дождь (5)
На пороге меня встретил запах. Он был резок и груб, он нагло и совершенно в открытую сообщил мне, что всё здесь только несвежее и только нечистое, словно это основное, заебись, достоинство, за которым сюда съезжаются гости аж из дальнего зарубежья, словно вся Европа сюда только и едет, чтобы охуеть уже окончательно, словно американцы уже шею себе свернули, тянуться за секретом этой заебучей вони. Я расправила, скукожившиеся уже было нахуй, лёгкие и они моментально до краёв наполнились этим заебучим патриотизмом и любовью к родине. Неожиданно и очень кстати вспомнилось студенческое "дышать - не нюхать", что омолодило меня и мою несмелую походку лет так на двадцать, и я таки дошагала до буфетной стойки эдаким солёным корнишоном-переростком. Выбор был убийственно богат - вся буфетная витрина была забита тарелками и мисками самых невообразимых форм и размеров, и похоже, с различной едой, пестрившейся самыми немыслимыми цветовыми оттенками, всё тут вспыхивало и подпрыгивало, и неистово орало "съешь меня", а откуда то сверху, словно залётным сквозняком по возбуждённому водостоку, подвывало экстазом - "пока он живой", и снова - "съешь меня", а в ответ - "таким, какой он есть". Буфет, гигантской похотливой зверюгой, вздыбился надо мной и похоже, блядь, забыл нахуй, как все его предки веками стояли перед нами на четвереньках. Запах, опершись на его, подрыгивающуюся от нетерпения, стойку, бесцеремонно пялился на меня. За стойкой никого не было, как я не вглядывалась сквозь все эти задротные блики и всполохи, но там, на другой стороне этого адски охуевшего буфета, была лишь мертвецкая пустота. Она кокетливо подёргивала своими плечиками и покачивала куцыми бёдрами, вперив в меня свой неподвижный мертвецкий взгляд. Пустота не имела возраста, она была и молода, и стара одновременно, да и оба её приятеля хуёво подходили под какие-нибудь возрастные описания, в общем вся их заёбистая компашка выглядела, просто, смертельно вечной. Я была буквально оглушена этим, заебись, охуительным вниманием, а это же, пиздец, как трудно угнаться за кульбитами бабских логических построений, особенно, если это сиюминуточная самостройка, я вдруг настолько ясно ощутила себя Царицей всего этого окончательно охуевшего беспредела, что тут же принялась, нахуй, осматривать свои владения. Браво крутанувшись на каблуках, я развернулась, к уже заебавшему меня вниманию, жопой, на что, заскучавшая уже было, жопа тут же налилась свинцовой гордостью и по-царски пиздатой самооценкой. Внимание нахуй сникло. Владений оказалось не густо - вернее, было густо, но тесно - в заебуче разноцветной полутьме, на каких-то тридцати трёх квадратах, утыканных разнокалиберными столами, заваленными адской буфетной жрачкой, теснился, переливаясь разъебучими цветами радуги, народ и хотя он не был охуительно многочисленным, зато смотрелся пиздато от, похоже, уже заебавшего его стеснения. Стеснение смотрелось высоким, гораздо выше среднего человека, от него веяло каким-то охуительно старинным, а может даже нездешним, благородством, оно даже представилось мне именем, на манер иностранной титулованной особы, Стеснение От Стеснённости, возможно оно итальянец или француз, а я всегда считала стеснение чем-то вроде стыда, но тут, как оказалось, у стеснения ни хвоста, ни какого-нибудь рыльца в пушку не оказалось, удивительно. Стеснение, с нихуя нескрываемым удовольствием, заметив мой интерес к своей персоне, решило удвоить свои, как ему казалось, пиздатые шансы на поздний завтрак в компании со мной, оно окинуло заебавшую меня доселе троицу своим величественным взглядом и те хуея, но всё-таки склонились в реверансе, на что я еле успела остановить от презрительного "тьфуй!" свою уже загордившуюся, заебись, победоносную жопу. Стеснение ни капельки не застеснялось своего провала, но слегка прихуело от возможности пропердеть свою победу дамской жопе и, нахуй забыв про свою собственную стеснённость, аккуратно ёбнуло народным кулаком в стену, стена, в пизду, проломилась и блядский кулак попёр нахуй в образовавшийся проём, таща за собой и разъебучие радуги и весь немногочисленный народ в придачу. Мои, столь заебически воображённые, владения враз опустели нахуй, пропало и стеснение, куда-то съебались запах с пустотой, и даже ебанутый буфет вернулся на свои законные четыре лапы. В проём обвалившейся стены бесконечно падал, и падал, и падал, словно поставленный на реверс, дико измученный и перекосившийся от этих ревёрсных конвульсий дождь, увенчанный изломанными разрядами молний, как каким-то терновым венцом …
