Александр Архангельский, "Бюро проверки"

Третьего дня выкачал в телефон всех трёх лауреатов "Большой книги" этого года и последовательно прочитал просто в порядке знакомства с тем, что нынче считается современной российской литературой. Это любопытно весьма, но сказать я хотел о книжке "Бюро проверки" Александра Архангельского.

Книги, детализированно описывающие реальность Советского Союза 70-80-х годов, у современных авторов я всегда читаю с некоторым придыханием, легко и сердцем узнавая описываемую действительность. Описывать её можно по-разному, конечно, - всё это истории про наполовину полный стакан. И если тот же Идиатуллин в "Городе Брежневе" шокировал меня тем, насколько сильно детство пацана в Набережных Челнах конца 70-х совпало с моим детством конца 80-х и начала 90-х, то Архангельский при ещё больше детализации нарисовал совсем другую страну - мрачную тюрьму, в которой свободолюбивые граждане кучкуются по кухням, чтобы на этих шестиметровых островках свободы обсудить запрещённые книги, проклясть застойный социализм и покурить травы. Книга Архангельского пропитана ненавистью к Союзу как плохой бассейн - запахом хлорки, и читать её от этого не очень просто. Для всех ненавистников совка это просто идеальное произведение и по восторженным отзывам современной интеллигенции в интернетах можно легко судить о том, насколько эффективным оказалось то самое пестование ненависти к собственной стране в 70-х и 80-х, которое и описывает Архангельский.

Но всё это как бы на поверхности и вряд ли требует какого-то дополнительного осмысления - ненависть к Советскому Союзу, всем его достижениям и провалам уже 30 лет является фундаментом для свободного творчества миллионов людей, и в этом, как ни странно, легко найти очередное доказательство величия того, что умудрились построить большевики. Ненавидеть Союз удобно и комфортно - даже несмотря на то, что его уже 30 лет как не существует, он как бы стоит перед очарованными взглядами огромной стеной, в которую удобно в числе прочего и харкать. Ну а то, что любое реально всенародное голосование отшвыривает в сторону весь этот интеллигентский флёр и вытаскивает на вершину Сталина, победу в Великой Отечественной войне и дикую тоску по реальной империи - ну, на это всегда найдётся ещё пара тысяч писателей и публицистов, которые объяснят, кто там был настоящей мразью и во что надо верить в реальности.

Про книжку Архангельского нужно сказать две штуки - во-первых, она очень круто написана. Очень хорошим русским языком, с любовно описанными деталями, воссоздающими Москву олимпийского лета 80-го года. Да, в этой Москве плохо всё - даже пиво какое-то не такое, не говоря уже о еде в столовых и содержании радиоэфиров, но опытный читатель найдёт в этом описании то, что ему нужно, и не особенно напряжётся. Второе гораздо важнее - совершенно неожиданно в этом потоке ненависти вычленяется чрезмерно важная и нужная тема Веры. Я намеренно пишу веру в этом контексте с большой буквы - и потому, что я неверующий, и потому, что речь не о православии или там буддизме (хотя Архангельский вертит тему веры именно сквозь призму ритуалов православной церкви), а о поиске себя через инструменты религиозных обрядов.

Меня, честно говоря, эта тема в тексте как током ударила всего в двух местах в книге, и я даже не уверен, что автор как-то намеренно выделял эту тему для себя. Ну вот первая: "Я долил "деревянного" масла, промял засохший кончик фитиля, протёр зачернённые жирные пальцы особой салфеткой, нарочно предназначенной для этих целей (я стирал её отдельно, чтобы не смешивать с грязным бельём), и чиркнул охотничьей спичкой. Пламя было крупное, опасное. Затенённое пространство алтаря преобразилось. Колеблющиеся отсветы легли и на цветы, и на иконы, тяжёлым светом налилась лампада, ночными звёздами мерцали пузырьки. В качестве ладана я использовал золотистый кусочек смолы, привезённой отцом с Валаама; смола не хотела разгораться, янтарные комочки тужились, сипели и внезапно разрешались дымом, от которого глаза слезились, а душа наполнялась восторгом. Сразу хотелось молиться".

Тут я завис, потому что вообще-то первый раз в жизни мне простыми словами объяснили очевидное - молятся не потому что так положено или надо, а потому что хочется. Я был шокирован тем, насколько описанная в тексте православная молитва совпадает с буддийской медитацией. Да, последняя не требует никаких приспособлений - хватит тишины (можно даже без неё), и желания медитировать, но фактически и там, и тут люди ищут Бога в себе, и самые счастливые в этой вере - находят.

Таких мест в этой книжке всего два. Второе ещё круче: "Постепенно все перезнакомились, передружились; парочки прятались в ночь, чёрную, присахаренную звёздами, а я включал маломощный фонарик и, отмахиваясь от комаров, читал скучнейшее "Добротолюбие". Иногда я стряхивал с себя дремоту, заворачивался в марлевую мантию и тоже уходил из лагеря, один, как можно дальше. По дороге я слышал глухую возню и киношные стоны; постепенно стоны затихали, и наступала царственная тишина. Я оглядывался. Лагерь, освещённый яркими прожекторами, напоминал новогоднюю ёлку в гирляндах; между кукольными домиками двигались игрушки, а вокруг зияла чернота. Я спокойно опускался на колени. Не повторял заученных молитв, не сочинял своих. Слушал, смотрел и молчал. Сияли тяжёлые звезды. Ухмылялась красно-жёлтая луна. Меленько попискивали комары, трещали наглые цикады, по-пластунски проползал внезапный ветер; вместе с ним ползли степные запахи бахчи, жирных помидоров, кислых минеральных удобрений и сухой земли. И в этот момент наконец приходила молитва. Приходила сама, без усилий. Я чувствовал, что Бог меня слышит, как мама слышит своего безмолвного младенца. По телу разливалась нежность, становилось легко и прохладно, и все вопросы казались ненужными, глупыми".

Я, надо признаться, мало находил столь точных описаний того, что лично я нахожу в медитации. Да, про неё отлично пишут и учат ей многочисленные монахи, вышедшие на тропу популяризации того, что для них очевидно и жизненно необходимо, но до монахов надо добраться, к медитации надо прийти, а тут тебе неожиданно в совершенно мейнстримовой книжке про проклятый Советский Союз показывают маленького человека рядом с огромной религиозной машиной, обвешанной обрядами, служителями и служками, непонятными правилами и чужим уже, мёртвым совершенно, языком. И этот маленький человек верит и молится не потому что так положено, надо, предписано, а потому что он верит и хочет молиться (или медитировать), потому что именно в молитве (или медитации) он и находит Бога, потому что Бог - внутри, для тебя, и, как я уже однажды писал под впечатлением от встречи с Буддой в храме его имени "ждёт тебя, любит тебя, гордится тобой, улыбается тебе, дарит тебе спокойствие и как будто приглашает перестать бежать, а вместо этого сесть и посмотреть внутрь себя".

Ради этого, конечно, стоило прочитать Архангельского.