День 22. 🏞️ Глина между пальцев

Бризвиль, веранда дома тёти Эли, 22 июля

Проснулась с ощущением, что вчерашний день всё ещё живёт во мне. Образ Каменного Стража стоял перед глазами, огромный и безмолвный. Пыталась разглядеть его сквозь толщу воды. Пробовала нарисовать его в дневнике, увы, карандаш казался бессильным. Как передать на бумаге тяжесть веков и мудрость, которая спит под водой?

Тётя Эля молча наблюдала за моими бесплодными попытками, потом улыбнулась, внезапно исчезла в мастерской и выкатила на веранду старый ножной гончарный круг. Его деревянные бока были испещрены царапинами — следами давних историй.

— Иногда, — она шлёпнула на диск большой влажный комок серой глины, которая пахла речным илом и дождём, — когда слова и краски бессильны, нужно дать высказаться рукам. У них память древнее, чем у головы.

Маховик заскрипел, как старый корабль. Я погрузила пальцы в прохладную, податливую массу.

— Теперь закрой глаза, — прошептала тётя. — Не думай о форме. Просто вспомни, что ты вчера чувствовала.

Темнота. Шум прибоя в ушах. Дрожащие солнечные нити под водой. Ощущение гладкого камня под ладонью. Дрожащее веко. Мои руки начали двигаться сами. Не лепили, вспоминали: изгиб волны, шершавость ракушек, тяжесть взгляда, который я не видела, при этом чувствовала. Глина жила под пальцами — то сопротивлялась, то растекалась, как прилив. Мои руки рассказывали историю.

Когда я открыла глаза, на круге стояло нечто. Бесформенное, при этом живое и полное тайны. Это был не Страж. Само ощущение от встречи с ним, воплощённое в глине.

На ограду веранды приземлилась Мика. Долго смотрела на моё творение, затем издала тихий, горловой звук, похожий на гул большой ракушки. Словно узнала своего старого знакомого.

Я почувствовала, как тяжесть, которая сидела у меня в груди, ушла. Осталась там, в этой глине.

— Что мы будем с ним делать? — спросила я тётю.

Тётя провела пальцем по краю круга, стряхнула мокрую глину.

— Дадим ему высохнуть на солнце, — ответила она. — А вечером вернём его морю. Некоторые истории не нужно хранить вечно. Их нужно рассказать. Хотя бы раз. И отпустить.

К вечеру скульптура покрылась паутиной трещин. Мы спустились к Скалистой бухте. Я осторожно опустила хрупкую скульптуру на плоский камень у самой кромки воды, туда, где волны могли до неё дотянуться. Первая волна робко лизнула её основание, вторая — посмелее — омыла до середины.

Вода медленно, при этом верно возвращала глину в её первозданное состояние — в мягкую, бесформенную массу, которую волны бережно убаюкивали, прежде чем унести с собой в глубину.

— Некоторые истории, — прошептала тётя, — должны вернуться туда, откуда пришли. Иначе они становятся грузом.

В дневнике оставила отпечатки своих глиняных ладоней — они легли на страницу, как древние петроглифы. В облачке над Микой, которая с пониманием смотрит на бесформенный комок глины, записала то, что сегодня рассказали мне мои пальцы: «Чтобы почувствовать себя цельной, иногда нужно измазаться с ног до головы».

P.S. Вечером тётя неожиданно достала из сундука маленький потрескавшийся колокольчик. «Моя первая работа», — сказала она, проводя пальцем по неровным краям. Положила его мне в ладонь: «Завтра слепим тебе такой же. А потом будем учиться обжигать».