я подумал, почему бы не рассматривать машины как плохо сделанные маленькие животные? Он чувствовал все те же романтичные вещи, которые вы видите в деревне, но ему надо было объяснить это все антигуманистичным языком 1990-х.
Мы придумываем все эти системы и потом жалуемся на них, будто они вышли из-под контроля и стали управлять нами, но это мы строим их. Смотришь в интернет — там все кипит человеческими эмоциями, в основном, к сожалению, самыми отвратительными. Все эти механизмы, технологии и вспомогательные системы подпитывает человечество, они не возникли из ниоткуда.
В последние годы определенно наблюдается возрождение этого мышления. Я думаю, это стало более трендовым, потому что технологии развиваются с такой скоростью, которую когда-то считали научной фантастикой. В то же время, кажется, культура не особенно и прогрессирует. Когда я смотрю на музыкальную сцену, а живу я в Лондоне, кажется, что бОльшая часть молодой музыки застряла в прошлом.
СР: Думаю, что на сегодняшний день, если вы взглянете на культурный ландшафт, то найдете много вещей, способных возобновить тот спор, который был у меня в «Ретромании», где так много «застрявшей музыки». Пост-панк группы, по-прежнему, получают хорошие отзывы, пост-панк прошел путь от своей исторической фазы развития до устоявшегося стиля, который просто живет параллельно, как, например, блюз. Я думаю, что ИИ интересен, или, по крайней мере, его применение в музыке, потому что, с одной стороны, он невероятно научно-фантастичен, с другой — бездумно копирующий, его генерации зависят от текущей человеческой креативности. Я экспериментировал с ним только в рамках писательства, просто проверяя, сможет ли он имитировать тебя или других писателей с характерным стилем, которых я знал. Он не может этого делать, это просто эстетика.
Несколько недель назад я был на шоу Oneohtrix Point Never в Лондоне, и там были всякие цифровые куклы. Когда я видел, как они исполняли ИИ-музыку, казалось, что это не просто инструмент, но какая-то нечеловеческая разумная форма жизни.
СР: Да, я не понимаю, в чем здесь профит, что мы получаем от общения с чем-то не являющимся человеком. Возможно, я был бы более восхищен этими разработками в прежние времена. Как возродившийся гуманист, ты отвечаешь на происходящее музыкой и страстью, заложенной внутри нее или стоящей за ней. Не знаю, можно ли сказать, что у ИИ есть какая-то страсть. Может то, что исходит от этих бездушных ценителей окажется настолько поразительным и странным, что будет интересно само по себе. Полагаю, это вопрос отношения к этому процессу.
Как, по-вашему, алгоритмы и возросшая механизация потребления музыки влияют на наши привычки ее прослушивания и создания? На днях вышло исследование, в котором анализировались тексты песен за 40 лет, и говорилось, что музыка становится...
И самовлюбленнее, короче и больше повторяется.
СР: Думаю, это все еще связано с тем, о чем я говорю, только в более широком смысле, потому что все эти вещи базируются на человеческих эмоциях, и обращаются к худшему в нас, но они это делают, потому что кто-то видит в этом преимущество. Вы говорили о том, что выбор музыки определяется алгоритмом. Но это не потому, что у алгоритма есть собственные желания или планы. Дело в том, что в него была внедрена программа, которая заключается в побуждении людей продолжать пользоваться своим девайсом и «зависать» там. Поэтому они предлагают легкие музыкальные удовольствия, соседствующие с тем, что уже нравится, и учат людей слушать в непредприимчивой и пассивной манере. Так думаете?
Думаю, мне более интересно влияние, которое оказывается на то, как люди потребляют музыку. Сегодня произошел переход культурных посредников, которыми выступали редакторы журналов, писатели, продюсерские компании, к алгоритмам. Очевидно, что еще есть люди, которые активно ищут музыку. Культура диггинга еще существует, но она была раздавлена силой сплющивания до плоскости алгоритмов, которые поощряют пассивное поведение: «Я просто буду здесь сидеть, а данные будут ко мне стекаться».
СР: Да, люди устали. Они, в каком-то смысле, не хотят учиться делать выбор. Всегда есть люди, которые используют подобную музыку как фоновую, как своего рода то, что играет в публичных местах. Вы используете музыку, чтобы оптимизировать другие виды своей деятельности, будь то физические упражнения, работа по дому, вождение автомобиля, чтение газеты или что-то еще. Я не знаю, является ли это абсолютно новым явлением.
Думаю, что радио было лучше в том смысле, что периодически вы попадали на песню, которая вам не нравилась, но вы, вероятно, пережили это. Потому что у вас было не так много возможностей убежать куда-то, вы, возможно, выдержали это и потом, опять же возможно, через некоторое время это вам понравилось. Ну вот совсем недавно я слушал в Лос-Анджелесе в машине хип-хоп радио, и услышал там песни, которые не ожидал услышать, и был поражен ими. Это будто услышать на поп-станции Билли Айлиш.
Я думал о роли артиста как создателя контента. Чтобы стать артистом сейчас, если хочешь выжить, тебе надо иметь миллион подработок или постоянно продавать себя. То же самое можно сказать и о всех видах культурного продакшна, например, о писательстве. Но, мне кажется, в 1990-е ты мог быть самым закрытым и сложным человеком, и это было бы нормально, это бы было частью твоего имиджа. Такого больше не существует, по крайней мере, по моему опыту. Что вы думаете?
СР: Хм, ну да. В смысле, что касается электронной и танцевальной музыки 90-х, вы тогда понятия не имели, как выглядела масса людей, создававших ее. Вы совершенно не знали, был ли это один человек или группа, вы не знали какого пола они, какой расы и вообще они откуда. Но поскольку пластинки и другие вещи продавались, артисты могли зарабатывать на этом на жизнь. Многие из них также были диджеями и зарабатывали еще и на этом. Но сейчас я не могу придумать, как это делать. По большей части, людей гораздо сильнее интересует собственная музыка. Не могу вспомнить, чтобы для многих анонимность по-прежнему являлась стратегией продаж. Как Underground Resistance, вся суть которых заключалась в том, что мы мало что о них знали, они — покрытые мраком фигуры.
У меня есть студенты, которым я преподаю в CalArts, и некоторые участвуют в собственных маленьких рэп-группах. И похоже, что они увлечены мерчом почти так же, как музыкой. Вероятно, они зарабатывают на своих футболках больше, чем на чем-либо еще. Вполне возможно, что это уменьшенная копия более крупной модели, используемой Тейлор Свифт или кем-то вроде нее, где музыка является одной частью целого ряда вещей, от которых вы получаете доход.
Это эстетический комплекс. Думаю, Drain Gang — очень хороший пример тому.
СР: Моему сыну очень нравится Drain Gang. Вероятно, это еще одно явление, где я наблюдаю подобную идею. У них просто тонны мерча, так? Это атмосфера или индивидуальность, которые пронизывают все выпускаемые ими вещи. Диверсификация происходит уже некоторое время, например, рэпперы с линиями одежды или поп-звезды с парфюмерией. Когда этот мой знаток говорил о рэп-коллективе, музыка почти не упоминалась — речь шла о некоей абстрактной крутости и о вайбе, который исходил от них как от группы.
Книга Саймона Рейнолдса «Футуромания» уже в продаже.
Интервью: Гюнзели Ялчинская, Dazed Digital Перевод: Дмитрий Игнатьев
Подписывайтесь на ВАЙБ. ВАЙБ - это мир электронной музыки и клубной культуры. Основатель - Дмитрий Игнатьев (Mixmag Russia). При участии Ильи Воронина (Mixmag Russia, «Белое яблоко»).
Также будем благодарны за донаты проекту, которые можно отправить прямо на этой странице (кнопка ниже).